— Да с чего ты взял? — все еще не понимая, насколько серьезно он говорит, спросила она.

— Видно. Невооруженным глазом, — ответил он, поднявшись, — ты видела ту фотографию на стене?

Он спросил это совершенно спокойно, а Алена вдруг почувствовала, что не хочет отвечать на этот вопрос, не хочет разговаривать об этом и знать, кто она, та девушка на фотографии… Это открытие настолько сильно поразило ее, что некоторое время она не могла вымолвить ни слова.

— Ты не могла ее не видеть. Знаешь, кто это?

Алена вспомнила далекий вечер — когда они вдвоем с подругой Милой сидели у нее в саду и та рассказывала ей о своей жизни, о любви, тогда показавшейся Алене неслыханным преступлением — в тот момент она точно так же боялась каждого слова, ей хотелось просто заткнуть уши и убежать, чтобы не слышать, не знать… Сейчас с ней происходило то же самое — но она никак не могла понять, откуда взялось это странное чувство. А он, уже не ожидая ее ответа, продолжал:

— Это моя жена.

— Ты женат? — удивилась она и в тот же момент почувствовала, что ей не стоило задавать этот вопрос. Его лицо — такое близкое и в то же время чужое — долго стояло у нее перед глазами после того, как она услышала его ответ:

— Был женат. Но моя жена погибла два года назад. Во время пожара. Ее звали Полина.

— Продукты в холодильнике. Сообрази что-нибудь, я к обеду вернусь.

Он захлопнул дверь, она задвинула щеколду и прислонилась к стене. Прошедшая без сна ночь казалась теперь далекой и нереальной. Алена никак не могла избавиться от странного ощущения, которое с каждым днем было все настойчивее: как будто чья-то неведомая ей сильная воля с определенного момента повелевает ее Жизнью. И вот теперь — продукты в холодильнике, сообрази что-нибудь, я скоро… Черт возьми, что же происходит? Какие продукты, как она здесь оказалась и почему до сих пор… Но с другой стороны, новый побег был бы полной глупостью. Пойти ей все равно некуда, никакой гарантии того, что Максим наконец появится, у нее нет и быть не может… Сердце снова заныло при воспоминании о нем. Она даже и думать не хотела о том, что он, возможно, уехал в Египет и вернется не скоро, а может быть, никогда не вернется… Она не хотела об этом думать, но и воспротивиться этим мыслям не могла. Словно кадры ожившей кинохроники, перед глазами вставали моменты их первой встречи, его глаза — снова и снова. Его записка… Может быть — эта мысль уже давно жила в самой глубине ее подсознания, но она всеми силами не давала ей прорваться наружу, чувствуя, что прорыв может обернуться смертельным финалом, — может быть, он и думать о ней забыл, заставил себя забыть… «Мы всегда будем вместе» — вспоминала она его слова и не могла в них не верить. Ей хотелось верить, а все то, что было написано на бумаге, ей, наверное, просто приснилось…

Звуки кипящей в чайнике воды отвлекли ее от грустных размышлений. Улыбнувшись, она отправилась на кухню — готовить обед. Все это странно и необъяснимо, но тем не менее она должна была это сделать хотя бы из благодарности к человеку, который приютил ее в своем доме, причем сделал это совершенно бескорыстно.

Разрезая сочную морковь на узкие, длинные и ровные полоски, она вспоминала прошедшую ночь. Она напоминала ту ночь в поезде — только с точностью до наоборот. На этот раз она была в роли молчаливого слушателя, а Саша, словно забыв о ее присутствии, говорил. Рассказывал о том, как познакомился с Полиной, как они поженились, какая она была… «Как сильно он ее любил, — подумала Алена, — и… любит, до сих пор любит». Сердце сжималось от жалости, от бессилия помочь человеку — но, с другой стороны, она видела, что с каждой минутой ему становится как будто легче. Он оборвал свой рассказ внезапно, как будто оборвалась пленка, спрятанная где-то внутри, и снова стал прежним — колким, ироничным, насмешливым. Алена уже не обижалась на него за то, что он называет ее утопленницей, бесхвостой русалкой, улыбалась в ответ на его улыбку, чувствуя, что с этого момента они стали друг для друга чем-то большим, чем просто знакомые, и снова удивляясь тому, как такое могло случиться.

