Впрочем, в отношении нормальной семейной жизни насчет одного он был абсолютно уверен: в несчастливых домах еда обычно паршивая, и наоборот. В этом смысле Горгас Лордан и его семья оказались счастливыми и удовлетворенными. И поскольку Алексий представления не имел, где ему в следующий раз доведется как следует поесть, он постарался наилучшим образом воспользоваться этим обедом, отнесясь к нему со всей профессиональной скрупулезностью вечного студента. Даже если хозяева и были раздражены или удивлены, они никоим образом этого не показали. Даже если Лордан намеренно пытался создать о себе впечатление нормальности, то в том, что касается отменного стола, который и подобает человеку его положения, он полностью преуспел.

Когда с последним блюдом было покончено и тарелки унесли, жена и дети, как и принято, скромно удалились, оставив мужчин наедине. В очаге ярко горел огонь, над ним шумел котелок с горячей водой для вина, приправленного пряностями; кресла были глубокими и удобными, а поблизости стояла прекрасная шахматная доска на подставке розового дерева, однако у Алексия почему-то возникло ощущение, что ею никогда не пользовались. Как правило, обильная еда и теплый камин немедленно его усыпляли, но сейчас он даже не ощущал сонливости. Патриарх кивком поблагодарил Горгаса, передавшего ему кружку, и сделал осторожный глоток. Жидкость была довольно горячей, почти черной, чрезвычайно ароматной и очень сладкой.

— Добро пожаловать на Скону, — с усмешкой проговорил Горгас.

— Спасибо. — Алексий снова отхлебнул. Послевкусие было слегка вяжущим. — Вы второй человек, кто мне это говорит. Может быть, вам известно, почему я здесь.

— Мне? Сожалею.

— Ну да ладно. Я подумал, раз ваша сестра привезла меня сюда…

Губы Горгаса растянулись в сухой улыбке.

— Боюсь, я не знаю и половины того, что делает моя сестра. Единственное, что могу сказать, если уж она притащила вас сюда, то у нее на то были веские причины. Веские, разумеется, для нее и для Банка. Однако я сделаю все возможное и прослежу, чтобы ваше пребывание здесь было как можно более приятным. Кстати, а где вы остановились? Ньесса поселила вас в одной из квартир в Банке или вышвырнула искать пристанище самостоятельно?

Рот Алексия дернулся.

— В том месте, куда меня доставили, я спросил одного служащего, не может ли он порекомендовать мне хороший, недорогой постоялый двор. Надо отдать ему должное, он оказался дешевым.

Горгас рассмеялся.

— Если это «Дикая кошка» на Кошачьей улице, то с них и половины цены было бы достаточно. Это «Кошка», ведь так? Ну, в таком случае я бы хотел, чтобы вы остались у нас. Нет, правда, — добавил он, когда Алексий вежливо запротестовал, — «Кошка» — один из постоялых дворов Банка, и, по совести говоря, вам не следует останавливаться там. Утром я пошлю туда своего мальчишку за вашим багажом.

Алексий решил не отказываться. Да, он действительно не понимал в этом доме чего-то такого, что мешало ему чувствовать себя уютно. С другой стороны, Алексию не составляло труда перечислить огромное количество вещей в отношении этого постоялого двора, которые заставляли его чувствовать себя в высшей степени неуютно, начиная с блох и кончая пониманием того, что у него не хватит денег оплатить счет в конце первой же недели. Душевный дискомфорт, решил он, хотя и жестокая штука, но делить постель с половиной клопов Сконы ничем не лучше и даже гораздо чувствительней.

— Спасибо, — поблагодарил он. — Вы исключительно добры.

— Полноте, — ответил Горгас, скрупулезно посыпая коричным порошком из маленькой острой ложечки свое вино. — Жаль, я не могу сказать, что любой друг моего брата — мой друг, хотя и не из-за недостатка доброй воли с моей стороны. Как там огонь? Вам тепло?

— Прекрасно, правда, — ответил Алексий.

Просто прекрасно, — добавил он про себя. — И спасибо за напоминание, что я еще дрожу, потому что было бы неловко объяснять, что эта дрожь не имеет ничего общего с тем, тепло здесь или холодно.

