– Мы остаемся, – тихо произнес Темрай. – Будем продолжать, пока не победим. Всё.

– Темрай. – Тетя Ланатэн, семидесятилетняя, почти слепая, с трудом опустилась перед ним на колени. – Не надо. Ты сделал все, что мог, никто тебя не станет винить, что ты не выполнил невозможного. Перимадею не взять, ее защищает магия. С богами нельзя воевать.

– Мулу в задницу твою магию! – прохрипел Темрай, не открывая глаз. – Это не магия, это рецепт из старой книги, я тоже ее читал. Но пока я был в городе состав не готовили, точно.

– Из книги? – спросил кто-то. – Хочешь сказать, это доступно людям и магия тут ни при чем?

– Конечно, просто нефть, деготь и сера. Как ты думаешь зачем я скупил всю эту дрянь, сколько сумел, до последнего кувшина?

У дяди Анкая брови полезли на лоб.

– То есть ты считаешь, что сможешь изготовить та кое же огненное масло?

– Конечно. Кто угодно может сделать что угодно, будь у него нужные знания и инструменты. Вопрос только в том, чтобы пробами и ошибками определить нужные пропорции.

– Значит, мы его применим, – произнес кто-то. – Да?

– Да, – кивнул Темрай. – Когда придет пора. А пока что я знаю, как от него защититься лучше, чем сегодня. Дело времени.

– Темрай, сегодня погибло четырнадцать сотен. – В голосе Кьюская звучал гнев; «Многовато он начинает о себе воображать», – заметил про себя Темрай. – Это больше, чем обычно умирает за год.

– Мы на войне, Кьюскай. На войне люди, бывает, гибнут.

– Так не бывает. – Да, Кьюскай явно разозлился. Он ведь командовал лучниками, вспомнил Темрай, и прекрасно видел все, что творилось на плотах. Но все равно Кьюскай говорил не в свой черед. – Темрай, мне все равно, колдовство это или нет, люди верят, что это колдовство, и ты их не переубедишь. Ты их потеряешь, Темрай. Воевать против богов они не согласятся. Во имя всего святого, Темрай, как ты этого не понимаешь?

Темрай поднялся.

– Совет окончен. Теперь мне надо заняться работой, И вам всем тоже.

Когда они разошлись, Темрай рухнул на постель, подтянул колени к подбородку, обхватил их и стал глядеть в никуда. Даже когда он опустил веки, перед ним продолжали плыть цветные пятна – так бывает, если долго смотреть на солнце. Только после солнца зрение в конце концов восстанавливается, а у него в глазах застыло пламя горящих плотов. Может быть, навсегда.

Вспоминал он и другой пожар, и других людей, окутанных огнем, – и как люди бежали между рядами палаток, у них горела одежда и волосы, и на лицах был страх и невыносимая боль; они кричали. А всадники с факелами скакали во весь опор, они нарочно поджигали все кругом вместо того, чтобы помочь, как поступил бы любой человек. Темрай смотрел – он спрятался под кибиткой; кибитка тоже полыхала, но здесь его не могли заметить всадники, и лучше ему было сгореть, чем погибнуть от злобы этих страшных людей в черных доспехах.

Ярче всего запомнил он лицо, озаренное пламенем: один всадник осадил коня, чуть приподнялся на стременах и молча, спокойно наблюдал за происходящим, вертя в пальцах ремень уздечки. Прошло не больше минуты, но минута тянулась часами. Может, она до сих пор и не кончилась. Бездонный ужас в сердце Темрая так и не умер. Как он лежал, притиснувшись к земле, как смотрел на всадника, как молился, чтобы тот не повернул головы и не увидел его, а жар огня спекал кожу на спине, и слезы по лицу текли точно так же, как сегодня утром – капли дождя…

Странно было, что теперь, после стольких лет, он знал имя того человека (а лица его – никогда не забыть). Полковник Бардас Лордан, в настоящее время – командующий перимадейской армией.

