Шрудель снова повернулся к Грише.

– Оставь доллар до лучших времен, точнее, до худших, – понизив голос, сказал он. – А лучше выкини от греха подальше. Может, есть что продать?

– Да нет же! – расстроенно воскликнул Гриша, но для виду открыл сумку и начал рыться в ней.

Как назло, в ней не было ничего, что с его точки зрения могло бы иметь ценность, – тетрадки, ручки, бейсболка.

– Стоп! – воскликнул вдруг Шрудель, заметив бейсбольную кепку. – Ну-ка! А говоришь нет!

Он схватил бейсболку с надписью «NY».

– Что это?

– Кепка.

– Малярная, что ли?

– Сам ты малярная, – рассмеялся Гриша. – Это бейсболка. Для игры в бейсбол, в смысле.

– Что за «НУ»? – спросил Шрудель, повертев кепкой.

– Сам ты «НУ». Это Эн Уай. Нью-Йорк, в смысле.

– Спик инглиш? Подозрительный ты все-таки тип, Гриша. И как меня только угораздило с тобой связаться? А это что?

– Сигареты, – удивился Гриша, доставая красно-белую пачку.

– Мальборо?

Шрудель заглянул в пачку.

– Ого, почти полная. Ты ж вроде не куришь?

– Да это не мои.

– Спокойно, ты пока что не на допросе в КГБ. Сразу в отказ – я не я, корова не моя.

– Да нет! Правда, не мои, однокурсник оставил в курилке, а я в сумку положил, чтоб потом отдать.

– Отдать? Ничего не надо никому потом отдавать. Только мне и сейчас.

Шрудель схватил сигареты и бейсболку и поднялся. Официант Коля тут же сделал упреждающий маневр.

– Да погоди ты! – сказал ему Шрудель миролюбиво. – Никуда я не денусь – сейчас вернусь.

Он подошел к столику, где сидел бывший «утюг», и показал сигареты и бейсболку. Тот оглянулся по сторонам, затем решительно взял сигареты. Бейсболку он просто покрутил в руках. Шрудель ему что-то сказал, но парень замотал головой. Шрудель пожал плечами и попытался взять товар обратно, но парень ловко отвел руку с бейсболкой в сторону и сказал что-то. Шрудель повернулся к Грише и развел руками, мол, что делать, грабят средь бела дня. И махнул рукой парню – давай, разоряй.

Через минуту он уже был у столика.

– Коммунисты своих не бросают! – выкрикнул он и, отсчитав деньги, сунул их Коле в руку. – Принимай штурвал, молодежь!

После этого жестом позвал за собой Гришу, и они вышли на улицу.

– И много у тебя еще такого товару? – спросил Шрудель. – Это не я. Это приспешники капитализма интересуются.

– Какого? Сигарет больше нет. А бейсболка одна и была.

– Бейсболка, бейсболка. Надо запомнить. Жаль. Ну, на, держи, я чужого не беру, – и он всучил Грише мятую десятку.

Гриша с удивлением взял в руки красноватую купюру и с интересом стал рассматривать абрис Ленина.

– Нет, Гриш, все-таки ты – диверсант. Я нутром чую.

Гриша испуганно убрал десятку в карман. Шрудель вздохнул и закурил.

– И когда ж ты меня уже вербовать начнешь, а? Мне деньги позарез нужны.

– Да какой я диверсант? Я тебе потом объясню. Ты сейчас не поймешь.

– Ну да, ну да. Запутался, сбился с пути, связался с дурной компанией, попал под тлетворное влияние гнилого Запада. Ладно. Ты только, когда меня вербовать начнешь, предупреди. А то я спьяну могу отказаться. Ну, что? Сколько там натикало?

– У меня нет часов, – сказал Гриша, понимая, что стремительно усугубляет свое и без того маловнятное положение.

– Ни денег, ни часов. Ты, Григорий, либо шпион, умело маскирующийся под антисоциальный элемент, либо одно из двух.

– Мне ночевать негде, – вдруг тихо и как-то жалобно произнес Гриша.

– Намекаешь на то, что все-таки второе? – с ленинским прищуром спросил Шрудель.

– Намекаю на то, что мне негде ночевать.

– Намек понял. Ладно, бросишь кости у меня.

– Какие кости? – удивился Гриша, подумав, что со Шруделем придется еще и в кости играть.

– О, господи! Ну, переночуешь у меня! Ты что, с Луны, что ли, упал?