— Прошу извинить, если этот вопрос покажется бесцеремонным, — продолжал он, — но вы, кажется, набрали кое-какой вес с тех пор, как мы виделись в последний раз?

Горгас бросил на него шутливо-грозный взгляд.

— Вы до ужаса наблюдательны, патриарх. Все дело в том, что я приближаюсь к тому возрасту, когда мужчины становятся медлительными и толстыми. Мне говорили, это неизлечимо. А вы, в свою очередь, очевидно, набрали еще больше мудрости и, судя по всему, будете сохранять хорошую форму почти бесконечно. Говорят, что ученые бывают только двух размеров: низкие и круглые либо высокие и худые, и последняя категория похожа на полоски вяленого мяса, которое берут в долгое путешествие.

Алексий глуповато улыбнулся.

— Ваша сестрица только что взяла меня в долгое путешествие, — проговорил он учтиво. — Очень надеюсь, что она не собирается меня съесть.

— Во всяком случае, не в прямом смысле, — серьезно сказал Горгас. Затем подался вперед, упершись локтями в колени и положив подбородок на ладони. «У этого человека самые большие руки, какие мне доводилось видеть», — отметил Алексий. — Если хотите знать, почему вы здесь, то вот вам моя догадка: эти ваши приятели-купцы — Венарт и как ее там, забыл имя девушки, — повсюду рассказывали истории о своем друге, великом кудеснике, и моя сестра прослышала об этом. Она обожает коллекционировать вещи, которые могут пригодиться когда-нибудь в неопределенном будущем, и мне кажется, вы попали в этот разряд.

Алексий столь же серьезно ответил:

— Но я не кудесник. Никаких кудесников не существует. Ваша сестра как деловая женщина должна понимать…

Горгас пожал плечами.

— Ньесса понимает очень много непонятного. Вполне возможно — и этим я отнюдь не хочу вас обидеть, — она знает гораздо лучше, кем вы являетесь и кем не являетесь, нежели вы сами. А может, ей просто нужен кто-нибудь, повсеместно считающийся кудесником и который, вероятно, не менее полезен, чем настоящий, если смотреть с практической точки зрения. В любом случае, — добавил он, потирая широкие щеки кончиками пальцев, — насколько я знаю Ньессу, худшее, что она с вами сделает, это оставит вас тут болтаться и на несколько недель задержит выплату содержания. В конце концов, она банкир, а не коварная царица.

Алексий кивнул.

— Спасибо, что успокоили. Должен признаться, я беспокоился. Но скажите вот что, я никогда не стыжусь своего невежества: я действительно почти ничего не знаю о Сконе и вашем Банке. Ваша сестра что-то говорила о войне. Никогда не думал, что банки ведут войны.

Горгас откинулся назад и сцепил пальцы за головой.

— Это, между прочим, весьма длинная история. Я бы с удовольствием рассказал ее сейчас, но тогда, с вашего позволения, она затянется до утра.

— Почему бы и не сейчас, — ответил Алексий. — Если вас не затруднит.

— С удовольствием. — Горгас улыбнулся. — Но сперва, как мне кажется, вам было бы интересно узнать, есть ли у меня какие-нибудь сведения о брате, однако вам не хочется спрашивать, потому что… Я прав?

Алексий наклонил голову.

— Да, мне бы очень хотелось знать, что с ним. Я был знаком с ним недолго, но…

Алексий запнулся, потом закрыл рот. Горгас кивнул.

— Правильно, — сказал он. — Ну, вам будет приятно услышать, что мой брат живехонек, здоровехонек и, насколько я могу судить, доволен, как теленок, своей новой профессией, а именно — изготовлением луков, представьте себе.

— Изготовлением луков? — повторил Алексий.

— Делает луки. В смысле, луки и стрелы. Видимо, это у него очень хорошо получается, и он недурно зарабатывает, стоя по колено в стружках и с руками по локоть в клее. Живет тут, на Сконе, в горах, и демонстративно не желает иметь ничего общего ни со своей сестрой, ни со мной. Впрочем, я полагаю, вас-то повидать он захочет, поэтому прослежу, чтобы ему передали сообщение. А еще лучше, напишите-ка ему сами. А то он, чего доброго, примет послание от меня за какую-нибудь интригу и откажется его выслушать.