Елисей пытался вспомнить, когда же он поймал её, ту самую Жар птицу и почему не может удержать?.. Понял вдруг!.. Тогда он хотел всю вселенную своей подружке подарить… Ведь эта вселенная и есть Жар птица. Она тогда сей дар не приняла, не потому что не хотела, а потому что поняла, что такой подарок ей не удержать, и теперь он просто приговорил себя к поиску той, которой дар такой будет по плечу. Он застонал от безысходности, понимая, что нет женщины такой на всей Земле… кто же способен усмирить океан бушующего пламени?..

«Где ты?.. лада моя ненаглядная?.. ведь только ты, неведомая, единственная!.. можешь погасить огонь, меня освободить».

– Но прежде ты, мой славный витязь, разбуди меня, приди ко мне, найди меня… – раздался голос в голове.

Вздрогнул Елисей, глаза открыл, сердце стучало сильно, сильно. Всё тело жгло огнём, но появилось и состояние свободы. Состояние похмелья не исчезло, но уже не угнетало, просто надо подниматься и топать на работу. Прежде осмотрелся, решив ничему не удивляться. Лежит в постели, только понять не может, где?.. что-то знакомое… он раньше здесь бывал, но не понимал, как он попал сюда сегодня и что, вообще, произошло вчера?..

Рядом с кроватью лежал матрац, и на нём лежала Люда. Вспомнил, что вместе с ней, в том числе, ходили купаться ночью… что-то ещё?.. Люда не спала, только как-то с укором на него смотрела.

– Как я сюда попал?.. спросил её, – вроде не сюда все собирались?..

– Я увела тебя оттуда.

– Зачем?

– А ты не помнишь?

– Нет… – в душе у Елисея только омерзение и ненависть к себе.

– Вырвала тебя из этой обители разврата.

– А ты не из этой обители?.. и я?.. разве не мы её создали?.. Всю деревню трясёт от наших похождений.

Люда промолчала, задумавшись о чём-то. Немного погодя, встала и стала одеваться. Он видел, как она неохотно прикрывает своё нагое тело… почему?.. потому что хороша?.. Женщина будто почувствовала его немой вопрос, наклонилась и поцеловала нежно. Халат был не застёгнут, и он просто уткнулся в её чарующие груди, как младенец… хотелось плакать и больше ничего.

– Ты появился и всем, кого встречаешь, даришь свободу, необъятность…

– Распущенность, разврат, измену… – перебил Людмилу Елисей.

– Наверное – не возражала Люда, – но, видимо, пока мы так свободу понимаем.

– Вы? Может ты?.. и я… – но не хотелось продолжать, просто спросил: – а ты почему спишь на полу?

– Так выгнал ночью…

Елисей смутился, даже покраснел, пробурчал невнятно:

– Чё послушалась?.. выгнала бы, да и всё меня, твой ведь дом.

Но Люда будто забыла сразу, о другом заговорила:

– Тебя вчера мужики искали.

– Зачем?

– Зарубить грозились, искали-и…

– Искали, значит, не хотели зарубить, искали, значит, найти боялись… – философски сделал вывод Елисей.

Он поднялся, стал быстро одеваться. Надо было ещё домой заскочить, успокоить родителей и топать на работу.

– Ты всё-таки осторожней. На тебя и так смотрят, как на самого страшного врага. Ты ко мне приходи, я разведёнка, обласкаю, накормлю и напою.

Елисей будто внимания не обратил на её слова. Её глаза и так всё выражали. Не понимал, за что к нему внимание такое. В её глазах светилась просьба, она боялась потерять то состояние свободы, что он ей подарил.

– Говоришь, дарю свободу, а сама готова быть рабыней.

– Только у тебя. Мне ничего не надо, только те мгновенья, что дарить умеешь. Хватит мне. Пусть будет, сколько будет.

– Странно!.. обычно замуж все желают выйти, даже от мужей сбежать готовы… или не достоин я?

– Достоин!.. ты достоин королевы, только знаю я, что для тебя важней свобода… даже важней любви, потому и хочу поймать хоть то, что успеваю.

– Умна!.. Приду вечером, раз объяснения не требуешь моих поступков.

– А если бы потребовала?.. – в надежде смотрела на него.

– Я сам не знаю, потому и объяснять не стану.

