РАДИОГРАММА
«Совершенно секретно!
Командирам вверенных мне частей и подразделений
х. Великий Бор, 2 декабря 1943 г.
Согласно сообщению, полученному из штаба 2-й армии, русские закончили переброску частей 105-й и 107-й стрелковых дивизий в район г. Славного. Таким образом, нашим подразделениям в настоящий момент противостоят: 216-й стрелковый полк неполного состава, два батальона 104-го с. п. и один саперный батальон.
Учитывая благоприятную обстановку, приказываю:
1) всем частям и подразделениям, выделенным для прорыва, прибыть в район сосредоточения не позднее 4.00 7 декабря 1943 г.;
2) во время движения соблюдать скрытность, для чего:
а) передвигаться ночью или в сильную метель, избегая открытых мест;
б) всех встреченных на пути следования гражданских лиц, независимо от пола и возраста, ликвидировать на месте;
в) во время движения огня не открывать, в перестрелки с бандитами или русскими разведчиками не вступать.
По прибытии в Алексичи задачи будут уточнены.
Бригаденфюрер СС Шлауберг».
Особых причин опасаться гнева начальства у Стрекалова не было. Разве что соврал командиру полка… И хоть бы трусил отчаянно — нет, просто так соврал, и все. Хотя, черт его знал, что им нужен разведчик…
— Разрешите, товарищ полковник, взять свои слова обратно, — сказал он, когда офицеры вернулись, — бес попутал…
Полковник, то ли слушая, то ли нет, задумчиво смотрел на Сашку, и не было в его взгляде ни обиды, ни насмешки.
— Подойди ближе, сержант.
Стрекалов подошел к столу.
— Знаешь, что это?
— Карта, — бегло взглянув, ответил Сашка.
— Разбираешься в ней?
— Приходилось, товарищ полковник.
— Ну, это главное. — Полковник облегченно вздохнул. — Значит, так. Начальник штаба объяснит тебе задачу. Потом пройдешь инструктаж. На курсы переподготовки нам тебя посылать некогда. Через два дня должен быть готов вместе с группой. Все, Да смотри, больше не завирайся!
В последующие четыре часа Стрекалов поочередно попадал к начальнику штаба майору Покровскому, начальнику разведки капитану Ухову, к командиру саперов. Постепенно общая обстановка, в которой находилась дивизия, стала для него проясняться. Получалось, что окруженную группировку удерживает не дивизия — какая ж это дивизия, если в каждом батальоне нет и одной трети личного состава, в обоих полках артиллерии в пять раз меньше положенного — что-то около одного пехотного полка.
— Послали бы вместо тебя офицера, да нет ни одного разведчика с опытом, — пояснил ему начальник штаба, — нашему полку разведка вообще не полагалась: тыловой полк, охранный… В общем, считай себя уже в ином звании и с подчиненными обращайся соответственно.
Что значит «в ином звании» и как он теперь должен обращаться с подчиненными, Стрекалов не понял, но на всякий случай сказал «слушаюсь». От начальника же штаба он узнал, что окруженная группировка не сегодня завтра предпримет наступление с целью прорваться к своим. Силы полка Бородина растянуты вдоль всего юго-западного края огромного Ровлянского лесного массива.
— Это только так принято считать, что в квадрате пятидесяти километров. На деле все сто, а может, и больше. Когда фронт двинул в наступление, тут уж не считались, сколько немцев и где попадет в окружение, лишь бы вперед и вперед как можно быстрее… Добивать их было некому, все брошено в наступление. Рассчитывали — сами сдадутся, а они вон чего задумали. Ты представляешь, что могут натворить в незащищенных тылах несколько тысяч отборных головорезов? — Стрекалов кивнул, он представлял… — Чтобы этого не случилось, вы, разведчики, должны выяснить, в каком месте намечается прорыв. Туда соберем все силы и, возможно, удержим…
— Ты идешь не один, — сказал капитан Ухов, — одновременно посылаем три группы. Для верности…
Стрекалов понимал и это.
— Группа твоя маловата, — сказал ему командир саперной роты, — а то бы дал тебе самого лучшего подрывника.
— Зато даем тебе рацию, — сказал начальник связи. — У других нет. Не хватило… И радиста. В случае чего… в случае, если он не сможет, будешь передавать сам. Дело нехитрое, к тому же, говорят, ты с этим делом знаком…
— Знаком, — подтвердил Стрекалов. — Не так чтобы очень, но передать, если нужно, могу.
— Особенно не злоупотребляй, батареи береги. Сам не садись — мы знаем почерк радиста, твой не знаем. Без надобности не садись… А вообще, радиста береги как зеницу ока. Дело знает, но сам зеленый.
— Необстрелянный? — встрепенулся Стрекалов. — Зачем же такого…
— А где взять другого? Мятлову ты сам не возьмешь…
— Не возьму, — согласился Сашка.
— И это известно. — Начальник связи засмеялся. — А кстати, почему? Что ты имеешь против женского пола? Воюют они не хуже нас с тобой…
Стрекалов молчал. Перед ним в который уже раз всплыло посиневшее от удушья лицо Вали Рогозиной, ее открытые, подернутые мутной пеленой глаза…
— Их посылать нельзя, — сказал он угрюмо.
Стрекалов вздохнул свободней, поняв, что ему сказали все, что должны были сказать, и теперь слово остается за ним. Однако его еще долго не отпускали из штаба, расспрашивая о родных, записывая домашний адрес, и военврач, невысокая полная женщина, ласково глядела на него и совала ему в карман плитку американского шоколада.
— Братишка у меня дома остался… Уж очень на тебя похож!
От врача пахло земляничным мылом и карболкой.
На батарею Стрекалов пришел, когда расчет спал. Расход на него Уткин не оставил — был уверен, что Сашка голодным не останется. Повар Лешко, хоть и не был Сашкиным земляком, сжалился и дал порцию картофельного пюре да еще сдобрил его куском комбижира. Потом Сашка помог ему написать письмо любимой и за это получил миску аппетитных поджарок со дна котла. Только когда на кухню пришли Осокин и Грудин чистить картошку, Стрекалов покинул гостеприимный кров и отправился к себе в землянку.
Ночь давно уже перевалила за половину, полная круглая луна висела над притихшим миром, и Убойный, похожий издали на тонущий корабль, устремлял на запад задранную кверху корму.
— Стой! Кто идет?
По голосу Сашка узнал Моисеева. Тот стоял на крыше землянки прямо над печной трубой.
— Не сварись! — предупредил Сашка. Моисеев не ответил — он грелся. Стрекалов нырнул в душное тепло землянки, отворил дверцу печки, долго и старательно раздувал угли. Дождавшись, когда поверхность углей осветилась прыгающими голубоватыми язычками, затолкал в печку охапку соломы и плеснул бензином. Огонь ухнул, шибанул из дверцы наружу, осветив земляные стены и торчащие из-под шинелей босые ступни.
Еще с минуту Стрекалов не ложился — склонив голову набок, слушал, как наверху матерится Моисеев, потом снял шинель, сапоги. Коснувшись щекой соломенного изголовья, он мгновенно уснул, будто нырнул с высокого берега в теплый пруд с запахом лилий и желтых кувшинок.
Солдатские сны бывают трех видов: про хлеб, про дом и про любовь. Когда Сашка бывал сыт, сны его вертелись вокруг одной темы. Обнимал он чаще всего радистку Мятлову, веснушчатую, грудастую и, как говорили знающие люди, весьма доступную девицу, и реже Соню Довгань. Наяву он о ней почти не вспоминал — любовь их была суматошная, с редкими и короткими встречами, когда жаркая, как парная баня, когда и не очень, с расставаниями без слез и муки, Разбуженный криком «подъем!», он еще несколько мгновений чувствовал на губах ее поцелуи, похожие на вкус ландрина. Чтобы окончательно проснуться, разделся до пояса и с минуту обтирал снегом распаренное духотой тело.
Рядом, поеживаясь от холода, стоял на посту Богданов.
— Опять в штаб пойдешь?
— Ага. В тылы надо. Продукты получать, личное оружие. Еще в Особый отдел заглянуть велели… — Глебу он мог позволить слегка прикоснуться к своей тайне.
