Девушка, казалось, была озадачена.

— Ах, совсем нет. Все дело в том, что Принцип — это то, что ты используешь, чтобы превратить Одинаковое в Другое. Я хочу сказать, когда оно не хочет превращаться.

Вполне возможно, ты и права; однако откуда мне знать, черт возьми?

— В некотором смысле, — ответил Геннадий. — Тем не менее это слишком сильное упрощение данного явления, если вы не возражаете против моих слов.

Ему искренне и страстно хотелось, чтобы она ушла, эта девушка с миловидным личиком, которая так беспечно болтает о применении Принципа — словно мышонок разглагольствует о том, как запрячь сотню кошек в телегу с сыром, — но ужас в том, что она может это делать. Он представил, как Мачера говорит: «Расколоть мир надвое? Очень просто. Нажимаете здесь, потом вставляете ноготь сюда… »

— Извините, — проговорила она. — Я опять слишком много болтаю? И бегу, еще не научившись ходить. Видите ли, я никогда раньше не думала об этом в таких терминах, но ведь совершенно очевидно, что подобный взгляд — правильный. Да вы, конечно, и сами знаете, — добавила она с легкой улыбкой самоосуждения. — Нет, что я на самом деле хотела сделать, так это рассказать вам о проекции, которую я выполнила, пользуясь той особой формулой, что вы меня научили.

Какой ужас, неужели опять? Просто чудо, что мы все еще живы.

— Вам удалась еще одна проекция? — на самом деле произнес Геннадий. — Это действительно весьма… Что ж, очень впечатляет. Это было?..

Мачера, глядя ему в глаза, улыбнулась.

— Давайте я вам просто покажу.

…И прежде чем Геннадий успел опомниться, он вдруг очутился рядом с ней в какой-то мастерской около длинного верстака с прикрученными к нему тисками и массой диковинных инструментов, развешанных по стенам (хотя, поскольку она тоже здесь присутствовала, он понял, что, по крайней мере на какое-то время, знает, что вон там лежит скобель, а там — тесло, рубанок, а те тонкие штуковины были пучками конского волоса, который благодаря жесткости и шероховатости можно использовать для шлифовки деревянных изделий). Свет проникал в мастерскую через открытую ставню и падал на спину мужчины, склонившегося над верстаком, — батюшки мои, да это же полковник Бардас Лордан, фехтовальщик, — и на беседующего с ним старика, оказавшегося человеком, которого Геннадий знал очень даже хорошо.

— Алексий?

Патриарх поднял глаза и увидел Геннадия.

— Извините, одну секунду, — сказал он Лордану, который кивнул и продолжал работать. — Привет, Геннадий. Только вчера вспоминал о тебе. Даже не знал, жив ли ты.

— Я тоже. Я имею в виду, — поправился Геннадий, — не знал, жив ли ты. Доходили какие-то слухи, да уж очень невероятные. Боги мои, как я рад, что снова вижу тебя.

Алексий тепло улыбнулся.

— Я тоже. Хотя обстоятельства…

— Понимаю, — поспешно согласился Геннадий, — обстоятельства вряд ли можно назвать идеальными. Послушай, извини, если вопрос покажется идиотским, но когда это происходит? Мы в настоящем, или в будущем, или где?

Алексий немного подумал.

— Полагаю, это не настоящее; я хочу сказать, что еще не встречался с Бардасом в реальной жизни, даже как следует не выяснил, где он живет, знаю только, будто где-то в горах, то есть где угодно. Наверное, будущее.

— Понятно, — отозвался Геннадий. — Что ж, по-своему успокаивает. По крайней мере можно предположить, что оно у нас есть. У тебя все в порядке?

Алексий кивнул.

— Пожалуй. Очевидно, неудобства, неуверенность и беготня от погони подходят мне больше, нежели уют и покой. Я бы даже сказал, что чувствую себя на десять лет моложе, если бы знал, когда все происходит. А как ты?

— Ну, не так уж плохо. Средне, пожалуй. Если не считать, — добавил он, — проблемы, которая у меня возникла.

