– А этот… Лордан, – продолжала Исъют. – Что он собой представляет? Ты же хорошо с ним знакома, не так ли?

Эйтли кивнула:

– Да, я работала на него… когда-то. О боги, иногда мне кажется, что это было в другой жизни. Где-то дома у меня до сих пор хранится его меч. Даже не знаю… может быть, его уже давно следовало отослать хозяину.

Исъют внимательно посмотрела на нее, как будто обдумывала очередное рискованное капиталовложение.

– По-моему, ты совершенно запуталась. Впрочем, это не мое дело…

– Вообще-то ты ошибаешься, но дело и впрямь не твое. Мне казалось, тебя интересует мнение о Лордане как о военном руководителе.

– М-м. И что?

Эйтли еще раз кивнула:

– Он проделал огромную работу и добился поразительных результатов, учитывая, как к нему относились власти Города. Но не думаю, что Лордан мог бы спасти Город, даже если бы ему предоставили полную свободу действий. Чтобы стать первоклассным военачальником, нужна целеустремленность, а у него ее нет.

Исъют помолчала, но недолго.

– А что у него там вышло с этим… как его… ну, вождем. Слухи ходят всякие, но есть ли в них правда?

Эйтли пожала плечами:

– Что-то между ними было, я в этом не сомневаюсь. Но Бардас никогда мне не рассказывал, а я, конечно, не расспрашивала. Кроме того, как я понимаю, в нынешней войне он лишь подставная фигура: командуют офицеры армии провинции, а о них мне ничего не известно. Могу сказать только одно, это люди вполне компетентные. По меньшей мере. Так или иначе, они свою работу знают и сделают все как надо.

По пути домой Эйтли невольно вспомнила о войне и своей крохотной роли в ней.

Было ли когда-то такое, спрашивала она себя, чтобы я не делала деньги на смерти других людей?

Этим она занималась, когда работала у Бардаса Лордана, этим же собиралась заняться теперь. И тем не менее она никогда не считала себя стервятником, кружащим высоко в небе над могильниками и полями сражений. Все, чего она добивалась, к чему стремилась, это, по существу, заработать приличную сумму и жить независимой жизнью. И тут ей удалось немало преуспеть, переходя от одного покровителя к другому. Жаль лишь, что так много людей погибло ради того, чтобы она могла продолжать жить так, как привыкла. Фактор Лордана – несмотря на все усилия и старания, она всего достигала в той или иной степени благодаря ему. Так было в Перимадее, где ее карьера началась с помощью Венарта и Ветриз, с которыми она познакомилась из-за Бардаса. И вот теперь война… Что же такое есть в этих проклятых Лорданах, что именно они все начинают и все заканчивают? Эйтли подумала об Алексии и его Законе; ей не хватало Патриарха.

И, словно в тон размышлениям, Эйтли обнаружила дожидавшуюся ее Ветриз Аузелл, которой не терпелось узнать последние новости о войне.

– Ты имеешь в виду, есть ли новости о Бардасе? – спросила она, чувствуя, что устала и сыта всем по горло. – Нет, извини. Если из Шастела будут какие-нибудь известия, я дам тебе знать.

– О! – Ветриз улыбнулась. – Это настолько очевидно?

– Вполне, – ответила Эйтли. – Если ты так волнуешься, то почему не написать бы ему письмо? Уверена, курьер передал бы его по назначению: между Шастелом и провинцией налажено дипломатическое сообщение, а в самой Империи почта, как всем известно, работает отлично.

– Спасибо, – сказала Ветриз, – но мне в общем-то не о чем писать. Просто любопытно. Когда кто-то, кого ты знаешь, вовлечен в нечто важное, то, естественно, интересно узнать…

Сидеть у кого-то на крыльце, ждать, когда кто-то придет, надеяться на какие-то новости… нет, это нечто большее, чем просто интерес. Впрочем, какая разница?

– Зайдешь?

– Почему бы и нет.

Эйтли открыла дверь.

– Вообще-то я действительно слышала кое-что, что может тебя заинтересовать, раз уж ты провела столько времени в гостях у других Лорданов. У Горгаса снова проблемы.

Ветриз затаила дыхание.

– Вот как? И почему это я не удивляюсь?

