«В нынешнем, 1733 году мая 20 дня мать ее вдова Василиса Петровна да брат родной Федор Федоров сын Кондыревы по ее воли выдали ее замуж морскаго флоту лейтенанта за Василья Васильева сына Прончшцева…» Итак, верной спутницей бесстрашного моряка была Татьяна. Надеюсь историческая «точка» здесь поставлена.

Пропавшая экспедиция Никиты Шалаурова

«И тогда, де подошел увидели в ней мертвые человеческие тела, коих де было сорок человек в суконной и холщовой одежде и при бедрах по небольшому ножу, а при том имелось же и до шестидесяти ружей… Оных чукчи признали за русских, а умерли де якоб от обдержимого гладу». Так 11 декабря 1766 года рапортом командиру Охотского порта доложил командир Анадырского острога Я. Пересыпкин, до которого дошел рассказ «носовых чукчей» о страшной находке летом 1765 года. Почти триста лет этот доклад пылился в Архиве внешней политики России (Фонд Российско- Американской компании). А меж тем судьба пропавшей экспедиции под командой Никиты Шалаурова вызывала многочисленные споры ученых мужей России.

Одними из пионеров плаваний в Восточно–Сибирское море и освоения Севморпути стали устюжские купцы Никита Шалауров и Иван Бахов. Они замыслили весьма важную экспедицию, которая должна была предпринять плавание из устья Лены к берегам Чукотки и Камчатки. Их замысел был поддержан сибирским губернатором В. Мятлевым, который поручил путешественникам во время плавания вокруг Чукотского Носа к Камчатке «как вперед так и обратно» вести обстоятельную поденную записку, в которую заносить «положение мест, глубину воды, время и погоды, штормы и вихри и прочее все приключаемое, а паче всего Чукотский Нос окуратно описать, также буди в том пути где присмотрят такие примечания достойные куриозные камни, руды и прочие диковинные вещи и того без описания не оставлять и с того брать с собою для пробы». Намерение устюжан было также одобрено правительствующим Сенатом.

Известно, что в первое плавание устюжские купцы отправились из Якутска 12 сентября 1757 года и успели достигнуть только устья Вилюя, где, «будучи за заморозом и оказавшимся по Лене, крупным льдом далее уже стало плыть невозможно». Зимовка прошла благополучно, весной Шалауров и Бахов отправились в новое плавание.

10 июня 1758 года они достигли Быковского мыса в устье Лены. Здесь путешественники зазимовали во второй раз. Во время зимовки случился пожар, во время которого «приключился немалый вред судну и убыток, котлы и блоки и многие судовые снасти пригорели немалое разорение и остановка последовала». Только 12 августа 1759 года русские мореходы покинули устье Лены. Из‑за позднего времени пришлось, «не дошед Яны–реки, протоки Ильина Шара и судном в берег льдом вломились». Путешественники перебрались на берег, где выстроили зимовье. Шалауров решил ехать в Нижнеколымск, где надеялся осмотреть бот «Иркутск», оставленный экспедицией Дмитрия Лаптева, надеясь его починить и предпринять плавание на Камчатку.

На обратном пути из Нижнеколымска Никиту Шалаурова застигла весна «и с великой нуждою и немалой остановкой едва доехал до Индигирки–реки, до жила Русского устья». Здесь Шалаурову пришлось из‑за бездорожья задержаться до осени. Только в ноябре 1760 года он отправился в Устьянское зимовье. Добравшись до корабля, Шалауров узнал, что его спутник Иван Бахов ушел с частью команды в Якутск.

На выстроенном на Лене небольшом судне «Вера, Надежда, Любовь» с командой из ссыльных и беглых солдат 29 июня 1761 года Шалауров вышел в море, но из‑за тяжелого состояния льдов дошел только до устья реки Яны, где к нему присоединился Бахов. При очередной попытке выйти в море ледовая обстановка позволила достичь устья реки Колымы, где из‑за позднего времени года зазимовали. Во время зимовки, в начале 1762 года, от цинги скончался Иван Бахов, который был постоянным соплавателем Шалаурова в колымских походах.

