— До встречи.

— До встречи, лейтенант, — произнесли мы почти в унисон.

Когда за ним закрылась дверь, мы на некоторое время замерли. Потом, как заговорщики, сбились в кучку. Дафна хихикала:

— Вот забавы и кончились.

Старик вдруг выдал:

— Билл, немедленно поезжайте домой. Поговорите с Элен до того, как это сделает он.

Свежеобретенная уверенность в себе не оставляла меня. Я предложил:

— Не безопаснее было бы сразу же позвонить ей?

— Так позвоните.

Шагнув к телефону, я сделал вид, словно и вправду собираюсь звонить. Но, подойдя к нему, обернулся:

— Наверно, лучше, если бы с ней поговорили вы…

Он тут же насупился, как всегда, когда подчиненные предлагали хоть какое-нибудь изменение к его планам. Но годы работы в фирме придали мне опыта. Я сделал мину молодого предприимчивого сотрудника.

— Дело в том, что с Элен могут возникнуть проблемы. Платит ей Бетси, а я, ну, знаете, как это бывает. Не пользуюсь я у нее авторитетом. Зато вас она прямо обожает. Любое предложение, исходящее от вас…

Со Стариком никогда не знаешь, то ли ты его ублажил, то ли, примет это как должное. Но наморщенный лоб вдруг разгладился, и, пожевав губами, он вдруг стал раздувать свои подбородки, словно жаба, которую щекочут соломкой.

— Тогда… ладно, мой мальчик… видимо, ты прав… да, да.

Он махнул рукой в сторону телефона. Это значило, что я должен набрать номер.

Он никогда не набирал номер сам, если кто-то был рядом. Вращая диск, я прекрасно понимал, чем рискую. Отвращение Элен ко мне может оказаться сильнее ее почтения к Старику. В припадке оскорбленного ханжества вдруг может выложить ему всю историю с Анжеликой. Но все же я надеялся, что она не сделает этого.

Услышав ее холодный, бесцветный голос: «Квартира Хардингов», я передал трубку Старику. Тот уже придал своему лицу подобающую мину — бодрое, демократичное, добродушное выражение, заготовленное для официальных банкетов.

— Элен? Это Кэллингем. Доброе утро, Элен. К сожалению, произошла небольшая неприятность, и теперь нам нужна ваша помощь. Мистер Хардинг все объяснит как следует, но поговорить с вами я хотел сам. Одного знакомого мисс Дафны нашли убитым. Полиция, разумеется, занялась расследованием. Мы решили, что будет гораздо лучше, если скажем, что мисс Дафна ужинала вчера вечером с мистером Хардингом и осталась там на ночь. Так что если к вам явится детектив, некий лейтенант Трэнт, просто скажите ему, что подавали им ужин и что мисс Дафна спала в комнате для гостей. Понимаете?

Он произнес все так непринужденно, что это звучало вроде заурядной просьбы к соседке одолжить какую-то мелочь. И еще доверительнее он продолжил:

— Кстати, Элен, как дела у вашей племянницы, я имею в виду ту несчастную больную малютку… В самом деле? Это достойно всяческого сожаления. Послушайте, Элен, я очень рад возможности поговорить с вами. Знаете, последнее время я много об этом думал и мне пришло в голову, не умнее ли переправить девочку сюда, самолетом. Не сомневаюсь, британские врачи превосходны, с ними никто не сравнится. Но будь она тут, с нами, и вам, и вашей сестре полегчает…

На миг он умолк, прислушался, а потом добродушно, как дед-мороз, расхохотался.

— Ах, не чудите, милая девонька! Ваши проблемы — это наши проблемы. Мы все считаем вас членом семьи, вы же знаете. И не вздумайте утверждать, что цена авиабилета может меня разорить… Не надо благодарить, Элен. И не забудьте, Элен, что вы должны сказать, если придет лейтенант Трэнт.

Как только положил трубку, доброжелательное выражение тут же исчезло с его лица.

— Объясните ей все подробно, когда вернетесь домой, Билл. На той неделе я к вам заеду и выпишу чек для племянницы.

Потом хриплым хрюканьем дал понять, что опасность миновала и что нечего утруждать его более этой проблемой. Я невольно им восхитился. И с лейтенантом Трэнтом, и с Элен он все уладил без малейших усилий, без малейших угрызений совести. Они были лишь мелкими препятствиями, которые нужно было преодолеть, чтобы восстановить нужный порядок вещей. Таким сделали его годы господства, годы положения, дававшего ему неограниченные возможности.