За разговором Елисей оделся незаметно, встал, ей помог подняться, как-то грустно посмотрел:

– Пойду я, Люда.

Перед выходом остановился и спросил:

– Как думаешь, почему меня мужики не жалуют?.. не все же жёны купаться ночью ходят… – он улыбнулся как-то загадочно, – ты ведь женщина, знать должна.

Люда посмотрела на него по матерински, да и так была старше лет на пять…

– Скажу, а ты подумай. С тобой купаться не все ходят, разумеется, но все хотят… не обязательно с тобой, но чтобы вот так, свободно.

– А с мужем чё, сходить нельзя?

– Не знаю, – пожала плечами Люда.

– Чудно-о!.. а я то здесь при чём?.. никого вроде не вытаскиваю силой из постели, да и сам не прыгаю ко всем подряд?.. Надо пить завязывать – подвёл итог.

– Понятно, что водка виновата…

Елисей понял, что она уже иронизирует, решил немного озадачить…

– Скажи, а ты могла бы от меня всю вселенную в дар получить?

Ответа ждать не стал, а вышел на улицу, которая встретила его утренней свежестью августовского дня, вымывая из сознанья всё похмелье. Первое, кого увидел, это своего отца на другой стороне улицы. Он шёл неспешно и осторожно, будто боялся, что кто-нибудь его увидит. Понял, что ему стыдно за него, ведь в деревне всё и всем известно, а он ему отец. Опять у Елисея сердце заболело… «Они переживают, боятся за него». По своей молодости он ещё не понимал, как больно видеть неустроенность своих детей, но понимал и то, что он ломает в них, прежде всего, ту сложившуюся в деревне роль их семьи, фамилии, что им определили. Кто определил?.. Это не важно, он просто ломает, даже не задумываясь ни о чём.

Лет пять тому, чаще его ломали, сейчас он сильным стал, и это навело его на мысль, что правильно он делает, что жить спокойно не даёт, пора менять систему жизни по заслугам или недостаткам предков. Это осознание подняло настроенье, и он полностью оправившись от похмельного синдрома, направился к отцу. Хотелось успокоить добрым словом, пообещать исправиться, он поймёт, конечно, что не изменится сыночек, но будет рад всё равно.

На улице безлюдно почти было, а те немногие, что были, внимания не обращали или прятали глаза, будто не он, а они в чём-то виноваты. Вдруг перед ним, как из-под земли появился Фёдор, маленький нудный мужичок, бобыль. Вспомнил, что этот Федя к Людмиле клинья подбивает или не к ней?.. не важно…

– Привет, Федя.

Тот не ответил, озирался только затравленно вокруг, потом процедил сквозь зубы:

– Пришибу тебя, урод, если ещё хоть раз появишься у Людки.

Елисей опешил, но подумал, что может и не следовало ему появляться… может у них что-то и получилось бы… но она ведь тоже человек.

– Ты за неё решил или только за себя?.. но всё равно, привет!.. Мужик с утра к удаче!.. а злой мужик, видать, к двойной удаче. – Он улыбнулся – топор прихватить не забудь.

Он знал, что не найдут его, не пришибут. Те, кто обещает, могут только угрожать, на большее просто не способны. Знал, что к вечеру Федя напьётся и зароется в какую нить нору. Такие люди на поступки не способны. Просто обошёл его, как столб, направился к отцу, вместе с ним отправились домой. На них, конечно же, никто внимания не обращал.

Елисея всегда удивлял один момент, что когда скрываешься или скрываешь что-то, что-то делаешь не то, как принято в деревне, то это таинство всегда известно всем и, главное, в мельчайших подробностях. Он даже гордился своими селянами, их талантом художественного оформления сплетен, как и любых событий. Не забывали рассказать и о причудах природы, мерцающем свете луны или жгучем свете солнца, чтобы событие обрело правдивость и значение.

На такие разговоры он не обижался. Напротив, зажигало и побуждало к открытым действиям, как вызов разговорам. Но за такие открытые дела селяне мстили, ведь у них отнимали возможность творчества в процессе сюжета обсуждения. Так и сегодня, он почти ничего не помнит, но к вечеру ему же всё про него расскажут, и он поверит в это, себя возлюбит или возненавидит, но и эти чувства только для того, чтобы опять напиться с «горя» или с «радости» и, в очередной раз пережить «Иронию судьбы»… в масштабах маленькой деревни.