Рвущиеся вверх колонны, испещрённые резьбой. Цветы, укрывающие дно изящного фонтана. Огромные плиты, заботливо прикрытые пружинящим под ногами мхом. Древность, невыразимая, непередаваемая древность. И печаль. И гнев.

— Те, кого люди боялись.

Статуя невиданного животного, несущего на спине ребёнка. Если бы не умные, внимательные глаза девочки, я бы решила, что это ребёнок эль-ин. Но у вене не бывает такого взгляда, пока она не повзрослеет. Куст диких роз укутывает лапы склонившего голову «коня» и босые ноги его всадницы. Синие розы на белом камне.

— Те, кого мы уничтожили.

Мы выходим на берег реки, и зелёные воды встречаются со склонёнными к ним ветвями.

— Те, кого мы называли эльфами.

Я непроизвольно вздрагиваю, но больше никак не показываю своей реакции. Аррек затеял эту экскурсию не для того, чтобы доказать мне, что люди могут победить эль-ин. Ну, по крайней мере, не только для этого. Он всё скажет в своё время. Торопить его бессмысленно.

Рвущаяся в небо башня и прижавшееся к ней молодое дерево. Как двое влюблённых.

— Эти сведения вы не найдёте в учебниках или в открытых базах данных. Даже среди арров тех, кто знает, что эльфы — не просто старый миф, можно пересчитать по пальцам.

Стёртые ступени ведут вниз, исчезая в зелёных водах. На тёмных волнах покачивается маленькое каноэ, почему-то уместное здесь. Я забираюсь на единственное сиденье, предоставляя дарай-князю работать веслом.

— Но они не миф. Да-Виней а’Чуэль, погибший тысячи лет назад, — не миф. И древняя сила исчезнувших — далеко не миф. — Он на мгновение замирает, затем вдруг поворачивается ко мне. Что-то изменилось вокруг. Что-то человеческое исчезло, сменившись куда более древним, но отнюдь не более дружелюбным. Аррек кладёт весло на колени. — В частности, никто из людей не может следить за тем, что происходит среди башен этого города.

Апатия слетает с меня, сменившись вдруг острым, как отточенный нож, вниманием. Теперь можно говорить без опаски.

— Как они за нами следили?

— За мной. Организм эль-ин с достойным сожаления постоянством продолжает переваривать любые следящие системы, которые вам подсовывали. Даже одежда, изначально представлявшая собой один большой шедевр шпионского искусства, превратилась в обычный кусок ткани, едва вступив в контакт с вашим телом. Они следили через меня, но могли слышать только наши голоса. Никаких картинок, ни даже приблизительного обозначения нашего местоположения. — Он делает неопределённый плавный жест. — Конечно, были и менее экзотические способы заглушить сигнал передатчика. Можно было наконец обмениваться записками или мыслями, но мне нужно, чтоб кое-кто поломал голову над тем, о чём я говорю. А также над тем, куда это мы вдруг подевались.

— Опять ваши манипуляции. — В раздражении бью крылом по воде. — Эль-ин широко практикуют тот способ обучения, который вы выбрали для Рубиуса, но этот способ опасен. Можно просто сломать ребёнка, а не вывести его из этической ловушки. К тому же… кто дал вам право судить о верности того или иного поступка? Кто дал право играть в Бога?

Аррек одаривает меня долгим, очень внимательным взглядом. Затем вновь погружает весло в воду, сильными толчками направляя каноэ вниз по течению. Мои слова его задели? Ни в малейшей степени. Все аргументы, которые я могла бы привести в этом споре, он уже обдумал сам, причём давным-давно. Но какое-то чувство отражается в излишне резких взмахах. Озадаченность? Потрясение? Вдруг всплыл в памяти человек, которого возвели на эшафот, а затем неожиданно помиловали. С чего такая неожиданная ассоциация?

Что ж, приятно узнать, что с прибытием в Эйхаррон ничего не изменилось. Мы по-прежнему продолжаем повергать друг друга в немое изумление.

— Речь идёт не об этической обоснованности того или иного поступка, а о выживании Дома. Рубиус подаёт надежды, но он должен научиться выходить за жёсткие рамки, в которые его ставят воспитание и генетика.

— Но он ещё ребёнок. — Даже мне самой собственный голос показался тоскливым и безнадёжным.

— И должен повзрослеть.

