Литмир - Электронная Библиотека

– Завтра похороны. Как ни жаль, Ратна должна взойти на костер, – проронил Амит.

Нилам собрал волю в кулак.

– Она в положении.

– Вот как? А это точно?

– Вроде бы да.

Амит сцепил пальцы.

– Тогда ее надо устроить у каких-то родственников – до рождения ребенка.

– Разве она не может остаться здесь?

– С тобой? Конечно нет.

У Нилама пересохло в горле.

– А что будет дальше?

– Что ты имеешь в виду? Лавка перейдет тебе, мне она не нужна, и ты это знаешь. Дом – тоже.

– Я не об этом. Я хочу знать, что станет с Ратной, когда ребенок появится на свет?

Амит задумался.

– Полагаю, ей придется отправиться в приют для вдов, какие существуют при некоторых храмах. У нас не осталось ближайшей родни, и едва ли кто-то захочет взять ее к себе.

Нилам выслушал все это, затаив дыхание.

– А ребенок?

Амит сделал большую паузу, потом раскурил хуку[16] и, не отвечая на вопрос брата, начал рассказ о себе.

Сипайский лагерь состоял из трех-четырех тысяч хижин, заменявших военные палатки. Они образовывали кварталы, обведенные водосточными канавками и отделенные мощеными переулками. Обстановка хижины состояла из постели, медного сосуда для омовения, глиняной посуды и плетеной корзины для хранения платья. Каждый сипай носил оружие, подчинялся воинской дисциплине и получал жалованье.

– А как вы живете вне службы?

– Так, как приписывают кастовые правила. Мы не питаемся из общего котла, как англичане. А когда я в увольнении, для меня готовит жена.

Нилам едва не подавился куском лепешки.

– Жена?!

Амит хранил спокойствие, присущее военному человеку.

– Да. Я женился полгода назад. Взял в жены девушку из нашей касты. Пока что она живет в городе со своими родителями.

– Ты вступил в брак, не спросив отца?! – воскликнул Нилам, забыв о том, какой проступок совершил он сам.

– Я отделился от него и начал самостоятельную жизнь. Я получаю жалованье и могу содержать семью.

За этими словами скрывалось нечто большее. Нилам понимал, что старшему брату удалось переступить некую грань, созданную суровым кастовым строем. Род занятий вайшья нес на себе печать обыденности. Они не могли посвятить себя военной службе, как кшатрии, или отдавать свое время изучению религии, как брахманы. Их участью была обработка земли – в деревнях – или торговля, если они жили в городе. Теперь же Амита окружал блеск рыцарства, не данного ему при рождении.

В порыве изумления и зависти юноша забыл, о чем спрашивал, и потому невольно отпрянул, когда старший брат сказал:

– Когда Ратна родит, мы с Кумари возьмем ребенка себе.

От растерянности Нилам едва не начал заикаться.

– Зачем он… вам?!

– А куда его девать? – рассудительно произнес Амит. – Кому нужен лишний рот? А я вполне могу воспитать младшего брата или сестру.

– А если он останется со мной?

– Нет, так не годится. Ты даже не женат.

– А когда женюсь?

Амит покачал головой.

– Ты слишком молод. Сперва научись вести дела в лавке, ведь это источник твоего существования.

– А я, – осторожно произнес Нилам, – не мог бы жениться на Ратне?

– На вдове собственного отца? Ты сошел с ума?! Конечно нет. Будь у нашего отца брат, он бы имел право взять Ратну в жены. Но только не ты. Как такое могло прийти тебе в голову!

– Я просто подумал о том, нельзя ли спасти ее от вдовьей доли, – пробормотал юноша.

– Это невозможно, – твердо заявил Амит, и судьба Ратны вместе с еще не родившимся ребенком была решена.

Тело Горпала водрузили на кучу хвороста, обложенного растопкой. Языки пламени поползли вверх, и вскоре взметнувшийся вверх огонь стал виден далеко вокруг. Люди стояли плотно, но рядом с вдовой образовалось пустое пространство.

Ратна замерла, опустив голову. Она не кричала и не рвала на себе волосы – просто не могла заставить себя это делать. И думала не о покойном муже, а о своем отчаянии и рухнувших надеждах.