Летом 1762 года Шалауров на своем судне продолжал плавание на восток. С трудом русские путешественники пробились до Большого Баранова Камня, где простояли более трех недель в ожидании, когда откроется море. 16 августа 1762 года на берегу моряки поставили животворящий крест в память о пребывании здесь русской экспедиции и двинулись дальше. Через три дня открыли мыс Песчаный, за которым лежала Чаунская губа с островом Айон. Но у мыса Шелагского вследствие неблагоприятных условий погоды им пришлось повернуть обратно. На обратном пути Шалауров обследовал Чаунскую губу, до того еще не посещаемую ни одним кораблем.

«От Колымы, — писал Никита Шалауров об этом плавании, — до объявленного Шелагского Носу, что дальше к востоку шел, то море глубже находил, и вода, что далее ж, то солонее становилась, а у Шелагского Носу оказалась настоящая морская горькая и соленая».

По возвращению в Нижнеколымск, а затем — в Якутск, он уже не встретил понимания в своих устремлениях. Ему пришлось направиться в Тобольск. А затем с благоволения сибирского губернатора Федора Соймонова, одновременно известного русского гидрографа и географа, он направился в Москву.

Сенат поддержал Никиту Шалаурова, поручив ему в новом плавании следовать из Колымы к Чукотскому Носу. В инструкции снова подчеркивалось: «и в том пути от Шелагского до Чукотского Носу положение берега и грунта и паче реки… осмотреть и описать».

Летом 1764 года Шалауров опять вышел из устья Колымы в море, но на этот раз не вернулся: судно его было раздавлено льдами и сам он со всей командой погиб. Обстоятельства гибели этой экспедиции несколько столетий были неизвестны. Хотя самые первые сведения о страшной находке — холщовой палатке, полной мертвыми людьми, вблизи устья реки Веркуне — были услышаны капитаном Тимофеем Шмалевым среди «носовых чукчей» и доложены командиру Анадырского острога Я. Пересыпкину. К этим показаниям Шмалев сделал добавление: «Слых носился чрез верноподданных коряк, что Шалауров с работными людьми вышел на берег, то чукчи пришли к ним под видом ласковости и якобы из усердия в приветствии, и тем русским людям принесли для пищи ягод называемой морошкой, коей они от начавшейся цинги вскоре все есть стали, а как де в оне ягоды те чукчи намешали лютика ядовитой соку, то сделалось к великому вреду и явной гибели, отчего они вдруг все заболели и в кратком времени померли, а оставшихся больных прибили».

Еще одним следом в судьбе пропавшей экспедиции стал рассказ) чаунских чукчей капитан–поручику Иосифу Биллингсу. В 1792 году, за несколько лет до того нашли «палатку, покрытую парусами, и в ней много человеческих трупов, съеденных песцами». В 1823 году остатки этого же зимовья, занесенные землей и снегом, обнаружил Федор Матюшкин. Она находились к востоку от устья реки Веркона, в месте, носящем на советских навигационных картах название «Шалаурова изба», возможно, это и был последний лагерь Шалаурова, где погибла команда «Веры, Надежды, Любви» под командой устюжского морехода Никиты Шалаурова.

Перед уходом в последнее плавание он отправил в Сенат карту Северного берега России от Лены до мыса Шелагского, которая была составлена на основе его прежних путешествий и которая, по словам руководителя Сибирской научной экспедиции контрадмирала Фердинанда П. Врангеля, «восхищала геодезической верностью, делающей честь сочинителю».

О чем молчат берега Тюленьего залива?

Острова Новой Земли разделены узким проливом Маточкин Шар. Здесь много небольших заливов и губ, на берегах которых и до наших дней хранятся следы пребывания поморов–первопроходцев. Среди них берег Тюленьего залива и мыс Дровяной Нос, которые больше столетия молчаливо хранят память о подвиге первых русских моряков–исследователей.

Первым, кто в 1895 году увидел могилу людей кормщика Якова Чиракина, стал англичанин Пирсон. Он посетил Белушью губу и нашел здесь развалины избы штурмана Федора Розмыслова и разрытую медведями могилу, а вернее, гроб, с переломанным человеческим скелетом. Рядом лежала обломанная доска, на которой было написано «Лета… 835… на месте… погребен Яков Яковлев Чиракин». Англичане поправили могилу и установили над ней памятную доску. Позднее эту могилу посетил и зарисовал русский художник А Борисов.