— Да? А в чем дело?

Силы небесные, он не понимает.

— Видишь ли, — сказал Геннадий нетерпеливо, — это не того свойства тема, которую мне хотелось бы обсуждать в присутствии… э-э… этой юной дамы. Лучше, видимо, в другой раз.

— Что? А, правильно. Надо будет попробовать, но только чтобы все было после этого раза. А то я не пойму, о чем ты говоришь.

— Алексий!

— Прости. Я не хотел быть грубым, просто… ну, немножко смешно, правда? Нормальные люди пишут письма. Извини; я лучше…

…И пальцы Геннадия вцепились в подлокотники кресла. Голова болела так, словно кто-то, приняв ее за воротный столб, прибил к ней перекладину.

— Вообще-то, — пробормотал он, — все было очень хорошо. Вы… э-э… научились это делать совершенно самостоятельно?

Мачера радостно кивнула.

— Оно просто как бы само пришло ко мне. Только я, конечно, все делаю неправильно, — спохватилась она, и лицо ее погрустнело. — Наверное, получилось, потому что раз вы присутствовали…

— Понятно, — уже спокойно сумел произнести Геннадий. — Значит, в первый раз слова были другие?

— Тогда этот старик и второй мужчина разговаривали, — ответила Мачера и коротко пересказала беседу. — Извините, неужели это означает, что я… ну, что-нибудь изменила?

— Ничего существенного, я уверен, — успокоил Геннадий, который отнюдь не был в этом убежден. — Того человека, с которым я разговаривал, зовут Алексий; в Перимадее он был моим другом и начальником. Он был там патриархом Фонда. — Девушка, как и следовало, была поражена. — А также, — продолжал он, сам не зная зачем, — величайшим, видимо, авторитетом в мире по… э-э… проекциям. Мы очень долго совместно исследовали этот предмет.

И чуть было не погубили себя и, возможно, каким-то жутким образом, а каким, и сами не понимаем, явились истинной причиной падения Города, и кто знает, какой еще нанесли вред…

— Чудесно! — воскликнула девушка. — Как вы думаете, он будет очень недоволен, если я… ну, поговорю с ним? Я имею в виду — сама. Просто задам несколько вопросов?

Геннадия как будто ударили ногой в живот.

— Пожалуй, лучше не делать этого, — удалось ему выговорить. — Он… э-э… очень замкнутый человек и…

— Разумеется. Не надо было мне даже предлагать. — Девушка посмотрела на свои ноги. — Боюсь, меня иногда немного заносит, — добавила она. — Это очень нехорошо, правда?

— Давайте просто скажем, что к подобным вещам следует относиться с должным уважением, — услышал Геннадий сам себя. — И, безусловно, с осторожностью. Я никоим образом не хочу вас пугать, но это может быть… э-э… буду с вами совершенно откровенен, может быть довольно опасным. Для вас, я имею в виду. Если продвигаться слишком быстро, не зная правильных приемов и тому подобного.

— Ясно, — проговорила девушка. — Ой, мне действительно очень жаль. Просто я не думаю, в этом моя беда.

Геннадий сделал глубокий вдох. Интересно, то, что он видел, было слабым проблеском света? Или просто дырой в небесах, через которую вот-вот снизойдет катастрофа?

— Ну да ладно, право. А вы делаете успехи. Весьма удовлетворительные успехи. Однако поскольку вы уже так продвинулись, может, вам действительно следует на некоторое время перестать выполнять проекции самостоятельно? Как вы полагаете?

— Ой, совершенно правильно, — быстро отозвалась Мачера; она была похожа на ребенка, которому пригрозили, что сейчас отнимут его любимую игрушку, а потом добавили милосердное слово «если». — Конечно, меньше всего мне хотелось бы проявить безответственность. Я хочу спросить… вы не отказались бы помогать мне? То есть быть там, когда я выполняю проекции? Конечно, если это вас не затруднит. Если затруднит…

Геннадий тонко улыбнулся.

— Именно для того я и здесь, не так ли?