…Он пожал мою руку и, бросившись мне помогать раздеваться, повесил пальто на вешалку. Я посмотрел на паркет и, наклонившись, уже было дотронулся до шнурка. Но Володя мое движение перехватил.

– Нет, нет… не снимайте… проходите… мы вас уже давно ждем…

Все это он произнес опять, как и по телефону, отрывисто, и голос у него при этом немного дрожал. Я оторвался от ботинка и поднял на Володю голову.

Мое внимание привлекла Володина борода. Совсем неухоженная, а так себе растет и растет. И еще Володины руки. Такая дремучая щетина, а пальцы как будто у пианиста.

Пока я Володю разглядывал, из комнаты вышла его жена. Володя к ней повернулся и пробормотал:

– Вот Толя… – он что-то хотел добавить, но потом, наверно, раздумал и, точно спохватившись, кинулся в комнату.

Володина жена протянула мне руку и представилась:

– Лариса.

Я тоже ей представился:

– Толя… – и, вместо того чтобы схватить ладонь, промахнулся и схватил только пальцы.

Мне сделалось неловко, и рука у меня сразу же вспотела. Я даже хотел ее незаметно вытереть о штаны, но не успел. А может, я все перепутал и влажные пальцы были у нее. Мы с ней уже входили в комнату.

Володя тем временем снял с магнитофона крышку и воткнул вилку в розетку. Я протянул ему кассету, и Володя ее стал заправлять. Потом нажал на клавишу, но кассета даже не сдвинулась с места. (Магнитофон был «системы Яуза» и выглядел даже еще потрепанней моего «Романтика».)

Лариса прошла в другую комнату и уже оттуда закричала:

– Подождите! Без меня не включайте! Идите лучше сюда…

Кассета стояла на месте, и Володя, склонившись, все пытался ее расколдовать.

Я засомневался:

– А вдруг не подойдет головка… надо тогда подкрутить…

Володя оторвался от магнитофона и, перетащив его в другую комнату, убежал за отверткой.

Возле тахты, как и положено, горел торшер (но совсем не такой, как у Светлова, не такой колченогий).

– Жалко, нету Войновича… – возвратившись, Володя все продолжал возиться с чудом техники, – а то бы послушали у него, – у Войновича импортный…

Я не понял, что импортный. Но оказалось – магнитофон. (Наверно, тоже «Грюндиг». Как у Окуджавы. Но вообще-то навряд ли. У Булата Шалвовича сплошные подарки. Зато Войновича чуть не отравили.) А сам Войнович живет этажом ниже, они с Володей друзья. Но сейчас Войнович куда-то уехал. А то бы Володя его тоже пригласил. И мы бы тогда выпили все вместе.

Я протянул:

– Да… Войнович… вообще-то интересно…

А я и совсем забыл, что здесь живут одни писатели. И ниже Володи с Войновичем еще целых семь этажей.

Наконец подошла Лариса и все исправила. И магнитофон сразу же заработал.

Припоминается такой на колесиках столик, и на столике закусь и бутылки. Бутылки три или даже четыре. И все разные. Да плюс еще и я тоже принес. И столик весь прозрачный. Из стекла. А внизу – куда складывать грязное. Выпил, поел – и отвез на кухню. Или пускай стоит до утра. А утром отвезешь.

Мне и себе Володя налил белой, а Ларисе – красного. Все-таки женщина. Но Лариса запротестовала и тоже налила себе белой.

Лариса подняла бокал и торжественно произнесла:

– Ну, давайте, за знакомство! – и залихватски запрокинула голову. И сразу видно, как сказала бы Зоя, что «интеллиго». Обычно Зоя добавляет «задрыпанное», но Ларисе такое определение не подходит. Скорее уж томная. И даже возвышенная. Одним словом, литератор.

Еще до нашего знакомства Лариса «зарубила» переводы моего друга. И мой друг считает, что она «не права». Мне об этом трудно судить, но как человек, приехавший с Колымы, я могу засвидетельствовать, что смотреть на Ларису приятно. На нее смотришь – и как-то радуется глаз. Ей, оказывается, уже под сорок. А с виду не дашь и тридцати.

«Переложив пивком», я потянулся к салату. Лариса нетерпеливо закричала:

– Ну, давайте, теперь давайте слушать!

