— Прощай, — повторил он. — Пришел конец нашему роману. — Последнее слово этой фразы он выговорил с горькой усмешкой.

Тогда она стремительно повернулась к нему и сказала, как плюнула:

— Дурак!

Осташев направился к двери.

— Стой! Да стой же, тебе говорят!

Он остановился. Бросил из-за плеча хмурый взгляд.

— Мой бедный миленький дружочек, — издевательски протянула — почти пропела — женщина. — Тебе невдомек, как ты запутался? Ты не понимаешь, что у тебя нет выбора?

— О чем ты? — буркнул Осташев. Нехотя так. Неприветливо. Но внутренне уже настораживаясь, напрягаясь.

Он медленно обернулся к бывшему предмету нежной страсти.

— Слышал, как говорят: «Кто много знает, долго не живет»? — голос милейшей дамы звучал сухо, жестко. Это была неприкрытая угроза. — А ты сегодня узнал от меня очень много. Слишком… — она подчеркнула это слово, — слишком много.

И он испугался. Как тут не испугаться? Американские спецслужбы шутить не любят. Наслышан об этом. Читал не раз. Страх потом увлажнил лицо. Тыльной стороной ладони он вытер его со лба.

— Ну, ладно… — протянул он.

— Согласен? — радостно вскинулась Аманда.

— Сегодня я тебе не отвечу, — не сразу откликнулся он. — Дай мне подумать.

— Сколько времени тебе нужно на размышления? — деловито осведомилась Ронсеро. — Учти — долго мы ждать не можем.

— Дай мне… ну, хотя бы три дня.

Три дня… Она решила рискнуть: дать ему эти три дня. Под свою ответственность. Лучше явиться к Роту с такой новостью, чем с отказом проклятого русского.

— Хорошо. Мы подождем. Но помни: твое «нет» будет равносильно… ты понял чему?

Осташев утвердительно мотнул головой и не прощаясь вышел.

Он брел по улице, истязая себя мыслью, что всю жизнь сам себе ставил палки в колеса, что всю жизнь бежал от жизни, на ходу безуспешно пытаясь понять самого себя. Понял, кажется, слишком поздно.

По вылинявшему от зноя небу лениво тащилось одинокое кучевое облако, ослепительно белое, но с розовым — от солнечного подсвета — брюшком. Глядя на него из окна своего гостиничного номера, Осташев подумал: «Я тоже одинок. Опять одинок».

Опять? Словечко пришло на ум так, по привычке. Он понял уже, что там, дома, он и на сотую долю не был столь одинок, как ныне. Там, дома, его одиночество во многом было искусственным, он сам был в нем повинен. Здесь же все было остро чужим, и никогда своим он здесь не будет. Да и не надо ему быть своим на чужой, неприветливой земле, образ жизни которой для него — он это осознал — полностью неприемлем!

Домой! Эта неотступная мысль стала фоном всего, о чем бы он ни размышлял. Он понимал, конечно, что вернуться в Советский Союз непросто. Пустят ли его обратно? Он совершил предательство, он очень виноват перед родиной. Но он твердо решил добиваться… нет, не прощения — разрешения вернуться. А там будь что будет! Начать дома новую жизнь, как бы трудно она ни складывалась. Зато впереди, в перспективе — настоящая жизнь, а не это его нынешнее прозябание, все круче затягивающее воронкой в бездну подлости.

Если бы в этой стране было советское посольство, он, не раздумывая больше, немедленно отправился бы туда. Но посольства не было. Из-за давления Соединенных Штатов дипломатические отношения так и не были установлены.

Но в соседней стране советское посольство имелось. Туда и решил пробираться Осташев. Вчера, сразу после разговора с Амандой, оглушившей его предложением американской разведки, он отправился в консульство этой страны, испросил туристскую визу и получил обещание, что назавтра во второй половине дня ему вернут документы уже оформленными. Слава богу, в этих маленьких банановых республиках не существовало сложностей с получением виз. Вадим Осташев надеялся, что американцы не пронюхают об этом его визите. По дороге в консульство он «проверялся», никто вроде бы за ним не следил.

Вчера же в автомастерской, где обслуживали его «фольксваген», он распорядился покрыть шины пулезащитным кевларом и поставить на машину форсированный мотор — так, на всякий случай: вдруг придется уходить от погони американских агентов, чем черт не шутит. Покинуть страну на автомобиле он надумал, полагая, что в аэропорту скорее привлечет к себе внимание американцев. «Постарайтесь закончить работу завтра к обеду», — распорядился Осташев в мастерской. «Нет, это невозможно», — покачал головой механик. «Заплачу вдвое», — пообещал Вадим. «Будем работать всю ночь», — сдался механик.

Осташев взглянул на часы. Пора обедать — и в консульство!

Туда он отправился на такси. Благо здесь, как шутили местные острословы, такси больше, чем манговых деревьев. Сошел за два квартала. Неторопливо побрел, останавливаясь у витрин, незаметно оглядываясь: слежки нет, Аманда и ее компания, видимо, уверены, что ему некуда деться.

