— Сурков?

Уваров с интересом смотрит на меня:

— Да, Сурков, а что?

— Он живет в этом доме?

— Здесь, на восьмом этаже.

Любопытно. Во время допроса Сурков не сказал мне, что близко знаком с Лещенко.

— Сурков нумизмат?

— Поостерегся бы назвать его этим словом. Интересуется монетами, не более того.

— Уточните, пожалуйста. Что значит «интересуется»?

— Держит дома около трехсот монет, не представляющих серьезного интереса.

— Кто такой Долгополов?

— Есть такой Эдуард Долгополов. Работает, кажется, в системе торговли.

— Тоже нумизмат?

— Да, Долгополов — из средних собирателей, таких обычно называют «на подхвате».

— Сколько ему лет?

— Около тридцати.

— Что вы можете сказать о нем?

— Почти ничего… Извините, но я стараюсь избегать общения с людьми типа Долгополова.

Смотрю на Уварова; поняв значение моего взгляда, он качает головой:

— Нет, Юлия Сергеевна, Долгополов категорически не подходит под ваше описание «высокого шатена». Долгополов брюнет, ниже среднего роста, довольно худой.

— Где он живет?

— Кажется, на Петроградской стороне.

— У вас нет его телефона?

— У меня нет, но телефон Долгополова наверняка есть у Лещенко, они общались часто.

— Чем же было вызвано такое частое общение?

— Не хочу давать оценок, вы сами увидите, кто такой Долгополов. Знаю одно: никакой дружбы здесь не могло быть, скорее, такому человеку, как Лещенко, нужен был помощник, и Долгополов добровольно взял на себя роль личного секретаря Арвида Петровича. Думаю, не без выгоды для себя. Очень даже не без выгоды.

— Сурков? Что связывало с Лещенко его?

— Наверное, близкое соседство. Не нужно забывать, при всей осторожности Арвид Петрович был человеком одиноким. Ну и, конечно, сосед, которому всегда можно позвонить, попросить зайти, поневоле становится частым гостем.

— Константин Кириллович, когда вы в последний раз видели Лещенко?

— Вчера. Зашел к нему около двух, я всегда захожу днем. Заходил.

— Он был здоров? Уточняю, он был в своем обычном, нормальном состоянии?

— Да, в самом обычном. Мы поговорили, выпили кофе, я посидел и ушел.

— Может быть, у Лещенко были какие-то подозрения, опасения?

— Никаких.

— После этого вы ему не звонили?

— Нет.

— Сегодня утром? В одиннадцать.

— Нет, и утром не звонил. Все утро я работал у себя в мастерских, дозвониться оттуда сложно.

— Дело в том, что кто-то позвонил Лещенко сегодня в одиннадцать утра, и мне очень важно выяснить, кто это был. Наверняка вы знаете многих ленинградских нумизматов. Просто людей, как-то связанных с Лещенко. Если представится возможность узнать что-то об этом звонке, а также о высоком шатене и упомянутом вами Викторе-Владимире — пожалуйста, сообщите мне.

— Обязательно сообщу.

Оформив визу и взяв на «Академике Медникове» багаж, за два часа до вылета Пайментс уже стоял у стойки регистрации международной секции Пулковского аэровокзала. После оформления документов подождал, пока его багаж будет досмотрен на таможенном пункте. Получив квитанцию, сел в кресло в зале ожидания.

Потом, когда объявили посадку, пройдя вслед за инспектором в комнату для досмотра, кинопродюсер дал таможенникам возможность тщательно осмотреть одежду, белье, обувь. Досмотр производился быстро, но тщательно. Промяв напоследок швы, простучав и проверив шилом каблуки, инспектор Белков сказал со вздохом:

— Простите, господин Пайментс, вы отлично знаете, это наша работа. — Придирчиво оглядев туриста, протянул язычок для обуви. Ловко вдев ноги в мокасины, Пайментс кивнул:

— Ну что вы, я прекрасно понимаю. Извините, я могу пройти к самолету?

— Да, конечно.

В семнадцать сорок пять по московскому времени «Боинг» с Пайментсом на борту, поднявшись в воздух с Ленинградского аэродрома, взял курс на Лондон.