Но кроме восхищения им я почувствовал известное уважение к себе. Ведь мне удалось миновать все подводные камни и создать для себя хоть какую-то возможность спасения.

Дафна закурила и удобно развалилась на одной из кушеток.

— Ну что? — спросила она. — Вам не кажется, что я неплохая актриса? Таланта мне не занимать. Разве ты не гордишься мной, папа?

Кокетливо потянувшись, она вызывающе ухмыльнулась отцу, как раз проходившему мимо. Старик замер и вдруг неожиданно отвесил ей звонкую пощечину.

— Горжусь? После твоей вчерашней выходки? — Он трясся от ярости. — Убирайся! Вон с глаз моих!

— Но, папа, — захныкала Дафна.

— Марш в свою комнату!

Дафна на миг замешкалась, словно прикидывая, стоит ли возражать. Потом, бледная и насупленная, вылетела из библиотеки. Старик, обернувшись, взглянул ей вслед. На лице его, кроме ярости, вдруг появилось нечто, чего я раньше еще никогда не видел. Тревога, если не страх. «Так вот как безгранично он ее любит», — сказал я себе. Впервые в жизни я вдруг поймал его на чем-то схожем с нормальным человеческим чувством. Это меня тронуло и растрогало.

Казалось, обо мне он забыл. Просто стоял с поникшими широкими плечами, с неожиданно обабившимся лицом, охваченный этой странной смесью любви и отчаяния.

— Ну, — сказал я, — пожалуй, я пойду.

Мой голос словно разбудил его. Стремительно обернулся. В лице его вдруг осталась лишь бешеная ярость — оно вновь приобрело то самое надутое и убийственное кэллингемовское выражение, которое я так хорошо знал.

— Всё вы! — заорал он. — Вы и Бетси! Вы что, спятили? Поощрять ее глупости, лгать мне, покрывать ее…

Он орал на меня минут пять. Слушая его, я ужаснулся той ловкости, с которой Дафна сумела все переврать так, чтобы вся вина пала на меня и Бетси.

— Вы же знали, что он опасный псих. Это увидел бы и слепой. А вы просто бросили ее в его объятия! Поддерживали ее невероятную влюбленность! А когда он напал на нее, когда как-то ночью набросился на нее, как дикий зверь… что вы тогда сделали? Ничего вы не сделали. Бетси мне лгала. Рассказывала мне по телефону сказки. Господи, если бы вы пришли ко мне, если хотя бы намекнули, что происходит…

Пока он извергал все эти домыслы, я даже не пытался защищаться, частично потому, что с удовлетворением отметил, как много все-таки мне удалось от него утаить, но частично еще и потому, что мне было его жалко, а ему все это явно помогало разрядиться. Потом я заметил, что взрыв гнева понемногу стихает. Но не поток неудержимых слов. К этому я у Старика уже привык. Начав кого-нибудь шпынять, он возбуждался, наслаждаясь собственной речью. Зато я был избавлен от худшего: он быстро перешел к своей излюбленной роли — роли владыки бесконечно милостивого и всепрощающего.

— Ну, Билл, вы и Бетси ведь интеллигентные люди. И раз уж это случилось, должны понимать, как глупо вы себя вели. Не стоит больше об этом. В конце концов, ничего катастрофического не произошло.

— Нет, сэр.

Уголки его губ дрогнули в усмешке.

— Если на то пошло, я ловко все устроил, не так ли? От Элен этот полицейский ничего не добьется.

— Нет, сэр.

— И не думайте, что я не ценю вашу поддержку. Не будь вас, возникли бы большие проблемы.

— Мне тоже так кажется.

Он посмотрел на меня в упор.

— Я рад, что ты женился на Бетси. Всегда боялся, что она останется в девках или, еще хуже, попадет в лапы какому-нибудь охотнику за приданым, который будет водить ее за нос и изменять с какой-нибудь статисточкой из ревю, короче, от кого пришлось бы избавиться. Но дело приняло иной оборот. Вы надежный и порядочный парень, Билл. Я горжусь тем, что у меня такой зять.

На миг я почувствовал, что балансирую на краю пропасти. И тут Старик превратился в делового, требовательного шефа, показывающего пример всем сотрудникам.