И хотя советская пресса сообщила, что террорист стрелял в космонавта, даже люди, далекие от политики, понимали: мишенью террориста был Генеральный секретарь ЦК КПСС.

Внешнее сходство летчика-космонавта Георгия Берегового с Леонидом Брежневым превратило несостоявшуюся трагедию в откровенный фарс.

Покушения могло не быть вовсе, если бы не борьба за власть между председателем КГБ и его заместителем…

Есть такая народная примета: если в первый день нового года что-то не заладится, то так оно и пойдет.

1 января 1969 года Александра Васильевна, проживавшая со своей престарелой матерью и приемным сыном Виктором в Ленинграде, по улице Наличной, на Васильевском острове, обнаружила в домашней кладовке три взорвавшиеся банки с любимыми грибочками.

Утром того же дня председателю КГБ Юрию Владимировичу Андропову комендант Кремля генерал Шорников доложил, что при попытке проникновения на вверенную ему территорию у Спасских ворот задержан некто Гадюко, прибывший из Киева на прием к Леониду Ильичу Брежневу.

В ходе интенсивных допросов удалось установить, что месяцем ранее задержанный послал Генеральному секретарю письмо с просьбой о личной встрече, и 30 декабря 1968 года в программе «Время» диктор якобы объявил: Леонид Ильич согласен.

Киевлянин сигнал принял и на радостях преодолел за неделю путь от Киева до Москвы… на велосипеде.

И хотя путешествие могло бы претендовать на несколько строчек в Книге рекордов Гиннесса, запись о рекордсмене была сделана лишь в журнале поступления больных в лазарет внутренней Лубянской тюрьмы. Туда ходатай угодил по причине обморожения лица и рук, а также для выявления возможных соучастников «ледового похода».

— Слушай, Иван Филиппович, что в последнее время творится в твоем хозяйстве? — по обыкновению тихо и проникновенно спросил Андропов.

Шорников понял, что имеет в виду председатель.

С 1968 года Кремль, Красная площадь и даже Мавзолей стали местами паломничества советских душевнобольных, более того, превратились в объекты вредительских посягательств.

В апреле на главную площадь страны въехал… экскаватор, который «незамеченным» пробирался туда аж из Теплого Стана, где прокладывали новую ветку метрополитена.

Скрытно многотонная махина покинула строительную площадку. Не прошло и пяти часов, как она перевалила через Малый Каменный мост, поднялась по Васильевскому спуску и очутилась у Мавзолея. Охранники буквально схватили экскаватор за многотонную «руку», лишь когда она уже была занесена над усыпальницей вождя. Свихнувшегося экскаваторщика гэбэшники, переодетые милиционерами, извлекли из кабины и отправили в лазарет внутренней Лубянской тюрьмы. Туда же были отправлены и обнаруженные в кабине экскаватора вещдоки: раскладушка и суконное одеяло, которые неопровержимо свидетельствовали о том, что их хозяин имел твердое намерение занять освободившееся после XXII съезда КПСС ложе Иосифа Сталина в Мавзолее.

Главную улику — экскаватор к делу приобщать не стали, а сразу вернули в «Мосметрострой». Но фотографии с него сделали, их-то и подшили сначала в дело, а потом в историю болезни экскаваторщика.

Однако самым крупным вредительством, граничащим с диверсией, можно считать акт мести молодого офицера-артиллериста своему начальству.

Приказом по дивизиону, запускавшему праздничный фейерверк в столичное небо, этот офицер ввиду возникших сомнений относительно его психического здоровья был отстранен от пиротехнических приготовлений. «Ах, так! Будет у вас фейерверк и иллюминация!» С этими словами пиротехник ночью, в канун ноябрьской демонстрации, появился на Красной площади. Там в это время шли последние приготовления к параду и электрики колдовали с иллюминацией.

Появление на площади еще одного человека в военной форме вопросов ни у кого не вызвало: мало ли их тут шатается в это время! Душевная болезнь офицера обострилась настолько, что он заговорил афоризмами.

