Если бы мне предложили спорить на деньги, сказала я себе самой, я поставила бы на то, что моему директору откатили за согласие подписать договор с такой арендной платой. Впрочем, это проверить было нереально, тем более что, как практикуется в нашей стране, «Терамитему» должна была выплачиваться совсем незначительная официальная сумма аренды, а две третьих цены заходили в нашу кассу черным налом. Хоть около половины этой черной суммы должна была в свою очередь уходить на взятки, я, наконец, вздохнула с невероятным облегчением: теперь моя оставшаяся жизнь, по крайней мере, не пройдет в нищете. А единственное решение, принятое мной из Германии по российскому бизнесу, заключалось в запрете Борису Аркадьевичу подписывать арендный договор сроком больше, чем на год. Мой директор пообещал так и поступить.
Ужасный призрак бедности наконец–то полностью растворился вдалеке — я умиротворенно глядела на залитый солнцем Рейн и спокойный благополучный город, раскинувшийся вдоль речных берегов. В жизни я не видела еще такой широкой реки, как Рейн в Дюссельдорфе. Странно, я даже Волги не видела никогда, думала я, блаженно закрывая глаза и вдыхая теплый воздух немецкого лета. И Днепр я не помню: родители возили меня в Киев такую маленькую, что я забыла все детали той поездки…
Этим вечером я, как ни в чем не бывало, вышла на работу и танцевала в свою очередь у шеста, и мурлыкала с клиентами, заказывая напитки в баре, а под конец меня забрал в гостиницу пожилой костистый немец, малословный, жесткий, как наждак, с холодными водянистыми глазами. Он был очень тяжелый, этот клиент, я едва доработала с ним, еле сдержалась, чтобы не послать его к дьяволу и не убежать. До сих пор удивляюсь себе: ведь он не мог удержать меня насильно, и я не боялась его. Вместо того чтобы прекратить изнурительный сексуальный марафон, от которого у меня саднили все мои натертые нежные места, я терпела и притворялась, будто мне хорошо. Я настоящая мазохистка, изумилась я, самая взаправдашняя, да еще и свято соблюдающая профессиональный кодекс. Будто это может добавить мне уверенности… А ведь добавляло… Когда–то были такие времена, что я самоутверждалась, доказывая себе, будто я — лучшая проститутка.
С этими мыслями и воспоминаниями я заснула подле посапывающей во сне Салли. И снова проснулась через несколько часов с тупой болью, разрезающей мне живот.
Маленькая китайская ручка лежала на моем лбу.
— Ты кричала во сне, — сказала Салли. — Тебе плохо?
— Вообще–то мне хорошо, — процедила я, — только живот болит.
Салли деловито перевернула меня на спину и ощупала мой живот.
— Мягкий, — сказала она. — Значит, не умрешь так скоро, хи-хи-хи.
— Купи «Маалокс» в аптеке, — попросила я.
Салли вернулась не только с «Маалоксом», но и с какими–то травами в аптечных упаковках, и с резиновой клизмой вдобавок. Я попробовала вяло протестовать, но китаянка сказала, что мой организм необходимо прочистить, и это улучшит даже кожу. Видите ли, в последнее время у меня появилась идея фикс, дескать моя кожа становится более сухой и вроде бы даже приобрела нездоровый сероватый оттенок. Я пожаловалась пару раз китаянке, и вот она придумала верное средство. Народное китайское, хи-хи-хи.
После интенсивного промывания кишечника раствором ромашки и приема ирландского лекарства мне действительно полегчало, но я осталась дома, потому что меня отныне ничто не принуждало выходить на промысел. Наконец–то я расслабленно валялась на кровати, а потом, раздетая и не накрашенная, включила музыкальный канал, как и подобает нормальной проститутке на отдыхе. Развесив на просушку свой выстиранный перед ночной работой гардероб, и шарм, и усталую от постоянного притворства маску равнодушного лица. Как на одной из картин Ренуара… Вот уж кто разбирался в нас, умел читать женские души. Впрочем, музеи были немного позже, я снова забегаю вперед.