Горпал умер, но по счету уплачено не было. Молодой женщине предстояла разлука с ребенком – еще не появившись на свет, он уже был не ее. Теперь ей вообще ничего не принадлежало. Завтра Ратне предстояло отправиться в чужой дом, где она будет вынуждена, как печальный призрак, прятаться в дальних комнатах, молчать и есть самую простую пищу без сахара и соли.

Ей не удалось поговорить с Ниламом. Его старший брат тоже был немногословен. Она только поняла, что он вновь приедет после того, как родится ребенок, – чтобы отнять у нее самое дорогое.

Последующие месяцы Ратна провела в незнакомой семье на положении существа, которого не нужно ни видеть, ни слышать. Ее не заставляли работать, из чего девушка заключила, что эти люди, дальние родственники Горпала, получили достаточно денег. Впрочем, иначе и быть не могло.

Раз в день ей приносили пресные лепешки и воду, да иногда кто-то из женщин, сочувствуя Ратне, на свой страх и риск совал ей миску с толченой баджрой[17], слегка приправленной пальмовым сахаром.

Когда Нилам увидел ее через несколько месяцев, он был поражен происшедшей перемене. Ратна была похожа на цветок, выросший не на лугу или в саду, а в затененном углу, на горсточке почвы с каплей воды. Конец белого сари прикрывал обритую голову, лишенные браслетов запястья казались слишком тонкими, а глаза на исхудавшем лице напоминали черные провалы.

Было нетрудно догадаться, что ее душа представляет собой бесплодное поле: ни желаний, ни мечтаний, ни надежд. В руках Ратна держала небольшой сверток – плод горького опыта и обманутой любви.

Амит должен был приехать только завтра, потому ей выпала возможность поговорить с Ниламом.

Они смотрели друг на друга и чувствовали себя чужими. Ратне больше не хотелось припасть к нему в безудержном и – увы! – напрасном стремлении обрести защиту, а он воспринимал ее как гостью с того света, нежданно-негаданно и совсем ненадолго посетившую сей мир.

Нилам смотрел на живой сверток с жадностью и одновременно со смущением и страхом.

– Мальчик?

– Девочка.

– Можно взглянуть?

Ратна сделала паузу.

– Ты этого хочешь?

– Конечно.

Она показала Ниламу ребенка, вопреки всему родившегося здоровым и крепким. Девочка была прелестна: кожа – нежнейший бархат, губки – спелые ягодки, реснички – крылышки мотыльков.

– Какая красивая! – искренне восхитился Нилам. – Как ее зовут?

– Анила[18]. Потому что она никому не принадлежит, – ответила Ратна и неожиданно разрыдалась. – Сделай так, чтобы нас не разлучали! Попроси, чтобы мне позволили взять ее с собой в приют или… отпустили меня на все четыре стороны! Лучше я стану просить милостыню на дорогах, чем сходить с ума от тоски по своей дочери!

На глазах Нилама появились слезы.

– Я поговорю с Амитом.

– Ты не можешь решить это сам?

Он привычно втянул плечи, словно прячась в скорлупу.

– Я ничего не решаю.

Молодая женщина не удержалась от горькой усмешки.

– Понятно.

Ночью Ратна сняла белое сари и надела другое, припрятанное еще со времен кончины Горпала под старыми циновками, куда с тех пор никто не заглядывал (все остальные ее наряды, как водится, сожгли). А еще там лежал золотой браслет – тоже осколок прежней жизни.

Молодая женщина покормила дочь грудью, чтобы Анила как можно дольше не плакала, и как следует запеленала ее. Затем она тихо вышла со двора и направилась к Гангу.

Ратна думала об открытых просторах деревень, окруженных зелеными полями молодого риса и золотыми – цветущей горчицы. О больших городах, где английским дамам требуются преданные служанки. Она надеялась где-нибудь укрыться, чтобы ее никто никогда не нашел. Она была согласна голодать и терпеть лишения, изворачиваться и лгать.

Ганг тянулся в бесконечность широкой белой лентой. Лунный свет играл на воде, пронизывал воздух. Вдоль реки застыли деревья с пышными кронами в невесомом пуху весеннего цветения. Невнятный шорох листьев звучал волшебной песней. Дальние горы высились темными громадами, сливаясь с небом и линией горизонта.

вернуться

16

Трубка.

вернуться

17

Баджра – распространенная в Индии просяная культура, обладающая питательными свойствами.

вернуться

18

Анила – ветер, воздух.

7
{"b":"213795","o":1}