Поднявшись к районному прокурору, я первым делом доложила о результатах выезда на квартиру Лещенко. Выслушав меня предельно внимательно, Игорь Данилович, как только я кончила, покачал головой:

— Знаете, Юлия Сергеевна, это ваше дело уже сейчас можно считать нашумевшим.

— Нашумевшим в каком смысле?

— В том, что мне только что звонили из УКГБ. Кажется, у вас с ними есть общие фигуранты. Причем очень серьезные фигуранты.

— Интересно.

— Им тоже интересно. Собственно, поэтому я и пригласил вас к себе. Мне звонил начальник отдела УКГБ полковник Сергей Кононович Красильщиков, ну и… выразил горячее желание с вами пообщаться. Причем пообщаться как можно скорей. Вы как?

— Н-ну… пожалуйста. Пусть приезжают.

— Видите ли, Юлия Сергеевна, — Теплов замялся. — Я понимаю, гора не должна идти к Магомету, дело ведете вы, и все такое прочее, но у них там вроде собрался целый синклит, они обещают носить вас на руках, выдать вам массу ценных сведений. Короче, внизу вас уже ждет машина, черная «Волга».

Вообще этика и правила ведения дела обязывают всех, кто имеет к нему отношение, не вызывать следователя к себе, а самому являться сюда, в прокуратуру. Помедлив, я спросила:

— Вы хотите сказать, я должна поехать о УКГБ?

— Н-ну… если вам не трудно.

Ладно, подумала я, иногда можно и отступить от правил.

Спустившись вниз, я действительно увидела черную «Волгу» УКГБ. Услышав мою фамилию, водитель тут же подтвердил, что ждет именно меня, и без лишних слов отвез в «серый дом» на Литейный.

Поднявшись на третий этаж в здании УКГБ, я вошла в указанный в пропуске кабинет. Сидящие за большим столом трое мужчин при моем появлении встали и, как только я протянула им руку, представились по очереди.

Первым назвал себя начальник отдела Сергей Кононович Красильщиков; насколько я поняла, по должности он в этой группе был старшим. Выглядел Красильщиков лет на сорок, был крепок, мускулист, моложав. Единственное, что вносило в его облик диссонанс, — очки с большой диоптрией, которые он то и дело поправлял средним пальцем. Второй, представившийся полковником госбезопасности Русиновым, позже, при разговоре я узнала, что его зовут Владимир Анатольевич, выглядел несколько старше Красильщикова. Русинов был среднего роста, с блеклыми, спрятанными в веках голубыми глазами, сединой и курносым носом. Но, несмотря на эту прозаическую внешность, мне показалось, что в этом человеке есть что-то глубоко спрятанное. Он наверняка женат и, вообще, в личном плане у него все в порядке. Усмехнувшись этим банальным, чисто женским рассуждениям, приказала себе: не отвлекайся. Третий, представившийся майором Игнатьевым, был полным, невысоким блондином; судя по его отлично сшитому костюму и со вкусом подобранному галстуку, он был не лишен щегольства. После того как я села, Красильщиков сказал:

— Юлия Сергеевна, прежде всего от всей нашей троицы прошу у вас прощения за то, что мы почти силой притащили вас к нам.

— Сергей Кононович, о чем вы. Делаем одно дело.

— Именно. Да и потом, посмотрите, — Красильщиков кивнул на несколько ящиков, набитых видеокассетами. — Все эти материалы, насколько я понимаю, могут иметь самое прямое отношение к вашему делу. Везти их к вам, согласитесь, было бы несколько громоздко. Значит, вы нас прощаете?

— Конечно.

— Спасибо. Теперь к делу. Вы случайно не слышали о так называемой фирме «Поддельный Фаберже»? У нас, в Ленинграде?

— Краем уха. Насколько я понимаю, это то самое дело, по которому задержано около двадцати человек? Но большинство в бегах? Правильно?

— Правильно. Значит, вы должны были слышать и о чуть более ранних делах. Например, о таинственно пропавших коллекциях живописи недавно умерших Корнелина и Гродненского. Одиноких пенсионеров, их наследником должно было стать государство.

Конечно, об этих пропажах я слышала, поскольку коллекции оценивались в какие-то астрономические суммы. И знала, что этими нашумевшими делами, которые в ленинградских правоохранительных органах условно называются «антикварной группой дел», занимаются в нашем городе на самом высшем уровне. Но Красильщикову я лишь сказала скромно: