— Так вот в чем дело? Мы должны любить друг друга, потому что больше никто нас не любит?

Горгас расплылся в довольной улыбке.

— Именно. Есть я, ну, это объяснять не надо, есть твой дядя Бардас, который зарабатывал убийством на жизнь и пустил кочевников в Перимадею. Есть ты. И есть твоя мать.

Исъют медленно кивнула:

— Хорошо. Просто ради интереса, а что она сделала?

— О, она — особенная, — мягко сказал Горгас. — Я убиваю для самозащиты, Бардас убивал ради других, ты хочешь убивать из мести или что там проедает дыры в твоем маленьком мозгу. Твоя мать убила целый город, и знаешь зачем? Не из-за мести, хотя, видит Бог, у нее были на то основания. Не потому что ей пришлось. Она убила Перимадею, чтобы сэкономить деньги. — Он внезапно ухмыльнулся, как будто вспомнил смешную шутку. — Не для того, чтобы заработать деньги, понимаешь, а чтобы сэкономить их. Ей надоело выплачивать проценты за деньги, которые она одолжила в Перимадее, чтобы основать свой идиотский Банк. Деньги в канаву, сказала она мне, и никто не подкопается. Поэтому она послала меня открыть ворота и убить целый город. Как тебе это нравится? Мне — очень. Может, она и злобная стерва, но не восхищаться ее эгоизмом невозможно.

Исъют заглянула ему в глаза.

— Но ведь ты открыл ворота.

— Да. По просьбе твоей матери.

— Понятно. Ты это сделал.

— Это совпадало с моими интересами, — сказал Горгас. — Я не люблю выдвигать идеи. Она предложила, я согласился.

Исъют задумчиво посмотрела на него.

— Дядя Горгас, почему ты притворяешься, что любишь свою семью, когда на самом деле ненавидишь родственников еще больше, чем я?

Горгас задумался.

— Ты путаешь ненависть и понимание того, что у людей есть недостатки. — Он окинул сад взглядом человека, наслаждающегося своими владениями. — Ты действительно полагаешь, что нельзя любить человека, зная, что он злой? Удивительно, я-то считал тебя более взрослой. Думаешь, жена меня не любит? Думаешь, я не люблю Бардаса? Или Ньессу, или тебя? Странно, — добавил он, откидываясь на стул, — что я могу так откровенно с тобой разговаривать. Дело, наверное, в том, что мы сильно похожи.

— Ты так думаешь?

— Не обижайся. Ты мне нравишься. С тобой я могу облечь в слова мысли, которые постоянно крутятся у меня в голове. Ну, — вздохнул он, снова выпрямляясь, — скажи, что ты обо мне думаешь. Я не против.

Исъют старательно обдумала свой ответ, как студентка на семинаре.

— То, что ты только что рассказал, — начала она, — мне сложно понять. То есть я понимаю, человек может открыть ворота, всего-то надо отодвинуть засов, а из-за того, что ворота открыты, город может пасть, и умрут тысячи людей. Но я не пойму, как кто-то может сделать такое по своей воле. — Она оттянула пальцами нижнюю губу. — Тебе понравилось? Это было приятно?

— Нужно ли мне отвечать? — спросил Горгас. Она отрицательно покачала головой:

— Нет, конечно, вопрос глупый. Слишком просто списать все на сумасшествие. В чем же тогда ответ? Мы не такие, как все?

Горгас поджал губы.

— Ты начинаешь понимать. Наша семья — небольшая группка воинов, как налетчики из Шастела. Мы на вражеской территории, где все против нас; поэтому идем на все, ведь их так много, а нас так мало, они враги, но и мы имеем право выжить. Мне нравится думать, что мы — особый вид животных. Животных можно убивать ради еды или меха или потому, что они свили гнездо на твоей крыше. Нет, дело не в том, что мы лучше, чем они, мы просто другие. Есть люди, которых можно убивать, а есть — которых нельзя. Поэтому я прощаю Бардаса, и поэтому ты должна сделать то же самое.

Исъют пожала плечами:

— Поверю тебе на слово, может, он самый лучший из нас. Но именно он причинил мне вред, Поэтому только его я ненавижу. А все остальное не имеет значения.