– Лично я собираюсь выпить. Не хочешь? Судя по всему, Горгас обратился к префекту с предложением союза против Темрая. Префект ответил отказом.

Эйтли улыбнулась:

– Но ситуация-то изменилась к лучшему. Примерно через день или два после того, как Горгас получил письмо с отказом из Ап-Эскатоя, ему в руки попался человек по имени Партек…

– Мне это имя кажется знакомым.

– Так и должно быть. Власти Империи разыскивают его уже несколько лет. Он вроде как вождь каких-то повстанцев.

Эйтли подала гостье чашку сладкого сидра, сдобренного на перимадейский лад медом и гвоздикой. Попробовав, Ветриз даже не поморщилась.

– Неужели? Вот уж не думала, что в Империи были какие-то повстанцы.

– Есть, – сказала Эйтли, опускаясь на диван и сбрасывая туфли. – Они, конечно, не хотят это признавать, а потому называют Партека то пиратом, то грабителем с большой дороги. Но всем известно – Империя готова сделать многое, чтобы поймать этого человека. – Она закрыла глаза. – Должна признаться, мне не очень нравится, когда людям вроде Горгаса так везет. Я имею в виду, что пользы от этого ему все равно не будет. Ни ему, ни кому-либо другому.

Ветриз как-то странно затихла, глядя на стену над головой Эйтли, словно там было что-то написано. Заметив это, Эйтли решила переменить тему разговора.

Но Ветриз уже не слушала.

О черт! Я-то думала, что все это уже закончилось.

Очевидно, нет – она стояла в помещении какой-то мастерской, и первое, что обращало на себя внимание, это шум. Люди били молотками по кускам металла. Свет, проникавший в помещение через высокие окна, ложился на пол серебристыми квадратами, отчего остальная часть мастерской казалась более темной и мрачной. В центре комнаты, в темной ее части, высилась груда чего-то, похожего на части человеческого тела: руки, ноги, куски туловища, все вперемешку. Люди, стоявшие у верстаков, били молотками по таким же рукам, ногам, торсам, а потом бросали их в кучу.

Что они делают?— подумала Ветриз. Какой смысл колотить по уже оторванной руке или отрубленной ноге? А может быть, в этой мастерской делают механических кукол, вроде тех, о которых я читала в детских сказках?

Угол падения света немного изменился, и Ветриз вдруг поняла, что люди всего лишь изготовляют доспехи…

А вообще-то на что похожи доспехи? Совершенные стальные «люди», которых нельзя разбить, которые устойчивы к любому внешнему воздействию. Только вот будь эти «люди» чуточку умнее, может быть, они нашли бы способ обходиться без мягких, таких уязвимых и склонных к ошибкам сердцевин.

…И еще там был некто, кого она знала. Его как будто строили, складывая из кусочков, начиная с ног и продвигаясь выше, и когда на плечи поставили голову, у нее было его лицо – но внутри не было ничего. Когда-то там было что-то, ведь должно же быть что-то внутри. Может быть, в этом случае они сделали исключение…

– Вет?

– Извини… я немного отвлеклась. Что ты говорила?

Сражение шло не так хорошо, как хотелось бы.

Темрай отклонился назад, перенеся тяжесть тела на каблуки сапог, и, держа меч горизонтально, посмотрел на врага поверх клинка. Он чувствовал себя совершенно не в своей тарелке, стараясь вспомнить позицию номер один, которой его учили лет пятнадцать назад на уроках фехтования. Темраю даже почти удалось вспомнить ее, когда лагерь подвергся нападению, и ему стало не до образования, по крайней мере не до научных основ фехтования.

«Не смотри на меч, смотри на меня», – говорили ему. Говорили ободряюще, терпеливо, сердито, громко, до тех пор, пока он не заставил себя делать так, как требовалось. Сейчас полузабытый урок помогал ему держать меч, почти не чувствуя напряжения в запястье, и Темрай понимал, к чему его когда-то вели, но было слишком поздно спрашивать, что делать дальше.

В глазах того, кто смотрел на него, Темрай видел напряженную целеустремленность, абсолютную сосредоточенность, нечто более тревожащее, чем просто ненависть. В какой-то момент ему показалось, что он видит за бесстрастным, стальным лицом линии, углы, геометрические проекции, словно там нет ничего, кроме сухих математических расчетов.