Через пару часов обед был готов, посуда перемыта — дел на кухне больше не оставалось, и она отправилась в комнату, прилегла на диван. На нее смотрели все те же глаза, которые она вдруг так отчетливо представила себе в дыму пожара… Они словно кричали, молили о спасении… Но потом внезапно она поняла, что это — она, она сама задыхается в этом замкнутом горящем пространстве, а совсем близко стоит он — ее Максим, протягивает к ней руки, но почему-то не двигается с места — только молча и равнодушно смотрит на то, как она умирает…

— Максим! — закричала она и вдруг почувствовала, как чьи-то сильные руки схватили ее и вытащили из огненной пропасти. Она открыла глаза.

— Алена… — перед ней, опустившись на колени, стоял Саша и сжимал ее за плечи, — что с тобой?

Она потянулась к нему, прижалась мокрой щекой к его щеке и тихо заплакала.

— Успокойся, — прошептал он, слегка поглаживая ее по спине, — успокойся, это просто сон. Ничего не случилось…

Приподняв ее лицо, он вытирал тыльной стороной ладони слезы, струящиеся по щекам, а она покорно, словно ребенок, сидела и не двигалась, пыталась успокоиться, глядя в его серые, почему-то уставшие глаза, рассматривая мелкие, едва заметные морщинки возле рта, губы… И вдруг почувствовала прикосновение этих губ на своих губах.

— Что ты делаешь?! — Она отпрянула, сама не понимая, как это могло случиться.

— Извини.

Он поднялся, не глядя отошел в сторону, скрылся в дверном проеме. Алена сидела на кровати, чувствуя, как пылают ее щеки. Как будто бы ничего не случилось — только тающая влажность на губах…

— Алена! — позвал он из кухни. — Идем обедать.

Она поднялась, сделала несколько шагов, почувствовав легкое головокружение, прислонилась к дверному косяку. Он уже разливал суп по тарелкам.

— Не знаю, насколько это съедобно, но запах, на мой взгляд, приятный. Что с тобой? — Обернувшись, он заметил, как она побледнела, и сделал шаг навстречу, но она остановила его взглядом.

— Ничего страшного, просто голова немного закружилась. Сейчас пройдет.

Разговор за столом не клеился — он все время пытался шутить над ее кулинарными способностями, а она отмалчивалась, глядя на него без улыбки, снова и снова мысленно возвращаясь к тому, что произошло между ними.

— Саша, ну когда же ты наконец перестанешь надо мной издеваться? — произнесла она с легким укором и удивилась его ответу:

— Тогда же, когда и ты надо мной.

Он произнес это совершенно серьезно, и Алена решила не лезть в дебри философии, выясняя, кто из них прав. Некоторое время они молчали, а потом он неожиданно сказал:

— Кстати, в ту ночь я спал в комнате на полу. Так что можешь не переживать по поводу своей невинности. Спасибо, — он поднялся из-за стола, — на самом деле было очень вкусно. Мне на работу пора. Ты дома будешь или опять отправишься на поиск приключений?

— Я буду дома, — ответила она, — с меня пока достаточно приключений.

Пока он обувался в прихожей, она раздумывала над тем, что сказала: «Я буду дома» — совершенно спокойно и естественно, как будто это на самом деле ее дом… Черт знает что такое! С каких это пор?

Слово «дом» вызывало у нее в душе противоречивые ощущения. С одной стороны, родительский дом — место, где она росла вместе с Лизой и Иваном, теплые и уютные вечера, запах пряных трав и сдобного теста, мама… И отец. Прошло уже много времени с того момента, когда она, сбежав из опостылевшего дома своего мужа, решила вернуться в родительский дом, — но звук пощечины до сих пор звучал в ее сознании несмолкаемым эхом. Злость и презрение в глазах отца — черта, после которой родительский дом уже навсегда стал для нее чужим. Дрогнувшая штора в окне — но мама, конечно же, ничего не могла поделать, не могла воспротивиться воле отца, который прежде всего оберегал традиции и честь своей семьи, своего рода… Только что из всего этого вышло? А тот дом, в котором она прожила два года после свадьбы, конечно же, так и не стал для нее своим. Даже мысленно она ни разу не называла место, где жила, своим домом. Она была там чужой и прекрасно знала об этом. И вот теперь рану, которая уже слегка затянулась тонкой невидимой пленкой, снова растревожили.