— Должен ли?

— У нас больше никого нет.

— Вы? Нефрит?

— Я — младший князь. Наша генетическая ветвь не наследует. А Нефрит, при всех её достоинствах — не дарай. Как тень за троном она хороша, но без власти над Вероятностью защитить Дом не сможет.

Отворачиваюсь, рассматривая проплывающие мимо сказочные дворцы. «Генетическая линия», «больше никого нет», «должен повзрослеть». Ауте, как же всё это знакомо. Проклятье. Проклятье!

Высокий, круто изогнутый мост взлетает над зелёной водой. Белый всплеск в безоблачной синеве небес, кажется, чуть светится изнутри. Изящество точно вырастает из самой души здешнего мира. Гармония в изначальном смысле этого слова.

Немного успокоившись, вновь отваживаюсь поднять глаза на Аррека. Тот всё так же мерно толкает лодку вперёд, щиты безупречны, движения плавны. Пальцы, сцеплённые на весле, чуть побелели. Что такое? Самый простой способ узнать — спросить.

— Что случилось?

Молчание.

— Дарай-князь?

— Вы на меня сердитесь?

— Какого???

Чувствую, как мои уши непроизвольно опускаются горизонтально, смешно оттопыриваясь из-под волос. Да, до блестящего самоконтроля арров мне далеко.

— Вы сделали то, что было необходимо. В любом другом случае я бы ещё с неделю бродила вокруг да около, собирая информацию, прикидывая, к какой стороне лучше примкнуть. А результат был бы тот же самый.

Он, казалось, не слышал.

— Вы сердитесь.

Это уже не вопрос — констатация факта, произнесённая таким безразличным голосом, что мне становится страшно.

— Разумеется, сержусь! — Напускаю на себя кровожадную ярость, вздымаю крылья, молнии летят в разные стороны. Затем задумываюсь. Меня действительно беспокоит факт, что дарай умудрился узнать эль-ин так, чтобы столь успешно манипулировать ею. Беспокоит, но почему-то не бесит. Что касается боли… Безнадёжно вздыхаю: — Вообще-то нет, но вы никому не говорите. Подобные веши не принято спускать.

Он некоторое время смотрит на весло, потом на меня. Тот самый доводящий до бешенства изучающий взгляд. Скандалить не хочется, так что пытаюсь отвлечься на что-то красивое. Вместо того чтобы остановиться на отдыхающих в объятиях леса башнях, взгляд останавливается на линии подбородка дарай-князя. Перламутровая, переливающаяся намёком на цвет кожа, оттенённая полночным шёлком воротника. Безупречно. Эль-ин терпеть не могут ничего безупречного, но здесь я вынуждена отступить от обычных стандартов. Эта безупречность выглядит такой… живой. Дышащей. Тёплой. Тигр, тигр…

В памяти всплывают прикосновения сильных пальцев к руке… Э-э, стоп, подруга, опять тебя куда-то не туда занесло.

Он наконец пришёл к какому-то важному выводу и снова вернулся к гребле.

— Ситуация в Доме сейчас очень сложна. Лиран-ра не заслуживает даже кинжала в спину, но он чертовски силён и отвратительно влиятелен. И очень жесток. До тех пор, пока Ольгрейн — Глава Дома, нет ни малейшей надежды вывести вас на уровень Конклава.

Поня-ятненько. Ох, в весёлую заварушку я попала.

— Рубиус всё ещё мечется между честью и долгом. Но он не доложил, что вы собираетесь убить Лаару, этого пока достаточно. Танатон не увидит неприятности, пока его не огреют по голове, но Нефрит умело дёргает за верёвочки, так что тут беспокоиться не о чём. Сергей, — он запнулся и метнул на меня косой взгляд, — Сергей сделает то, что прикажет ему Нефрит.

«Если я не прикажу обратного». Но я не прикажу. Кое-какие представления о морали есть и у эль-ин, как бы парадоксально это ни звучало.

— Для переворота всё готово. Единственная проблема — никто из Дома не может поднять руку на Лиран-ра. Да и обсуждать этот вопрос для меня невероятно… болезненно. Вопрос скорее физиологии, чем этики, но это ничего не меняет. — Мученически поднимаю глаза к небу. Вот что получается, когда власть имущие добираются до генофонда. — Ольгрейна придётся убить вам.