Вышла на улицу и поежилась.
Хоть и май месяц, а ночи какие-то осенние.
Мгновенно окоченели ноги. Ну, правильно. Обувка-то на мне летняя, на картонной подошве... Или на матерчатой, что, в общем, одно и то же.
Я побежала вдоль дома, отсчитывая на ходу подъезды. Добежала до нужного и замедлила бег. Перешла на шаг, оглянулась.
Никого.
Я подошла к светящемуся табло домофона и зачем-то набрала номер квартиры: шестьдесят восемь.
Сама не знаю, для чего я это сделала.
Как и следовало ждать, никто мне не ответил. Пока в громкоговорителе переливались длинные гудки, как в телефонной трубке, я с трудом вытащила из тесного кармана связку ключей. Приложила металлический кругляш к нужному отверстию, и тут же радостно заиграла бравурная трель.
Замок щелкнул, на табло высветилась надпись «опен», и я потянула на себя деревянную дверь.
Подъезд, в котором жил мой покойный сосед, почти не отличался от нашего. Разве что было чище.
Оно и понятно. У меня вообще такое ощущение, что все местные уроды собрались в месте проживания компактно. В нашем подъезде.
Именно наш подъезд стоял распахнутым дольше всех остальных подъездов в доме. Именно у нас в подъезде постоянно собираются пьяные компании. Именно в нашем подъезде чаще всего обворовывают жильцов.
Наконец, с великими усилиями мы собрали деньги и установили нормальный механизм, который автоматически закрывал дверь за всеми входящими-выходящими жильцами. (Проделать эту процедуру сами они, конечно, не могли. Интеллекта не хватает.)
И что вы думаете?
Три раза кто-то из подъездных уродов по ночам снимал с двери доводчик!
Так что я искренне завидую нормальным людям, живущим в нормальных домах. Судя по всему, в подъезде Казицкого жили нормальные люди.
Вычищенные лестничные клетки. Никаких объедков, никакой грязи возле мусоропровода. На некоторых этажах даже стояли живые цветы в горшочках разной величины. В общем, приятно посмотреть.
Я медленно поднималась по лестнице, разглядывая номера квартир.
Квартира Казицкого была на седьмом этаже.
Несколько минут я стояла перед черной сейфовой дверью. Сердце мое исполняло танец с саблями.
Наконец, я решилась. Достала связку, сжала ее пальцами так, чтобы она не звенела, и начала тыкать круглым ключом в отверстие замка.
К моему удивлению, нужный поворот нашелся почти сразу, и замок лязгнул, открывая мне путь.
Теперь второй.
Второй открылся не менее легко. Минуту я постояла на месте, пытаясь справиться с сердцебиением, не справилась, и осторожно толкнула дверь от себя.
И тут же испуганно придержала ее: а вдруг заскрипит?
Дверь, к счастью, двигалась абсолютно бесшумно. И вообще, она выглядела очень новой и солидной. Непонятно, зачем скромному сотруднику не слишком доходного института ставить дома такую дверь.
Я распахнула дверь до конца и ступила в чужую темноту.
То, что темнота была чужой, неопровержимо доказывали запахи. Здесь пахло пылью, валокордином и еще каким-то неуловимо казенным запахом бумаги. Так пахнет в старых библиотеках.
Я немного постояла в прихожей, прислушиваясь. Тишина.
Конечно, никого здесь нет, да и быть не может! И все же мне было страшно.
Глаза привыкли к темноте и начали различать очертания предметов.
Справа смутно нарисовался платяной шкаф. За ним зеркало с тумбочкой, телефон на ней...
Я зажгла фонарик, и желтый круг сразу упал на аппарат.
Я замерла.
Под зеркалом красовался зеленый допотопный «Телеком», словно материализовавшийся из моего сна!
Не может быть!
Я подошла ближе и ощупала аппарат.
Нет, мне не кажется. Именно такой телефон я видела во сне.
Волосы на моей голове зашевелились от предчувствия чего-то жуткого и мистического. Сейчас аппарат разразится негромкой переливчатой трелью, я сниму трубку, скажу «Алло...»
И мне никто не ответит.
Я стояла возле зеркала и ждала, по коже бегали ледяные мурашки. Но телефон молчал.