Положи сталь в огонь – увидишь, как меняет она цвет. Станет сталь соломенной, потом рыжей, потом бурой, а после – пурпурной, синей, зеленой и, наконец, черной. Кое-кто из кузнецов, с кем доводилось Темраю беседовать, говорил, будто есть некий миг, когда свойства раскаленной стали меняются. Разогреешь ее как надо, и на смену гибкости придет острая твердость, а там уж сталь надо уметь закалить, охладить так, чтобы осталась она твердой, но хрупкой не сделалась. Работа тонкая, нужно четкое равновесие огня и воды, хотя есть мастера, что предпочитают закаливать сталь в особом масле, а иные используют кровь. Кровь, говорят они, в переломный момент закалки придает стали особую черту: дополнительную жесткость внешнего слоя, не вредящую гибкости и упругости сердцевины.

Штурм не удался, это надо признать. Камнями и стрелами Темрай сумел заставить врагов прятаться под парапетом, как сам когда-то прятался, но пересечь воду ему не дал огонь. Огонь он мог разжечь и сам, чтобы дома их пылали, а женщины и дети несли пламя на спинах и в волосах, но как же всадники? А что толку в пожаре без всадников! Если и стоит его устраивать, надо все сделать как следует.

Так что сядет Темрай под стенами и будет ждать, не случится ли чего. А для тех, в городе, и в особенности – для полковника Бардаса Лордана потянется долгая минута. Да ведь минута-то, подумал он, давно уже началась. И зачем бы ей кончаться?

По пути к себе в привратничью Лордан заскочил на кухню, дождавшись, пока все отвернутся, сунул за пазуху пустой мешок из-под муки. Мешка вполне хватило, чтобы уместить в него все пожитки (одна рубаха, рваная, в пятнах крови, сгодится только на половую тряпку; одна пара башмаков; одно одеяло, находится на государственном балансе, вероятно, не столь старое и истертое, как его личное; дощечка для письма, пузырек чернил, всякие бумаги; набор медных счетных фишек; дешевый костяной гребень с семью недостающими зубьями; рулон недавно стиранных бинтов). Закинув мешок на плечо, Лордан захлопнул за собой дверь и зашагал к резиденции Патриарха.

– Он болен, – ответил секретарь в приемной на вопрос, можно ли видеть Алексия. – Он слишком болен, чтобы принимать посетителей. Я передам ему, что вы за ходили.

– Не извольте беспокоиться, я сам ему все скажу. В какую, говорите, сторону идти?

Клерк заступил ему путь.

– Вход воспрещен! Патриарх Алексий занят важной работой по заданию Совета Безопасности.

Лордан смерил его взглядом с ног до головы, после чего аккуратно отодвинул в сторону.

– Вы сделали все, что было в ваших силах, – одобрительно произнес он. – Теперь прочь с дороги, пока я вам руку не сломал.

«Надо избавляться от привычки, что мне все подчиняются, – сказал себе Лордан, – пока вконец не обнаглел». Клерк, бедняга, хотел лишь дать Алексию немного поспать.

Но на самом деле к тому моменту, как Лордан отыскал его дверь и постучал, Патриарх уже почти полчаса как проснулся.

– Ничего, что я так забежал, без церемоний? – спросил Лордан. – Просто хотел вам кое-что сказать.

– Заходите, – пригласил его Алексий. – Прошу простить, что не встаю – я что-то слегка ослаб после всех этих волнений. Там в кувшине вино, а в корзинке – немного рулета. Он, боюсь, немного зачерствел, но…

– Святые небеса! – воскликнул Лордан. – Пища! Я еще помню, что такое пища. В молодости мне доводилось даже пообедать. Хотите? – спросил он с набитым ртом.

– Нет-нет. А вы не стесняйтесь. Когда вы как следует ели в последний раз?

Лордан пожал плечами.

– Вы прямо как моя матушка. Но как вы себя чувствуете? Надеюсь, с вами ничего серьезного?

– Просто усталость, – покачал головой Алексий. – Вернулся с заседания Совета, а секретарь, вот ведь баба, уложил меня в кровать, будто мне пять лет от роду и у меня температура. А потом, – признался он, – я заснул. Да и вам, похоже, отдых не помешал бы.

– Согласен, Я теперь снова гражданское лицо, так что могу спать сколько влезет. Уволили меня. За неудачи в обороне города. Ничего приятней мне городские власти в жизни не делали, – добавил Лордан, отламывая себе еще кусок рулета. – Вкуснотища. Среди людей вашего круга слово «черствый» явно значит что-то не то, что у нас на ферме.

– Хотите сказать, вас освободили от занимаемой должности? Возмутительно! – Алексий стал спускать ноги с кровати. – Я немедленно отправляюсь к префекту. Из всех…