— Коротко говоря, сегодня подвели нас снова, не прислали рабочих для ремонта. Третья фирма, с которой уславливаемся, нарушает обещания, требует повышения платы, затягивает время. И это, когда их судоремонтные заводы работают на четверть мощности, город полон безработными всевозможных профессий! Что это — мошенничество, желание сорвать с меня втридорога за грошовый ремонт? Прошу садиться.

— Еще Энгельс писал, — сказал Андросов, присаживаясь к столу: — «При развитом капиталистическом способе производства ни один человек нe разберет, где кончается честная нажива и где начинается мошенничество».

Сливин яростно взглянул на него круглыми, налитыми кровью глазами.

— Мне, товарищ капитан третьего ранга, нужны сейчас не теоретические высказывания, даже такие меткие, как приведенное вами сейчас, а деловой партийный совет! Нам необходимо двигаться дальше, дорог каждый час хорошей погоды. Платить втридорога? Это же валюта, золото, и я не имею права расходовать его зря.

Он прошелся по каюте.

— Был сейчас у начальника порта… Он только разводит руками, дескать, частная инициатива, свобод-ный сговор, ничем не могу помочь. А между тем настоятельно советует мне скорей отдавать швартовы. В Берген приходят с «визитом вежливости» американские военные корабли. Он опасается беспорядков в порту, стычек наших матросов с американскими. Сливин нервно закурил.

Он напуган теми свалками, которые были недавно в скандинавских портах, когда там стояли английские и американские корабли и все кругом дрожало от пьяных драк и дебошей.

Вы, конечно, заверили его, что наши моряки достаточно выдержанны и сознательны, чтобы не поддаваться на любую провокацию? — сказал Андросов и невольно взглянул в иллюминатор. Почему не пришли с увольнения те трое? Правда — пока опоздание небольшое…

Разумеется, заверил. — Сливин шагал по каюте. — Но, понимаете, этот командир порта, видимо, просто в ужасе от перспектив «визита вежливости». Знаете эту их паническую боязнь осложнений под маской дипломатических улыбок?

Андросов кивнул.

— Знаете, что было здесь в прошлом году? Линкоры «Висконсин» и «Нью Джерси» отдали якоря в порту Осло. Их орудия, конечно, не были направлены на берег, но вооружение линкора — зрелище достаточно внушительное само по себе. Командир американской эскадры предложил норвежцам знакомиться с техникой кораблей, а на берег для дружеского общения с населением сходили офицеры и кадеты — все сыновья состоятельных американских семей. Кончилось это тем, как писали газеты, что норвежская молодежь устроила форменную облаву в столичном Королевском парке, куда американцы взяли за правило уводить девушек города. Норвежцы развели девушек по домам, а американцам предложили вежливо и категорически вернуться на свои корабли.

— Намяв им бока — тоже вежливо и категорически! — невесело улыбнулся Андросов. — Думаю, Николай Александрович, что и другие возможности страшат начальника порта и кое-кого другого. Они боятся, что слишком разительным будет контраст между поведением наших и их моряков. И еще боятся они откровен-ных разговоров между советскими людьми и простыми матросами флота Соединенных Штатов. Теми матросами, для которых и сейчас существуют на американском флоте свирепые порки, для которых на каждом корабле приготовлены ручные кандалы.

Возможно и это. Возможны и провокации, — Сливин сел в кресло.

Так вот, жду вашего совета. Сегодня мне подан проект водолаза-инструктора Костикова, предлагающего своими силами закончить ремонт.

Об этом проекте положительно отозвались наши офицеры и командный состав ледокола, — сказал Андросов.

Да вы уже в курсе дела? — Сливин даже улыбнулся от удовольствия. — Там есть очень остроумные мысли… Так не махнуть ли нам рукой на эти проклятые фирмы, не сыграть ли аврал? Общими усилиями обойдемся без помощи иностранцев… Ага, как будто вести из дому!

Только сейчас он увидел лежащий на столе развернутый листок радиограммы, жадно прочел.

— Из дому! Молодец, дочурка. Сдала экзамены в университет на «отлично». Мать так волновалась…

Андросов сочувственно слушал. Знал, как сам Сливин волновался за эти экзамены, только вчера послал запрос о домашних новостях жене.

— Стало быть, возражений против проекта Костикова нет? Я лично считаю его осуществимым вполне, — сказал начальник экспедиции, бережно пряча радиограмму.

— Очень дельный проект. Партийный и комсомольский актив возглавит борьбу за кратчайший срок его выполнения! — ответил Андросов.

Лейтенант Игнатьев пришел с берега в прекрасном настроении. Он был на увольнении в штатском костюме, купил в одном из бергенских магазинов широкополую шляпу, в другом — большие противосолнечные очки — дымчатые желтоватые стекла в голубой пластмассовой оправе.

Он торопливо прошел в каюту, бросил шляпу на койку, снял очки. Вытащил из-под подушки свою завет-ную тетрадь, написал две строчки, задумался, стал грызть карандаш, писал снова.

Л— ейтенант, проверили таблицу светлого времени в районе плавания? — спросил Курнаков, входя в каюту,

— Проверил, товарищ капитан второго ранга.

— Так… — Курнаков смотрел не на Игнатьева, а на толстую тетрадь на столе. — Сомневаюсь я, что с вашими поэтическими упражнениями мы сможем благополучно закончить поход. Опять стишки писали?

— Да вот, пришло в голову во время прогулки… Игнатьев перебирал страницы тетради. Еще весь был во власти только что написанного. Хорошо получилось! Вспомнил разговор с Андросовым, застенчиво улыбнулся:

— Может быть, хотите прочесть?

Курнаков молча сел на койку, взял раскрытую тетрадь.

Выходя из переулков узких, Говорил мне в Бергене норвежец:

Почему в глазах матросов русских Эта удивительная свежесть?

Разве сами, — я ему ответил, — Вы загадки этой не решили? Сколько лет Октябрьский свежий ветер Нас влечет в неслыханные шири!

Игнатьев присел рядом с Курнаковым, нетерпеливо ждал оценки. Начальник штаба молчал.

— Это я в нашу стенгазету хочу… — упавшим голосом сказал Игнатьев. — Капитан третьего ранга говорит — нужно давать стихи в стенгазету…