А в этот вечер я позвонила домой, поговорила с мамой, которая как раз проверяла последние контрольные четверти, сидя перед открытым в зеленые ветви окном. Она по-прежнему общалась с отставным ментом Иваном Всеволодовичем, но сейчас мне было как–то все равно: пусть хоть женятся, лишь бы не претендовал этот тип на мою жилплощадь. Летняя ленца совсем убаюкала меня, когда я повесила трубку, но тут, неожиданно рано, примчалась полька Беата и с порога закричала, что литовка арестована и в дюссельдорфском клубе только что случилась облава.
— Где Салли? — крикнула я, подскакивая к Беате.
— То не вем, — полька оттолкнула меня и бросилась собирать свои вещи.
— Что с тобой такое? — спросила я, обычно Беата, как и подобает рослой славянской красавице, двигалась неторопливо и с достоинством. — Опаздываешь на самолет?
— Она все сдаст, — полька кинула на меня затравленный взгляд, и я мигом стала думать о ней лучше, чем прежде. Далеко не каждая из нас способна не строить иллюзий в отношении попавших в полицию подружек. Шлюхи в этой ситуации не склонны изображать из себя непреклонных советских разведчиц.
Я немедленно позвонила китаянке на мобильник и с облегчением услышала, что та находится с клиентом в его квартире. Салли не могла долго разговаривать, поэтому только поблагодарила меня, когда я предостерегла ее от возвращения домой.
— Ты что, ждешь полицаев? — удивилась полька, завидев меня на пороге своей комнаты. Я нарочито вяло размешивала сахар и сливки в чашке с растворимым кофе.
— Я здесь не работаю, — пояснила я, — законов не нарушаю. Что мне могут сделать?
— А виза…
— Еще не просрочена, — закончила я.
— Как хочешь, — сказала Беата, запихивая в пакеты то, что не влезло в чемодан и большие сумки. — Я думаю, что чем меньше с полицией дел имеешь, тем спокойнее живешь.
Неглупо, подумала я, совсем даже неглупо. Пожалуй, стоит последовать ее примеру. Тут зазвонила беатина трубка, и я поняла, что за полькой приехал кто–то из ее знакомых. В самом деле, не прошло и минуты, как двое здоровенных парней заскочили в квартиру, похватали собранные полькой вещи и втроем навсегда исчезли из моей жизни.
Полиция не появилась и в ближайшие полтора часа, так что я спокойно собрала свои и саллины вещички, пригнала «фольксваген» со стоянки, на которой он втайне от всех меня дожидался, и за четыре ходки погрузила в него все наши пожитки. Даже резиновую клизму не забыла, вдруг чистить кишечник придется еще как–нибудь.
Отъехала от квартиры, выбралась на широкую набережную, серый Рейн мощно катил свои воды в каменном презервативе берегов. Переехала через красивый широкий мост, переброшенный через реку на длинных вантах. Проехала еще немного по какому–то модерновому району, застроенному современными продвинутыми конструкциями. Наверное, здесь и проходят знаменитые выставки, догадалась я. В это время позвонила Салли, освободившаяся после работы.
— Хватай такси и езжай в «Золотой дракон», — я смотрела как раз на роскошного вида китайский ресторан, выстроенный на углу всего этого комплекса выставок и гостиниц. — Ты как раз должна мне порекомендовать правильные блюда вашей кухни.
Наша трапеза проходила, что называется, в деловой и дружеской атмосфере. Я боялась пить спиртное и съела только постный рис с креветками, а Салли выпила пива, заказала себе острую рыбу со специями, и наслаждалась вечером, который вполне могла провести, вместо ресторана, в тюрьме. Новость о том, что мы теперь на колесах, была воспринята ею с радостным подхихикиваньем, и я заметила, что эта ее манера сегодня меня не раздражает.
— Думаю, надо уезжать из Дюссельдорфа, — сказала я, отбросив салфетку.
— Давай поедем в Кельн, — предложила вдруг Салли.
— Почему именно туда?
— Хороший город, — невнятно пояснила китаянка, — тебе понравится.
— Ты там уже работала?
— Да, я начинала в Кельне, — сказала Салли и немного погрустнела.
— А что случилось потом?
— Ничего особенного, — сказала Салли. — Мне объяснили, что в Дюссельдорфе безопаснее, но теперь я и сама уже не знаю, где можно чувствовать себя спокойно.