– Извини, – испуганно забормотал Гриша. – Это я торможу просто.

– Тормозишь? – недоуменно посмотрел на него Шрудель. – Как это?

– Неважно, – поспешно сказал Гриша, понимая, что отныне придется «фильтровать базар».

– Неважно так неважно… Короче, сегодня у меня, а завтра найдем тебе крышу. Как же тебе все-таки со мной повезло, старик! Я прям тебе завидую. Мне б найти такого друга.

Потом он вскинул левую руку и глянул на часы.

– Ого! Пора идти знакомить тебя с гениями. Только ты народ долларами не пугай. Дай-ка, кстати, глянуть на него.

Гриша достал железный доллар и дал Шруделю.

– Тяжелый, зараза, – сказал тот, возвращая его Грише. – Года на три общего режима потянет.

Всю дорогу к Дому кино Гриша размышлял о создавшейся ситуации, мучительно преодолевая алкогольную расхлябанность мозга. Если удача повернется к нему лицом и он все-таки сумеет вернуться в 2008-й (как это удача будет делать, он, правда, не знал, но на то она и удача), то, как будущий журналист, он смог бы, находясь в 1975-м, собрать кучу интереснейшего материала. Нет, про само время все уже написано-переписано. Но ведь у него есть уникальная возможность задать интереснейшие вопросы известнейшим людям. Например, про их отношение к тому, что происходит, точнее, будет происходить в будущем. «Интервью из прошлого», – мелькнуло в голове готовое название книги. Еще живы не только Высоцкий или Бродский, но и корифеи искусства, заставшие царское время. Это был бы уникальнейший материал. Да он бы просто стал журналистом века! А ведь еще можно сделать фотографии или даже видеозаписи. К тому же есть политические деятели будущего. Но творческая элита – это все-таки интереснее. Просто Клондайк. Главная сложность была в том, как на них выйти, но теперь, ведомый Шруделем, он подумал, что смог бы войти в этот круг и потихоньку завоевать доверие. Именно у Дома кино Гриша с радостью обнаружил, что Шрудель – это то, что ему надо. Его знала каждая собака, причем в прямом смысле тоже, ибо даже пес, дежуривший у дверей, увидев их, завилял хвостом и подбежал, требуя внимания. Трудно было не признать очевидное – Шрудель обладал уникальной способностью внушать людям доверие и уважение, не имея на то никаких оснований. Уже несколько раз за этот вечер Гриша слышал возмущенное «Что значит «кто»? Я – Шрудель!», и, что удивительно, это каждый раз срабатывало. Возможно, смущало столь наглое и громкое произнесение нерусской фамилии. А, возможно, Шрудель просто интуитивно знал, какого именно обращения с трепетом ждет каждый отдельный человек. Казалось, у него в руках был какой-то незримый карт-бланш, которым он то скромно помахивал, то нагло размахивал, а то и бил по морде наиболее недоверчивых. Не имея никакого отношения к киношному цеху, Шрудель тем не менее был сразу пущен внутрь. Причем если его пропустили сразу и даже с каким-то пиететом, то Грише дали от ворот поворот. Шруделю пришлось объяснить, что «надежда советской журналистики» – это с ним.

В ресторане было шумно и накурено. Звенели бокалы и слышались тосты. Шруделя здесь знали и официанты, которым он небрежно кивал головой, и завсегдатаи, которые приветственно махали ему и приглашали в свою компанию.

– Сейчас я тебя с такими людьми познакомлю, век помнить будешь, – подмигнул он Грише, усаживаясь за отдельный столик.

– Во-во, – оживился Гриша. – Хочется, знаешь ли, познакомиться со стоящими людьми.

– Все будет в ажуре, старик.

Внезапно материализовавшийся официант кивнул Шруделю и поставил на стол графин водки и две рюмки. Видимо, это был базовый набор. Они заказали закуску и отпустили официанта.

– Сейчас будут тебе такие стоящие люди, что благодарить устанешь. – Шрудель быстро разлил водку, словно она и была тем самым магнитом, что притянет стоящих людей.

И действительно – долго ждать не пришлось.

– Привет, Вова, – раздался за Гришиной спиной чей-то печальный возглас.

Это был мужчина в протертом пиджаке. От него разило большим количеством выпитого спиртного. В руках была пустая рюмка.

– Виталик! – подскочил Шрудель и обнял подошедшего так, что едва не опрокинул его.