Аля, усмехаясь тираде сестры, сидела в кресле и спокойно курила.

— ...Тридцать тысяч франков в месяц зарабатывает, и все мало. С какими-то типами связалась. Они ей из магазинов дорогое барахло воруют и сбывают за полцены. А она его в Москву отвозит и там, уже за полную стоимость, проституткам продает, потому что в Москве цены на фирменные вещи еще выше.

— Рискованно, — сказала Тамара, обращаясь к Але, — если что... из Франции в два счета вылетишь.

Та, часто моргая пушистыми ресницами, лениво повела плечами и тихо, безразличным тоном произнесла:

— А, ничего...

— Так ты, значит, пришла кое-какие вещи посмотреть у меня?

— Да! Если только не сильно ношенные.

— Смотри! — Тамара махнула рукой в сторону своей нескончаемой трубы-вешалки.

Девушка, отложив на кресло сумку от Паломы Пикассо, не спеша направилась к гардеробу.

— Мы о таких вещах в двадцать три года и мечтать не могли, — выдохнула Галина.

— Послушай, Галя, — обратилась к ней Тамара. — Моя Лерка совсем одна здесь. Ты ее как-нибудь взяла бы с собой...

Глаза Валерии округлились до невероятных размеров.

«Ты, Томка, с ума сошла? Я в проститутки не собираюсь», — красноречиво сказали они старшей сестре.

Но та, не обращая внимания, продолжала:

— Лерка тебе конкуренции не составит. Клиентов отбивать не будет. Она у меня горничной в отеле «Ибис» работает. А в Париж приехала в поисках любви.

— Любви! — иронично воскликнула Галка. — Ну тогда возьму, пусть ищет. Не жалко. Только так, Лера, можно всю молодость проискать, а она у тебя, смотрю, уже на исходе.

Лера пожала плечами и ничего не ответила. Галя, как и Тамара, отнеслась к ней с чувством превосходства в своем умении жить, но, несмотря на это, она почему-то понравилась Валерии.

— Вот, я отобрала, — положив на кресло несколько костюмов, сказала Аля.

Тамара посмотрела и немного удивленно произнесла:

— Я вижу, ты отдаешь предпочтение Тьерри Мюглеру.

— Это не она, а московские проститутки его предпочитают, — закуривая, бросила Галина.

— Что ж, а другие кутюрье им меньше нравятся?

— Меньше, — ответила Аля, подняв на Тамару свои большие, с каким-то по-детски не защищенным выражением, глаза.

Тамара назвала цены, и девушка, не торгуясь, как предупреждала ее старшая сестра, выложила всю сумму на стол. У Леры при виде этой кучи денег голова пошла кругом.

«Что же это такое? Мне тридцать четыре года, а ей всего двадцать три. И я сижу на нищенской зарплате горничной, а она...»

Аля тем временем спокойно укладывала восхитительные наряды в большую дорогую сумку из светло-коричневой кожи и, перехватив взгляд Валерии, спросила:

— Вас что-то удивляет?

Лера сильно смутилась и, чтобы выбраться из неловкого положения, сказала:

— Ты вещи неправильно укладываешь. Давай помогу!

Присев рядом с Алей, Лера, осторожно поглядывая на нее, продолжала недоумевать: «И как она может, такая молодая, красивая, спать с кем попало, и со старыми, обрюзгшими, противными, и с молодыми, жаждущими чего-то невероятного, выполнять их прихоти, больные фантазии... Нет, я этого не в состоянии понять».

— Ну что, младшие сестры, закончили укладку? — весело спросила Галина, подойдя поближе и обволакивая их сильным ароматом «Опиума». — Тогда по стаканчику чего-нибудь покрепче на дорожку, и мы пошли!

Когда за ними закрылась дверь, Валерия недовольно спросила Тамару:

— Куда это ты предлагала ей меня взять? На панель, что ли?

— Да нужна ты панели... Сама видела, какие цветы из России приезжают, а ты, старый бутон, три себе пыль в отеле, мой унитазы и молча радуйся, что вообще живешь в Париже!

