— Хорошо. Хорошо. Я молчу, — сконфуженно пробормотал Альберто и снова уткнулся в газету.
Джина приняла душ, потом неторопливо намазала лицо и руки жирным кремом. Эта процедура священна для каждой уважающей себя женщины и неукоснительно выполняется при любых обстоятельствах.
Скользя невидящими глазами по газетным строчкам, Джина добралась до колонки светской хроники и попыталась отвлечься «звездными сплетнями», но сконцентрироваться на прочитанном не получалось, мысли все время возвращались к убийству. Раздосадованная женщина отшвырнула газету и выключила бра.
Альберт тихо посапывал рядом, Джина тоже закрыла глаза, но сон не шел. В голове царил хаос, а окровавленная Лина неотступно стояла перед глазами. Мать с ее подозрительными намеками и пропажа сильнодействующих лекарств тоже будоражили сознание. Самое ужасное, что эта карабинерша Ольга сказала сегодня, что Лину отравили мамиными таблетками. А вдруг это мать отравила Лину? Ужас! Сердце Джины неистово заколотилось.
И впрямь, кто знает, что придет в голову старухи — она так сильно ненавидела Лину, что, может быть, решилась...
Слава богу, Софи они отправили домой. Бедная девочка! Как-то она там? Мысли Джины переключились на дочь, сердце защемило от тоски по ней, по дому, по мирной, спокойной жизни, которую они вели до проклятого дня рождения Массимо.
Сон окончательно убежал. Джина села в постели, во рту пересохло, хотелось пить. Она встала, собираясь пойти в ванную. В комнате было темно, только бледные тени уличных фонарей слабо освещали черное пространство вокруг.
Вдруг ей послышалось характерное щелканье замка, будто кто-то поворачивал ручку входной двери. Сердце подпрыгнуло и комом застряло в горле, дышать стало трудно. Джина застыла, не сводя глаз с медленно поворачивающейся ручки. Та дрогнула раз, другой, потом за дверью послышался странный звук, похожий на храп спящего мужчины, и повторился еще и еще.
Перепуганная Джина громко позвала мужа:
— Альберто! Альберто! Скорей, мне страшно. Иди сюда!
— Что? Где? — подскочил Альберто. Спросонок он не мог взять в толк, что происходит.
Трясясь от страха и стуча зубами, Джина пальцем показала на ручку двери.
— Там, там кто-то есть, — выдавила она. — Я боюсь, Альберто. Там, наверное, убийца!
— С ума ты сошла. Боже мой, до чего женщины впечатлительны! Кто там может быть? — бормотал Альберто, силясь проснуться.
— Я не знаю. Только ручка два раза дернулась, и кто-то захрипел там, за дверью. Боже, какой ужас! — Джина прижалась к стене, не в силах пошевелиться.
Альберто накинул атласный халат и, ворча, включил свет.
— Ну что? Ничего не слышно. Абсолютно ничего. Тебе послышалось, дорогая. Ложись спать. Это нервы. Сейчас я налью тебе что-нибудь выпить.
— Не буду я ничего пить! Ты должен открыть дверь и посмотреть, кто там. Иначе я не успокоюсь. Слышишь?! — Голос Джины пронзительно зазвенел, она была близка к обмороку.
— Ну хорошо-хорошо, — примирительно сказал Альберто. — Я посмотрю, кто там, только успокойся.
Он подошел к двери, неторопливо повернул ключ в замке и распахнул дверь.
— А-а-а-а! — разнесся по дому дикий вопль Джины, она упала на пол и забилась в истерике.
Прямо под дверью навзничь лежала синьора Луиза. Лицо ее было страшно, выпученные глаза неподвижно смотрели прямо на зятя, кожа на лице почернела, из полуоткрытого рта торчал кончик фиолетового языка, скрюченные пальцы судорожно сжимали ворот ночной рубашки, будто старуха, задыхаясь перед смертью, хотела разорвать его.
В коридоре послышался топот бегущих ног — запыхавшиеся секьюрити, две служанки и Массимо Фандотти появились почти одновременно.
Альберто столбом стоял на пороге комнаты, не в силах шевельнуться. Синьор Массимо на секунду оторопел, потом бросился поднимать Джину, извивавшуюся на полу. Он схватил сестру за запястья и сильно встряхнул ее. Та мгновенно затихла, уставившись на брата невидящим взглядом. Он рывком поставил ее на ноги и глухо прорычал:
— Что здесь произошло, Джина?!