Со словами «Уходя, гасите всех, сила вся в кефире!» он доской размозжил голову электрику и перочинным ножом перерезал какой-то проводок.

Вся площадь и прилегающие строения тут же погрузились во мрак. Паника среди устроителей демонстрации поднялась неописуемая: никто не мог понять, что же произошло и что теперь делать…

Далеко пиротехнику уйти не удалось, и он вскоре оказался в лазарете Лубянской внутренней тюрьмы, в народе прозванной «нутрянкой».

После этих леденящих кровь инцидентов охрана Кремля уже как святочный рассказ вспоминала «ходока» из Тамбовской области, которому непременно надо было попасть в Кремль, чтобы получить у Генерального секретаря ответ на свой единственный вопрос, из-за которого он и прошагал сотни километров. Пилигрима удалось разговорить, и он честно признался: «Хочу узнать у Леонида Ильича, правильной ли дорогой иду!»

Все описанные картины вихрем пронеслись в сознании Шорникова.

Фронтовик-орденоносец, генерал был не особенно силен в вопросах кремлевской теремной этики и чуть было не рубанул с плеча, что является лишь комендантом Кремля, а не всего Советского Союза, как его сановный собеседник, и потому не несет ответственности за душевное здоровье населения страны. Но смешался и в очередной раз невнятно попросил ускорить комплектацию подразделения по охране Красной площади, а ему-де забот хватает и с пернатыми — воронами, коих в Кремле развелось уже столько, что они мешают Генеральному сосредоточиться на вопросах классовой борьбы. И он страдает, из-за этого проклятого воронья все чаще остается работать в своих загородных резиденциях.

Надо сказать, что Юрий Владимирович, будучи неизменно требовательным к подчиненным, от которых зависело наведение порядка в самом сердце столицы, тем не менее никогда не докладывал о случившихся там казусах Брежневу. Зачем отвлекать лидера от проблем международного коммунистического движения, зачем докучать князю кремлевских апостолов по мелочам? А зря! Потому что информация о происшествиях все равно доходила до Генсека, но уже в искаженном виде, так как подавалась ему в интерпретации генерал-лейтенанта Семена Цвигуна, первого заместителя Андропова.

Брежнев хорошо помнил, какую роль сыграл прежний председатель КГБ СССР Владимир Семичастный в устранении Хрущева, и, чтобы исключить исторические аналогии, приставил к Андропову в качестве конвойного пса Семена Цвигуна. Его связывали с Брежневым не только годы совместной работы в Молдавии, но и родственные узы: они были женаты на родных сестрах-еврейках с Алтая.

Вслед за назначением Андропова на пост председателя КГБ СССР Цвигун в качестве его первого заместителя курировал одно из самых ответственных направлений — военную контрразведку.

В годы войны он не был на фронте, но в анкетах аккуратно указывал Сталинград как место своего боевого крещения.

Только после смерти Леонида Ильича стало известно, что еще задолго до начала Сталинградской битвы Цвигун был отозван из военной контрразведки в тыл, в Оренбургскую область, где всю войну проработал в партийных органах. Это, однако, не помешало ему издать под своей фамилией несколько книг и написать с помощью «литературных негров» с десяток сценариев к фильмам о войне и жизни партизан, тем самым произведя себя не только в число защитников легендарной твердыни на Волге, но и в героя партизанского движения. Именно в таком виде его биография вошла во все советские энциклопедии.

Вот она, роль личности в истории, вернее, — историографии. Важно не в истории след оставить, а в учебниках по этому предмету!

Героические заслуги Семена Кузьмича по перекраиванию личной анкеты, а вместе с нею и новейшей советской истории были известны очень узкому кругу людей, к числу которых принадлежал и Андропов.

До самой кончины Цвигун будет не только информировать генсека-родственника обо всем, что происходит в самом секретном ведомстве страны, но и постоянно дискредитировать Андропова, чтобы, столкнув его с «золотого крыльца», стать самому председателем КГБ СССР.