Лицо Леры стало красным от обиды, и она широко открыла рот, чтобы все высказать сестре, но та, сделав ей знак рукой, продолжала:

— Успокойся, ну что ты мне скажешь нового... А Галка теперь взяла моду промышленные выставки посещать, какие-то международные конференции. Там мужчины солидные, вот она себе из них клиентов и подыскивает. Кстати, попасть туда не просто: билеты на выставки очень дорогие, а пригласительный попробуй достань. К тому же Галка — не завистливая. Ей ни до кого дела нет, кроме себя. Она не поможет, это правда, но и гадостей делать не будет. Так что, если Галина тебя позовет, радуйся! Все лучше, чем у Копытова на печке вечера коротать.

* * *

С трудом подавляя зевоту и всеми силами стараясь проснуться, Лера проскользнула через служебный вход отеля «Ибис», где она теперь имела счастье или скорее несчастье работать горничной. Торопливо надев темно-синее платье и повязав преследующий се повсюду в Париже белоснежный накрахмаленный фартук, Валерия заполнила тележку предметами своего труда: рулонами розовой туалетной бумаги, пакетиками шампуня, мылом, порошками, резиновыми перчатками... Там, в далеком туманном Петербурге, пальчиками со сверкающим перламутрово-розовым лаком на ногтях она небрежно постукивала по клавишам компьютера, перебирала белые листы бумаги и томно вздыхала о Париже... Лера с испугом отогнала от себя мысли о былой жизни, боясь хоть на миг задержаться на каком-нибудь воспоминании, и, поздоровавшись со своими напарницами, покатила тележку по нескончаемым коридорам. Убрав закрепленные за ней номера, уставшая Валерия побрела в служебную комнату: ныли спина, ноги, болела голова.

«Тяжеловато, когда тебе за тридцать лет, начинать работать горничной», — вздыхая, констатировала она, думая о себе отрешенно, как о ком-то другом.

Отель «Ибис» находился не очень далеко от того района, где жила Лера, поэтому, закончив рабочий день, она торопилась домой с единственным желанием — лечь, чтобы хоть немного поутихли боли в спине. Теперь Валерия уже не играла глазками, завидев в вагоне симпатичного мужчину, ей все было безразлично. Она жила просто потому, что должна была жить, а что еще оставалось делать?

Лера опять взяла в руки копытовское хозяйство, и Володька, огражденный от домашних дел, в свободные вечера играл на гитаре, сочинял стихи и разглагольствовал с ней о смысле жизни. Молодая женщина все время пребывала в состоянии оцепенения, хотя понимала, что рано или поздно ей придется принять какое-то решение. Порой она пыталась преодолеть умственное отупение, но каждый раз отступала и говорила себе: «Сегодня очень устала. Вот завтра или в выходной у меня будет ясная голова, и я во всем разберусь».

Однако все чаще и чаще, пока еще на краткие мгновения, стали появляться мысли о Петербурге.

Когда Валерия переехала к Жилю, то тут же поставила в известность своих петербургских приятельниц, что живет в фешенебельном квартале, дала им номер телефона, а теперь... она опять затаилась и, заслышав русскую речь в отеле, старательно отворачивалась к стене.

«Надо, надо в Питер съездить, — размышляла Лера. — Родителей давно не видела, да и вообще присмотреться и, может, даже остаться. Наряды у меня сейчас есть, так что в грязь лицом не ударю. Появлюсь с шиком, как парижанка, а там посмотрим...»

В один из таких вечеров-раздумий раздался телефонный звонок, и Копытов, снявший трубку, крикнул молодой женщине, мывшей на кухне посуду:

— Лера, это тебя!

— Меня?! воскликнула она, и сердце ее упало куда-то вниз.

Неуверенной рукой Валерия взяла телефонную трубку.

— Привет! — услышала она чуть насмешливый женский голос. — Не узнаешь?

— Нет, — с облегчением переводя дыхание, ответила Лера.

— Это Галя, помнишь, мы у Тамары встречались?

— Ах да, конечно! Я очень рада, Галя.

— Если хочешь, завтра подъезжай к Новому мосту часам к четырем. Я буду ехать мимо и тебя захвачу.

— Завтра? — туго соображая, повторила Лера.

— Ты что, занята?

— Нет-нет, свободна. Я как раз выходная.

— Ну тогда договорились. Да, приоденься! Мы с тобой на строительную выставку махнем... Экспонаты будут что надо! Чао!

Валерия растерялась. Ей казалось, что она уже целую вечность никуда не ходила и разучилась носить элегантные платья. Володька с удивлением смотрел на заметавшуюся по комнате Леру.