Горгас кивнул:

— Наверное, тебе кажется, что я сильно переживаю по этому поводу, но это не так. Просто я хочу сказать, что у него другой взгляд на ценность человеческой жизни. — Он поднялся. — Знаешь, я рад, что мы поговорили. Ситуация прояснилась. Согласна?

Исъют неопределенно махнула рукой.

— Ты правда сделал это? — спросила она. — Открыл ворота Города и впустил врага?

Горгас распрямил плечи.

— Одни враги убили других врагов. Не я начал войну. Я не убил ни единого человека. Как ты сказала, я только отодвинул засов. Дядя Бардас не начинал войны. Темрай не начинал войны. Твой дед Максен не начинал войны.

— О Боже, — сказала Исъют, — я совсем о нем забыла.

— И еще кое-что. — Горгас наклонился, чтобы забрать пустую тарелку. — Твой отец не насиловал твою мать. Просто так в то время зарабатывали деньги… Ну, — добавил он, нахмурившись, — кажется, я ничего не забыл? По крайней мере я был откровенен с тобой. Этим я всегда гордился, своей откровенностью с людьми. Есть пословица: семью не выбирают.

— Доктор Геннадий!

Если бы я был таким старым, как я себя чувствую, то не смог бы услышать тебя.

Геннадий прибавил шагу.

— Доктор Геннадий, подождите!

Бесполезно, печально подумал Геннадий. Он обернулся и увидел Фолько Боверта.

— Мастер Боверт, — вежливо поздоровался он.

— Вас нелегко найти, доктор, — запыхавшись, проговорил Боверт. Фолько Боверт всегда был где-нибудь поблизости намного чаще, чем требовалось. — Думаю, пришло время серьезно поговорить о проблеме на Сконе.

— С удовольствием, — вздохнул Геннадий.

Он разговаривал с Фолько всего несколько раз, как сейчас или в приемной факультета, но знал его достаточно хорошо, а особенно привычку преуменьшать все происходящее в мире и низводить до уровня заурядной торговой сделки. Поэтому все, связанное со Сконой, стало «проблемой на Сконе», как все, связанное с коммерческой деятельностью Фонда, оказалось «проблемой баланса выплат». Само собой разумеется, качеством, которое помогло ему подняться так высоко по карьерной лестнице (помимо того, что он потомок семьи Бовертов в пятом колене), стала его способность четко мыслить, отбрасывать лишнее и концентрироваться на сути.

Энергичный Фолько вытеснил его в крытую арку, и Геннадий пристроился на краешке деревянного льва, в то время как собеседник удобно откинулся в широком каменном кресле.

— Спасибо, что нашли время, — сказал Фолько. — А теперь о проблеме на Сконе. Нам нужна ваша помощь.

На минуту Геннадий испугался. Пришла мысль, что Фолько из-за какой-то странной путаницы во фракциях желает, чтобы он руководил следующей облавой на Сконе; Геннадию этого не очень-то хотелось. Он все еще обдумывал такую возможность, когда Фолько заговорил.

— Видите ли, — начал он громким шепотом, который был отлично слышен в радиусе пятисот метров. — Мы считаем, что военная операция — традиционная военная операция — не является сейчас идеальным решением. Поэтому мы пришли к выводу, что пришло время исследовать подходы.

Боже, — подумал Геннадий со смесью ужаса и изумления, — толстый дурак говорит о магии. Он хочет, чтобы я наслал на повстанцев потерю памяти. Он на самом деле думает…

— Мне непонятно, каким образом философ, далекий от реальностей мира, может советовать такому практичному человеку, как вы…

— Другие подходы, — повторил Фолько. — О, я слышал все об опытах, которые вы и патриарх Алексий ставили в Перимадее. Также мне известно, что эти опыты закончились провалом. Но мы полагаем, что в условиях войны в Перимадее любые опыты, даже проведенные и продуманные самым тщательным образом, были изначально обречены на провал. В то время как с проблемой на Сконе…

Геннадий посмотрел Фолько в глаза. Без сомнения, этот человек искренне верит в магию, конечно, верит, ведь магия отлично решит все проблемы его фракции и семьи, а значит, должна сработать. Сработает хотя бы потому, что Боверту это нужно.

Ну, что ты собираешься делать? Отказаться? Нежелательно. Учитывая, что это место ты получил благодаря слухам, что магия действует и что ты знаешь, как колдовать. Так тебе и надо за то, что зарабатывал на жизнь, продавая змеиное масло.