Оставался один маленький вопрос. Моррис от возбуждения даже прикусил губу. (Наконец-то он ведет яркую жизнь, для которой создан!) Нужно представить неоспоримое доказательство, что Массимина действительно у него. Какую-нибудь мелочь, тонко намекающую на это, и тогда письмо, на первый взгляд грубый розыгрыш, превратится в угрозу. Он вскочил, подошел к книжной полке и нашел в англо-итальянском словаре сначала слово «родинка», а затем «подмышка».

Он уже взялся за ножницы, когда до него дошло его безрассудство. А что, если полиция вычислит издание, установит, что похититель воспользовался английским словарем? Нет! Он быстро прошел в спальню, забрался на стул и принялся рыться в вещах прежнего жильца, сваленных на антресолях. Моррис помнил, что ему как-то попадался на глаза орфографический словарь итальянского языка, и вскоре пальцы нащупали увесистый том. Отлично! Потребовалось всего две-три минуты, чтобы отыскать нужные существительные, вырезать их и соединить с глаголом и парой предлогов, взятых из романов.

Lei ha un neo sotto l'ascella sinistra.

У нее слева под мышкой родинка. Блестяще!

Моррис вложил письмо в газету и начал методично прибирать. Детективы отправятся вместе с мусором в помойку; одежду и всякие мелочи он упаковал во второй свой чемодан и три картонные коробки, после чего отволок скарб на чердак. В квартире из его вещей осталась лишь дешевая бронзовая статуэтка из дома Грегорио, с привычной грацией изгибавшаяся на книжной полке в гостиной. Оставлять ее здесь было откровенной глупостью, даже безумием. Правда, с самого начала этой авантюры Морриса не покидало смутное ощущение, будто боги благоволят безумцам, отдавшимся воображению, а вовсе не тем осторожным умникам, что не способны играть ва-банк. И пусть папочка сколько влезет называет его теперь маргариткой и педрилой! Моррис улыбнулся. Он пустил свой хлеб по водам (что бы это ни значило) и отныне стал заложником судьбы.

Час спустя Моррис вышел на автобусной остановке в Квиндзано, поднялся по короткому, но крутому серпантину, вившемуся над маленькой площадью, и позвонил в огромные чугунные ворота, перегораживавшие подъездную аллею к дому семейства Тревизан. В объектив маленькой телекамеры он послал честный и открытый взгляд.

– Sono io, Morris.[41] Я прочел газеты и сразу же поспешил к вам.

Замок тихо щелкнул, и ворота автоматически распахнулись. Моррис зашагал между цветущими магнолиями по дорожке из белого камня. Стоял испепеляющий зной, так что ему простят капельки пота, скатывающиеся по вискам.

Менее чем через две минуты синьора Тревизан уже звонила инспектору Марангони. Инспектор хотел, что Моррис немедленно явился к нему в квестуру, но синьора Тревизан настаивала, чтобы инспектор пришел сам. Нет, у нее еще не было возможности поговорить с молодым человеком. После недолгого спора инспектор согласился приехать.

– Я вчера был в Милане, – объяснил Моррис, – ездил послушать оперу и опоздал на последний поезд. Пришлось провести ночь на вокзале, потому что денег на гостиницу не было, и только сегодня утром, прочитав «Арену», я узнал, что случилось. – Скажи он, что остановился в гостинице, его тут же поймали бы на лжи. Он прочел рецензию на вчерашнюю премьеру «Мадам Баттерфляй» в Ла-Скала, а потому был готов к расспросам.

Синьора Тревизан внимательно разглядывала отвергнутого жениха дочери. Лицо ее посерело от тревоги, глаза опухли и покраснели.

– Приготовь нам кофе, – торопливо велела она Паоле. – Боже, я так надеялась, что она убежала с вами или выкинула еще какую-нибудь глупость.

– Боюсь, что это не так, – вежливо ответил Моррис и попытался изобразить подобие улыбки, но синьора Тревизан отвернулась. С объяснениями покончено, у нее, ясное дело, нет на него времени. Он был всего лишь «какой-то глупостью», безобидной гипотезой, которую, к сожалению, пришлось отвергнуть.

– Так вы говорите, что вообще ее не видели? – отрывисто спросил Бобо.

Наступил самый трудный момент. Моррис повернулся к Бобо: тот взирал на него с угрюмой суровостью. Поскольку других мужчин в семействе Тревизан не было, роль представителя семьи, естественно, перешла к этому уродливому мозгляку без подбородка.

– Совершенно верно, – ответил Моррис, решительно отрезая пути к отступлению. – Точнее, с того дня, как я обедал здесь.

Если бы чертова девчонка удрала из дому не в дурацком спортивном костюме, не о чем было бы беспокоиться. Только слабоумному придет в голову пуститься в бега, облачившись в ярко-красный спортивный костюм. Зла на нее не хватает!

Бобо обменялся взглядом с синьорой Тревизан. Зазвонил телефон, Моррис, пребывавший в сильнейшем напряжении, от неожиданности вздрогнул, правая рука его судорожно дернулись.

Если это Массимина…

Но это была Антонелла, которая просила подменить ее в больнице у постели бабушки. Она не в силах больше этого выносить.

– Как старушка? – уважительным тоном тихо спросил Моррис у Бобо.

– В коме, – буркнул тот. – Умирает.

– Мне очень жаль… – прошептал Моррис (эх, будь бы у него шляпа, он бы сейчас горестно вертел ее в руках). – Столько несчастий сразу, – посочувствовал он. – Даже не знаю, что сказать.

Синьора Тревизан положила трубку и, едва сдерживая рыдания, отправила Паолу на смену Антонелле. Глядя на ее красные от слез глаза, Моррис внезапно ощутил искреннее сочувствие. Но они сами виноваты – если б не совали палки в колеса и позволили ухаживать за девчонкой, ничего не случилось бы.

Инспектор Марангони оказался грузным и напористым человеком. Преодолев путь до Квиндзано под палящим солнцем, он не собирался стелиться перед семейством Тревизан, несмотря на свалившиеся на них беды. Инспектор тяжело опустился на стул с прямой спинкой и, не удостоив домочадцев ни единым словом, обратился к Моррису. Подле инспектора пристроился помощник, худенький и невзрачный человек с сухим невыразительным личиком оливкового цвета и проницательным взглядом. Моррис с удовлетворением отметил, что оба вспотели почти так же, как и он.

– Parla italiano, Signore, capiscetutto?[42]

Остальные молча наблюдали.

– Он очень хорошо говорит по… – начала было синьора Тревизан.

– Позвольте мне самому вести допрос, синьора. По существующим правилам я должен получить ответ из уст самого молодого человека.

Моррис улыбнулся почтительно и одновременно чуть снисходительно.

– Я достаточно хорошо владею итальянским. Если я чего-то не пойму, то сообщу вам об этом.

– У вас есть какой-нибудь документ, удостоверение личности?

Моррис порылся в кожаной папке и достал паспорт. «Ее Британское Величество… просит…» Весьма любезно со стороны Ее Величества.

– Permesso di soggiorno[43] в Вероне?

– Да, конечно, но, боюсь, при себе у меня его нет.

– Неважно. – Инспектор помолчал, глядя Моррису прямо в глаза. – Итак, у вас были некие отношения с пропавшей девушкой?

– Я лишь желал того. Ее мать запретила нам встречаться.

Синьора Тревизан открыла рот, чтобы возразить, но инспектор ее опередил:

– У вас никогда не было намерения бежать с девушкой?

– Никогда. Массимине всего семнадцать, поэтому такой побег можно было бы расценить как преступление с моей стороны. – Он улыбнулся.

– Формально говоря, да.

Инспектор наклонился и что-то шепнул помощнику.

– А она никогда не говорила, что хочет убежать с вами?

– Говорила, но я был категорически против. Я считал, что ее мать в конце концов смягчится. – Он приветливо взглянул на синьору Тревизан, призывая ее к примирению, но лицо матроны застыло горестно-суровой маской. Что ж, тем хуже для нее. – Я считал, что следует подождать.

– Когда вы в последний раз видели Массимину?

– Месяц назад. Чуть больше месяца. Когда обедал в этом доме.

– Значит, с тех пор вы ее не видели?