Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Людов продолжал взбираться наверх, будто не услышав вопроса. Он и вправду мог не услышать этих невнятных слов, заглушенных плеском и шелестом трущегося о скалы прибоя. А Свенсон не повторил вопроса.

— Окончить приборку! Команде руки мыть! — прозвучал голос из громкоговорителя.

Краснофлотцы убирали голики и швабры, бежали наперегонки к умывальникам, сверкая белизной вафельных полотенец, переброшенных через смуглые плечи.

— Ну вот, и мы тоже прибрались, — сказала в кубрике Люся. Сделала последний оборот бинта, ловко завязала марлевые концы среди курчавых волос сидевшего перед ней матроса. У нее была привычка во время работы ласково разговаривать с ранеными, помогать им отвлечься от мыслей о страдании и боли. Так разговаривала теперь и с американцем, хотя знала, что тот не понимает ни слова.

Негр сидел, послушно вытянув шею, упершись в колени широкими, плоскими кистями рук. Один глаз был скрыт марлей бинта, другой — беспокойный, с кровяными жилками на выпуклом, голубоватом белке — глядел жалобно и беззащитно.

— И ничего с тобой страшного не случилось, — продолжала Люся. Она улыбнулась негру, но не вызвала ответной улыбки.

— Нихтц шреклих? Ферштеен зи? [6]

В школе изучала немецкий язык, — может быть, американец поймет по-немецки? А действительно травма пустяковая. Доктор Дивавин, осмотрев зловещий с виду, кровоточащий шрам над бровью, сказал: ерунда, скоро заживет. Хотя будь травма чуть ниже — от глаза осталось бы мокрое место.

— Товарищ старшина, — позвала Люся.

В кубрик вошел Агеев, положил мыло на тумбочку возле отведенной ему койки.

— Переведите: рана неопасная, доктор сказал, только чтобы не сдвигал повязку, а то может инфекцию занести.

— Задачка! — откликнулся Агеев. — Не знаю, смогу ль объяснить. Особенно инфекцию — исконно русское слово.

Он шутил, но озабоченное выражение возникло на круглом, твердом лице. Не осрамиться бы перед девушкой и американцем. Вот стал нежданно знатоком английского языка!

Однако негр, похоже, сразу понял перевод.

— Мэни фэнкс, — сказал, вытягиваясь во весь свой солидный рост.

— Благодарит вас! — торжественно сообщил Агеев. — Дескать, большое спасибо.

— Ну а ваши руки, товарищ, старшина? Покажите.

— Моим рукам что сделается? — застеснялся боцман.

Но Люся уже взяла его большую жилистую кисть в свои ловкие пальцы, рассматривала с профессиональным интересом:

Хорошо зажило, шрамов почти не видно. А ведь был сплошной ожог. Как вы, наверное, мучились, бедный!

Папаша мой всегда говорил: «Для нас мученье — тоже ученье».

Агеев, с влажным от смущения лицом, тихонько высвободил руку.

Обедать пойдем, сестрица? И Джексона захватим с собой.

Пойдемте все, — весело откликнулась Люся. Уже давно видела, как, войдя в кубрик, Ваня Бородин следит за ней ревнивым настойчивым взглядом.

Негр, обращаясь к Агееву, взорвался залпами гортанных, сливавшихся одно с другим слов. Показал на табурет, с лежащими на нем шилом, складным ножом, обрезками кожи, потом — на Люсины ноги.

Предлагает сапожки вам починить, — перевел Агеев.

Не нужно, спасибо, не нужно!

Она торопливо, смущенно укладывала в медицинскую сумку запасной бинт, вату, пузырек с йодом. Взглянула на свои стоптанные, старые сапожки. Стыд какой! Когда торопилась на катер, не успела даже почистить. А после сушки на камбузе подошвы загнулись, лопнула кожа на союзке. Что подумает о советской девушке иностранец? Неряха, неряха!

Негр заговорил опять. Блеснул длинными зубами, вынул из кармана несколько смятых рублей. Сунул рубли обратно в карман, закрутил головой. Отчетливо, с нажимом произнес:

Фоо ю визоут мони.

Бесплатно ремонт вам произведет, — перевел, чуть усмехаясь, Агеев.

Не нужно, — в замешательстве повторила Люся. — Скажите ему: это запасная обувь. У меня в базе новые, отличные есть.

Она и не сознавала, какой привлекательной кажется окружившим ее морякам: раскрасневшаяся, с карими живыми глазами под тяжелыми локонами волнистых волос. Боялась, Джексон будет настаивать, сконфузит совсем. Но негр замолчал, неожиданно угрюмо.

А разве он за починку деньги берет? — спросила Люся, когда они вчетвером вышли на воздух. У дверей присоединился к ним Бородин, задорный, колючий. Они шагали по направлению к камбузу, в тонком пении снежного наста.

Еще как берет! — откликнулся боцман. — Американцы — нация коммерческая, даром трудиться не любят. Вишь, у него с собой целая карманная мастерская. Вчера, как расположился на койке, немного отдохнул, а потом вынул сапожный инструмент. Стал доказывать, что у себя, в Гарлеме, был знаменитым сапожником, много долларов зашибал.

В Гарлеме? — переспросил Бородин. Убыстрив шаг, догнал Агеева и Люсю, вклинился между ними.

Гарлем — негритянский квартал в Нью-Йорке, — пояснил боцман. — А вышел у нас этот разговор потому, что один здешний орел свои корочки стал латать, подметка у него оторвалась, когда бежал к зенитке по боевой тревоге. Смотрел, смотрел Джексон, а потом семафорит ему — несолидно, мол, чинишь, непрочно.

С улыбкой он оглянулся на негра. Тот, немного отстав, глубоко, горько задумался о чем-то своем.

А тут снова боевая тревога, — продолжал рассказывать Агеев, сдерживая шаг. — Бросились ребята к пушкам, орел наш и сапога натянуть не успел. Возвращаемся, видим — Джексон завладел сапогом, подметку тачает. Починил знатно и просит перевести: плати, сколько можешь. Тут и другие стали ему заказы давать, набросали рублей — бери, нам не жалко.

— Разве наши деньги в Америке годятся? — спросила Люся.

— Годятся банковские билеты, достоинством в червонец и выше, — солидно разъяснил боцман. — А я ребят предупредил: рублевками платите, их на золото обменять нельзя.

— Да ведь это обман, — с упреком сказала Люся.

— Какой обман? Я и Джексону растолковал, что мы нашу валютную политику подрывать не хотим, червонцы не выпустим за рубеж. Ответил: «Ничего, согласен на рубли, я их как сувениры продам».

— Коммерсант! — сердито сказал Бородин. — А вы, товарищ старшина, еще его поощрили.

— Поощрил потому что приносит людям пользу.

23
{"b":"21373","o":1}