Володя отодвинул фужер и включил. Головка, слава Богу, подошла, и я запел.

« Дорога вьется пропыленной лентою,  – мужественно пел я на кассете, – то вверх ползет, то лезет под откос. И засыпает утомленный Лермонтов, как мальчик, не убрав со лба волос»…

При этих словах я сначала посмотрел на Ларису, а потом на Володю. Лариса сидела гордая. Как будто я пел не про Лермонтова, а про самого Володю. А Володя и на самом деле был похож на мальчика. Он сидел и с какой-то восторженной робостью слушал. Не то чтобы мои песни были так хороши. Просто Володе не верилось, что его стихи могут быть еще вдобавок и песнями. И сразу видно, что Володя не избалован вниманием бардов.

Кассета все продолжала крутиться, и я уже пел « Не фартит нам с тобой, товарищ …». И теперь меня успокаивал сам Володя и все призывал, « стиснув зубы, работать »; а когда запел про « жену Достоевского », то мы с Ларисой подумали, что это про нас: я – что вот нет у меня своей « Анны Григорьевны », а Лариса, наверно, решила, что она-то и есть « горлица среди ворон».

Мы снова решили выпить, и Володя нажал на клавишу «стоп». Лариса наполнила бокалы. Она у меня спросила:

– А что вы, Толя, так воинственно настроены против женщин?

Я удивился: как это так воинственно, когда моя любимая песня Булата Шалвовича « Женщина, ваше величество» . Но это так, про себя. А вслух я ей возразил.

– Да вообще-то не воинственно… просто моя любимая женщина… как-то разбила о мою голову бутылку с пивом…

Лариса всплеснула руками:

– Да что вы! Жена?

Я опустил голову:

– Да. Жена.

Володя тоже всплеснул руками:

– Да. Это не « Сниткина ».Лариса уже перешла на красное, и мы опять чокнулись. И как-то вдруг сделалось грустно. Я когда выпиваю, то в ожидании надвигающегося скандала всегда какой-то пристукнутый. Володя нажал на клавишу.

– …Похоже!.. – вдруг прошептала Лариса и от избытка чувств даже захлопала в ладоши. – Нет, правда, похоже!.. Давайте, Толя, еще раз…

И мне пришлось петь на бис. Володя снова нажал на клавишу и перекрутил пленку назад. И я запел опять.

« Голова ясна после близости , – пел я с выражением сильного мужчины, – словно небо после грозы»…

– Похоже… – еще раз повторила Лариса, – вы знаете, Толя, у Володи адский темперамент…

И тут они вдруг вспомнили про мою гитару.

Когда я играю на гитаре, то вожу по ней как курица лапой, но если прилично накачаться, тогда мне уже наплевать.

Решили сделать перерыв, и Володя с Ларисой попросили меня что-нибудь изобразить наяву. Прямо сейчас. Но я еще не набрал высоты и поэтому решил повыламываться. Меня еще надо было упрашивать.

Я скромно потупился:

– Да я и играть-то не умею… так, три аккорда… для себя… – и сразу было видно, что я напрашиваюсь на комплимент.

Володя даже возмутился:

– Что ты… что ты… все очень здорово… – мы с ним уже перешли на «ты».

Но я не сдавался. Я предложил:

– Пускай лучше Володя что-нибудь прочитает…

Володя как-то засуетился и, не то потирая, не то поглаживая руки, забегал в полумраке по комнате. Он выхватывал откуда-то с полок листы и тут же их запихивал обратно. Не то, все не то. Потом убежал в другую комнату, а мы с Ларисой переглянулись и еще раз выпили.

Володя возвратился и протянул мне целую кипу. Потом выбрал оттуда несколько страниц и успокоился:

– Вот…

И я погрузился в чтение.

Володя вместе со мной наклонился и, как будто оправдываясь, поморщился:

– Да это не интересно… давай лучше спой…

Теперь уже, в свою очередь, возмутился я.

Я закричал:

– Да ты что!.. Наоборот, интересно…

Он даже отмахнулся:

– Да чего там интересного…

Я опять наклонился:

– Вот это… – и показал.

Я уже плохо помню содержание, помню только, что речь шла о молодом человеке, который пришел в гости к своей возлюбленной. А заканчивалось примерно так: поставишь ей палку, закуришь – и пошел…

Володя как-то печально протянул: