Он разорил бывшую лучшую подругу Хелл, она даже пыталась покончить с собой, а теперь подвизается в «Пунта дель Эсте». Что ж, одной такой меньше!

В зале «Кабаре» со всех сторон ловушки — девицы, не представляющие большого интереса. Все прямо-таки соскочившие с рекламной афиши Келвина Клайна, правда, с виду менее свеженькие, но, к несчастью, очень болтливые. А мой идеал совершенства — немая фотомодель. А эти — красивые, стройные и глупые, совершенную гармонию их тел можно сравнить только с их продажностью. Надо видеть, каким невероятным блеском загораются их глаза, когда они углядят позолоченную кредитную карточку. Впрочем, они знают, что золото и серебро тесно связаны и золотой карточке чаще всего сопутствуют серебряные виски. Но ведь это не твои виски… «Сколько тебе лет? — Шестьдесят два. — Скажи, на какой машине ты ездишь, и я скажу, чего ты стоишь. — На „бентли“. — Тогда ты мужчина моей жизни».

Шлюхи.

Столики в зале стоят на разной высоте: граница для обоняния и граница социальная. Девушки располагаются непременно на двадцать сантиметров ниже, здесь они проигрывают, но зато выигрывают в другом — они окружают столики, стоящие на возвышении. Там же, внизу, и те, кто вопреки физиологии бодрствует, не понимая, что происходит, и они жмутся друг к другу из стадного чувства. Отличное стадо обывателей. Толпясь в проходе и делая вид, что в восторге, они пялят глаза на VIP, очень важных персон, а те наслаждаются своим превосходством. Усталые, все хотят продемонстрировать всем свое улыбающееся лицо, и они танцуют, смеются, они гуляют. Улыбка до ушей, а глаза все равно пустые. Они в «Кабаре» и стараются во что бы то ни стало веселиться! А я мечтаю о том, чтобы музыка внезапно смолкла и вместо нее можно было услышать все мысли людей. Услышать, что они думают друг о друге, кого в глубине ненавидят, чего втайне стыдятся, услышать, кто и с кем хочет удовлетворить свою похоть, а кто и с кем уже преуспел в этом… Ведь вы даже представить себе не можете, до чего это доходит — все совокупляются со всеми, происходит гигантская оргия! И все это вовсе не ради того, чтобы завязать тесную связь, можете мне поверить: есть девицы, с которыми я переспал, а при встрече едва киваю им. Слова «добрый день» просто жалостный ритуал! Приезжая куда-нибудь, мы теряем полчаса на то, чтобы рассеянно чмокнуть в обе лицемерные щеки всяких олухов, перед которыми неудержимо афишируем себя, с которыми нам не о чем говорить, ведь мы видели их вчера и увидим завтра.

Я не могу больше находиться в этой смехотворной толпе. На первый взгляд она впечатляюща: мужчины в дорогих костюмах, женщины выглядят как картинки, но все это пахнет деньгами, добытыми нечестным путем. И взгляните-ка на них поближе… Большинство женщин некрасивы, они вырядились в барахло с показов мод, и вид у них нелепый. А эти самодовольные типы, задравшие голову так, что подбородок у них чуть ли не выше глаз, они сидят, словно скованные узами своей воображаемой значимости! Снимите с них костюмы с подложенными плечами от Хьюго Босса, отнимите их дорогие машины, их «Ролексы», и от их напыщенного вида не останется почти ничего. Перед вами предстанет непрезентабельная тщедушная личность с волосатой грудью и пустым взглядом, совсем растерявшаяся от того, что ее лишили арсенала могущественности.

Я здесь уже два часа, и мне все надоело. Надоело делать вид, будто я развлекаюсь, изображать хорошее настроение, в то время как я очень далек от этого. Мне надоели жадные глаза, которые, скользнув по моему лицу, останавливаются на моих часах «Одемар — Пиге»[25].

На моем кресле кожа порвана, и оттуда клочьями лезет белое мельтоновое нутро. Вот тебе и «Кабаре», дешевая набивка под искусственной кожей! Символично. Я вдруг осознаю, что единственное мое желание — уйти. Лучше быть в одиночестве, чем на этом кажущемся празднике. Остаться одному и думать о Хелл.

Тусклые глаза моих приятелей выражают полное изумление.

— Постой, всего половина третьего, это нечестно!

«Нечестно»! Банда недоумков!

Решено, я ухожу, покидаю этот вертеп.

Последний взгляд на кишащий людьми зал, и вдруг я замечаю ее.

Разодетая, как путана, с поясом, который подарил ей я, она возвышается над людским морем, покачиваясь на табурете и подозрительно без конца шмыгая носом.

Она сидит между Джулианом и Крисом в обнимку со своей подругой Викторией, которую я терпеть не могу. Она смеется, хлопает в ладоши, одним махом выпивает полбокала, апотом вдруг уголки ее губ опускаются, и я замечаю, как в ее угасших вдруг глазах на мгновение появляется выражение отчаяния, но она тут же снова надевает маску веселости. Я один догадываюсь об этом. На минуту во мне вспыхивает желание ринуться к ней, увести ее отсюда, но я не могу пересилить себя.

Я ухожу. Не прощаясь, не оборачиваясь. Поднимаюсь по лестнице, выхожу на улицу. Свежий ветерок овевает мне лицо. Я жадно дышу. Я смотрю на небо, думая обо всех тех людях, которые сейчас спят, и я очень рад, что направляюсь пополнить их число. Я закуриваю.

Я открываю новый смысл каждого своего поступка. Я чувствую себя свободным. Резкий звук моих шагов по подмерзшему асфальту, огни уличных фонарей, светящиеся окна еще открытых ресторанов. Водитель «Кабаре» спрашивает, все ли у меня в порядке. Я даю ему сто франков, ответ его удовлетворяет. Он желает мне доброй ночи, я изображаю налице нечто вроде улыбки. Я сажусь за руль своей тачки, на тротуаре напротив две кошечки смотрят на молодого водителя «порше», то есть на меня. Продажные потаскухи! Янаправляю машину в лужу и обдаю их грязью из-под колес. Потом круто разворачиваюсь и выезжаю на улицу Риволи. Перебираю свои любимые диски, привезенные с Ибицы, музыку в стиле хаус, Будду, но они вгоняют меня в тоску, и я вместо них выбираю «Жестокое намерение», песню номер 9.

Этот компакт-диск мне подарила Хелл. Я вставляю его в гнездо, эта песня никогда не надоедает мне. Грустная песня. Мне тоже грустно. Но не только. Я спокоен, так спокоен я не был уже давно. Перед моим внезапно прояснившимся взором проплывает Париж. Я решаю не возвращаться домой, а поездить по городу. Три часа утра. Можно гонять в полной безопасности. Справедливо привлекая внимание фараонов.

Я люблю Париж. Его величественные фасады, ряды белых огней в городе, который никогда не погружается во тьму. Я смотрю на дома. Лишь в некоторых окнах горит свет, и в них, то в одном, то в другом, вдруг мелькнет картина, зеркало. Хочется проникнуть в эти домашние очаги, чужие жилища. Может быть, там живут счастливые люди?

На спидометре сто пятьдесят. Я не знаю ни от чего убегаю, ни из-за чего бегу. Скорость пьянит меня. Завтра все будет иначе. Мне надоело, я больше так не могу. Каждый день стремиться к цели, которой нет, тупеть, нажираться, корчить из себя кого-то, пить, ходить по кабакам. Я хочу вырваться из этой адской зубчатой передачи. Завтра же покончу с дурью, заставлю себя заняться каким-нибудь делом. Вставая утром, я хочу знать, для чего. Завтра вопреки своей ненужной дурацкой гордыне я скажу ей всю правду, скажу, как люблю ее, скажу, что никогда не переставал ее любить. Ну а если ей на меня наплевать, то я хотя бы буду знать об этом. И смогу начать новую жизнь, перестать терзаться… Жить… Решающий момент… А если ей не наплевать… Тогда завтра будет иным, не таким, как вчера, как сегодня, как все потраченные впустую дни моей никчемной жизни.

Может быть, завтра я буду с Хелл.

Площадь Согласия. Красный свет. Никого. Можно не останавливаться. Жму вовсю. Звучат самые прекрасные слова песни. Я включаю звук на полную мощность, и в эту секунду у меня вдребезги разлетается ветровое стекло, отлетает дверца, и я…

Завтра, возможно, был бы новый день… похожий.

Глава 12

В час вечерний здесь каждый дрожащий цветок…

Четыре часа утра, мы уходим из «Куина», я под кайфом. Я не могла больше ни минуты оставаться в этом проклятом кабаке, где слишком много народу, где невыносимо жарко, а вокруг лишь враждебные лица, и еще все эти подонки, которые хотят только одного — навалиться на меня, а производители порно, так те просто меня преследуют со своими набитыми бумажниками, завлекают деньгами. А. пьян в стельку, а все самые грязные типы Парижа, сдвинув три стола, пьют и нажираются, глотают не жуя. Крис дал Виктории грамм кокса, это нормально, но они вместе удаляются, а нам пришлось в сортире делить его (этот грамм) на двоих, кокс был желтый, его здорово подмешали, не знаю, кто это сделал, и теперь мои челюсти так сведены, что мне трудно говорить, пятеро подонков предлагают нам, Виктории, Лидии и мне, позабавиться вместе с ними, но мы их отшиваем, потому что мы не из тех, кто занимается групповым сексом, и уходим с Крисом и Джулианом, чтобы поехать к одному их другу-миллионеру в его апартаменты в «Ритце». А перед самым нашим уходом отец Сибиллы, у которого я весь вечер выпрашивала кокс, сунул мне в руку приличный пакетик, и я решила не делиться удачей с Викторией и Лидией, а то они сожрут ВСЕ и не оставят мне НИЧЕГО.