Тогда я сняла трубку и с облегчением услышала бодрый длинный гудок.
Дура! Нельзя же так себя накручивать!
Я глубоко вздохнула. На всякий случай пошарила светом фонарика по тумбочке.
Ничего интересного. Справочник «Желтые страницы», деревянный карандаш, кусочек бинта...
Тут круг света упал на обои позади телефона. Я подскочила и снова чуть не заорала.
Именно такие старые, ветхие обои я видела во сне! И рисунок тот же! И цвет!
«Нет, это не может быть простым совпадением,» — шепнул мне рассудительно внутренний голос. И повелительно добавил: «Ищи!»
И я принялась искать.
Отодвинула в сторону телефон, пошарила желтым лучом по стене.
Есть!
На ветхих обоях внезапно слабо высветилась какая-то надпись. Точнее, не надпись, а цифры.
Знаете, есть люди, которые любят записывать нужные номера не в книжках, а прямо на обоях. Помните «Покровские ворота»? Там возле телефона всегда был карандаш. А номера писали на стене.
Я уткнулась в стенку носом.
Вот и Казицкий любил это делать. Нацарапал два номера прямо на бумажных обоях. А чтобы было не слишком заметно, нацарапал их карандашом. Обои серо-коричневые, на них след карандаша почти незаметен. Только если специально приглядеться...
Два номера.
Я схватила с тумбочки карандаш, вырвала из справочника край страницы и быстро переписала четырнадцать цифр.
Видимо, номера московские. Если бы они были междугородние, то Казицкий наверняка бы дописал цифры кода.
Я еще раз дотошно проверила, правильно ли я разглядела номера, сверилась со своими записями и сунула бумажку в карман. Второй раз я сюда вряд ли приду.
После этого я вдруг спохватилась, вернулась к входной двери и закрыла ее на один замок.
Тот, который попроще.
Пора идти в комнаты.
Длинный коридор приводил гостя в зал. Справа дверь на кухню, рядом с ней удобства... Так.
Слева дверь в еще одну комнату.
А где третья? Помнится, Олег Витальевич говорил, что у Казицкого трехкомнатная квартира.
Я вошла в зал и пошарила лучом по стене. А! Понятно! Зал и третья комната смежные!
Я вернулась в коридор и повернула налево.
Комната казалась длинной и узкой. На полу валялись какие-то предметы, узлы, коробки...
Я пошарила лучом по полу.
Так. Видимо, Казицкий собирал вещи покойной матери. В разворошенных узлах пододеяльников были старые женские пальто, платья, юбки и кофты. Еще в комнате было множество коробок со старой обувью, а на столе стоял деревянный ящик, похожий на ящик с посылкой.
Я подошла к нему и поворошила содержимое.
Лекарства. Бесконечное количество лекарств.
Видимо, это была комната покойной матери Казицкого.
Я вышла из нее и направилась в зал.
Даже при тусклом свете фонарика мне было ясно, что разгром здесь учинили ужасающий. На полу валялись журналы и книги, по всей комнате были разбросаны диванные подушки, а телевизор почему-то был снят со своей подставки и отставлен к окну.
Я вздохнула. Малоприятное зрелище. Убирать-то здесь придется Юле...
Не выключая фонарика, я пошла в смежную с гостиной комнату.
Так. Судя по всему, это комната хозяина.
Маленькое, примерно четырнадцатиметровое помещение было заставлено книжными полками. Книги, правда, поменяли свое месторасположение и стопками громоздились на стуле и подоконнике. Некоторые, раскрытые и выпотрошенные, были небрежно брошены прямо на пол.
Я машинально подняла несколько разбросанных томиков, аккуратно отряхнула и положила на письменный стол, стоявший слева от окна.
Здесь, надо полагать, хозяин работал.
Я пошарила лучом по комнате.
Кроме книжных полок и стола в комнате стоял маленький раскладной диван. С него небрежно свисал клетчатый плед с длинной нитяной бахромой.
Я нагнулась, приподняла шерстяную ткань и заглянула под диван.
Не знаю зачем. Все равно там никого не было. Только лежала длинная деревянная швабра. Как она оказалась в комнате? Непонятно.