Документы уже были готовы. Уложив их в карман своего легкого, из какой-то невесомой ткани пиджака, он отправился в мастерскую и забрал машину. Теперь — в путь.

Наверное, все сошло бы благополучно, если б он знал, где находится отделение РУМО. Он этого, разумеется, не знал, и случилось так, что он проехал мимо него. Телекамеры засекли спешащий «фольксваген». Офицер безопасности, поколебавшись, решил доложить об этом начальнику: как-никак речь шла о человеке, интересующем РУМО. Он направился к кабинету шефа.

— Осташев? — удивился Берни Рот. — Странно. Ронсеро докладывала, что после обеда они собираются вдвоем на пляж. (Так оно и было, но Вадим позвонил Аманде и сказал, что его срочно вызывают в институт.) Что-то мне это не нравится, — продолжал начальник отделения. — Куда он собрался? Пожалуй, стоит за ним проследить. — Он встал. — Поедете со мной! — приказал офицеру безопасности.

Пока происходил этот разговор, пока они спускались вниз, Осташев уехал довольно далеко. Он радовался, что удалось тронуться в путь уже сегодня: истекали всего только первые сутки из трех, испрошенных на размышление. Его не скоро хватятся!

«Зодиак-форд» американца резко стронулся с места. «Фольксвагена» впереди видно не было. Но Берни Рот не раздумывая погнал машину вперед, решив никуда не сворачивать с магистрали, ведущей к мосту через канал — к единственному выезду из города в той стороне, куда подался Осташев. Ну а если он не собирается покидать столицы, если он просто разъезжает по городу по каким-то своим делам, то и бог с ним, следить в таком случае не стоит.

Однако выяснилось, что Осташев все-таки выехал за городскую черту. Полицейский, дежуривший у въезда на мост, ненадолго задержал «фольксваген».

— Оштрафовал я вашего приятеля за превышение скорости, — осклабился полицейский, ловко пряча в карман форменной куртки долларовую бумажку.

Резвый «зодиак-форд» на полной скорости помчался по шоссе, миновав мост. По пути попадались «фольксвагены», но того, за которым шла охота, не было.

— Куда он запропастился? — недоумевал Рот. — Его таратайка намного тихоходнее моей.

— Может, свернул на какую-нибудь боковую дорогу? — предположил офицер безопасности.

Начальник отделения с неудовольствием скосил глаза на подчиненного.

— Нужно было не копаться, когда камеры засекли Осташева, а немедленно доложить мне по телефону, — резко сказал он, срывая зло на зависящем от него человеке, хотя в глубине души отдавал себе отчет в том, что больше всего опростоволосился он сам: не следовало оставлять русского без надзора.

Они доехали почти до Давида, так и не встретив Осташева. Отчаявшись, решили больше не торопиться. Остановились у придорожного бара — выпить по чашке кофе. Вот тут на них и наткнулся Вадим. Надо же было такому случиться! Он было свернул на проселочную дорогу, но она оказалась совершенно непроезжей, и пришлось вернуться на шоссе.

Обгоняя все встречавшиеся на пути машины, Вадим Осташев уходил от погони. Аманда как-то раз на приеме в американском посольстве познакомила его с Берни Ротом. Тот отрекомендовался коммерсантом. Ладный, крепко сбитый американец с волевым лицом привлек внимание Осташева: ему, человеку слабому, всегда нравились сильные люди. На том же приеме в разговоре с Филом Виктори Вадим кивком показал его, заметив с улыбкой: «Такому бы молодцу скакать по прерии с лассо, притороченным к седлу, а он на тебе, коммерсантом заделался». — «Коммерсантом? — с иронией переспросил Виктори. — Что ж, можно считать и так. — Он замялся, потом все же не удержался от искушения блеснуть своей осведомленностью: — Только его бизнес — особого рода: политические секреты». Поэтому сейчас, наткнувшись в баре на американца, Осташев опрометью бросился вон, с разгону плюхнулся в «фольксваген» и вырулил со стоянки. На шоссе он оглянулся. Американцы (оказалось, что их двое) гнались за ним. Не зря он поставил форсированный мотор! Нажав на акселератор, Осташев резко оторвался от преследователей. Шоссе петляло. Поворот. Еще поворот. «Зодиак-форд» остался далеко позади, а потом и вовсе исчез из вида. Но было ясно: с шоссе надо съезжать, американцы найдут способ перехватить его, в каком-нибудь из городков по пути у них наверняка есть свой человек. Он свернул на проселок, проехал по ухабистой немощеной дороге примерно с километр и остановился. У него был слабый мочевой пузырь, в минуты волнения возникало непреодолимое желание облегчиться. Он пристроился под могучей неохватной сейбой с широкой кроной, надежно защищавшей от солнца. «Доехать до ближайшего города и там поменять машину на наемную? — размышлял он. — Или рискнуть и на знакомом американским агентам, но быстроходном «фольксвагене» пробираться кружным путем к границе?» Это было последнее, что он успел подумать. Неожиданный удар, нанесенный сзади, оглушил его.