Синьора Бардини мелко тряслась всем телом, судорожно цепляясь за рукав Массимо, и молчала. Альберто глупо мычал, уставившись на скорчившееся на полу тело тещи.
— Похоже, шок, — быстро произнес Массимо, крепко обхватив сестру за плечи — Пошлите за Ольгой. Ну, живо! И ничего не трогать. Ничего! Где отец? — быстро спросил он.
Молоденькая горничная с бледным от страха лицом пролепетала:
— Синьор Паоло у себя, господин Массимо.
— Не выпускать его из комнаты и ничего ему пока не говорить. Всем понятно?! — неожиданно заорал он.
Бережно обняв сестру за талию, Массимо повел ее в библиотеку, расположенную в конце коридора. Джина тихо всхлипывала, ноги ее не слушались, она бессильно висела на руке брата. Он машинально гладил ее по лицу, уговаривая успокоиться. Джина не слушала его, повторяя, как заведенная:
— Слава богу, Софи уехала. Слава богу, Софи уехала...
Они вошли в библиотеку, и Массимо бережно усадил сестру на диван, потом отыскал на подоконнике графин с водой, налил в стакан и протянул сестре:
— Выпей, Джина.
— Нет! — в ужасе отшатнулась она, глядя на стакан расширенными от страха глазами.
— Ты боишься? Думаешь, что вода может быть отравлена?
Джина кивнула.
— Глупенькая. Хочешь, я сначала сам попробую? — снисходительно улыбнулся он и сделал большой глоток. — Ну вот, видишь, ничего не происходит. Я жив. Пей.
Джина послушно взяла стакан и жадно, захлебываясь принялась пить. Руки у нее тряслись, а зубы лязгали о стеклянный край так, что казалось, она вот-вот откусит его.
— Теперь расскажи мне все. Ты должна собраться с духом и рассказать мне все, что знаешь, сейчас, а потом мы решим, что можно говорить следователям, а что нет.
Сестра вяло мотнула головой и быстро заговорила. Массимо слушал очень внимательно, лишь иногда задавая наводящие вопросы, поскольку Джина поминутно путалась и запиналась. Когда она закончила, он жестко спросил:
— А что ты сама думаешь по этому поводу? Кто бы мог это сделать?
— Я не знаю, — плачущим голосом ответила Джина и снова затряслась. — Когда я увидела ее там... на полу, то вдруг подумала... Но нет! Не может быть!
— Что же ты подумала? Говори немедленно! — внезапно вскипел Массимо.
Джина сжалась и, испуганно глядя на брата, пролепетала:
— А может, это мама убила Лину? А потом отравилась сама?
— Дура! Ты еще следователям это наплети! То-то радости будет! Мои конкуренты и так танцуют от счастья, а ты им еще свою идейку подкинь. Мол, Фандотти — сын убийцы! Тяжелая наследственность! Скандал!
— И ничего я не дура! Я же сказала, мать весь вечер твердила, что знает, кто убийца, и что все мы должны быть благодарны этому человеку по гроб жизни.
— Интересно, за что же? — спросил Массимо, глядя на сестру с вызовом.
— Как это за что? Мы все мечтали избавиться от твоей русской красавицы! И ты в том числе! Что, скажешь, не так? Ты же не мог вернуться в Италию с этим пугалом. Двери любого мало-мальски приличного дома были бы перед тобой закрыты. А значит, никакой карьеры и никакого бизнеса. Так? Разводиться и делить с ней последние крохи капитала и, главное, отдавать сына тебе тоже не улыбалось. Единственное, что может спасти тебя и твой бизнес на сегодняшний день — выгодный брак. И мать знала это, она любила тебя до самозабвения, она бы душу дьяволу продала, лишь бы помочь любимому сыночку. Вот и отправила неугодную невестку на тот свет, чтоб руки тебе развязать, дорогой Массимо. Как тебе такой расклад?
Слушая сестру, Фандотти тяжело расхаживал взад-вперед по комнате, время от времени останавливаясь перед одним из массивных книжных шкафов, вынимал оттуда первую попавшуюся книгу, сдувал с нее несуществующие пылинки, машинально ставил ее на место и вновь принимался шагать. Заметно было, что он очень нервничает. Когда Джина, наконец, умолкла, брат резко повернулся к ней — лицо его было багровым, губы тряслись, он с ненавистью посмотрел на сестру и прошипел:
