Мишка Фешин пришёл в школу с какой-то тайной. Вертелся на парте, шевелил губами, выпучивал глаза, раздувал щёки.

Галина Ивановна поглядела на Мишку, пытаясь понять его сигнализацию, но и ей, видимо, ничего не пришло в голову.

— Может, Фешин, ты всем свой секрет скажешь? — спросила она.

Мишка встал, набычился. И тут прозвенел звонок. Мы понеслись с ним на перемену. И тут он мне рассказал, что его дедушка приглашает мою маму и моего папу в театр на спектакль, в котором будет играть их главный народный артист.

— Город уже две недели не спит — ждёт премьеры, — передал Мишка дедушкины слова. — Все с ума посходили, билетики спрашивают. Мама уже хочет телефонные провода перерезать, потому что только уснёшь, как кто-то обязательно позвонит в середине ночи, нет ли у нас возможности в театр попасть. А твоих маму и папу приглашают на премьеру!

…Мама собиралась на вечерний приём, а папы пока ещё не было.

— Жалко, что я занята, — вздохнула мама. — Я действительно люблю этот театр и этого артиста…

— Может, отнести дедушке Фешину билеты? — предложил я. — А то там творится что-то ужасное, как бы к нему не сели на лысину зрители.

Мама засмеялась.

— Нет, — подумав, сказала она. — Лучше вы с папой сходите на спектакль. Ты уже достаточно взрослый…

Папу я ждал с нетерпением, даже читать не мог. Я так нервничал, что уснул на диване, а когда проснулся, то папа расхаживал по комнате.

— У нас билеты в театр! — закричал я. — Скорее собирайся! Мы опоздаем!

Папа всё знал.

— Не волнуйся, Саня, — успокоил меня папа. — У нас ещё два часа. И в театр мы обязательно сходим. Выйди на улицу с Мотькой, а я приготовлю ужин.

Когда мы вернулись, папа примеривал у зеркала рубашки. Сначала он надел белую, потом синюю, потом красную, немного подумал и снова надел белую.

— К белой необходим тёмный галстук. — Он распахнул платяной шкаф и долго разглядывал галстуки. — Раньше было проще: форма зелёная, галстук чёрный, так записано в уставе.

Папа разложил на столе галстуки:

— В горошек вроде бы больше подходит молодому, в крапинку — старому.

Он явно хотел получить мой совет.

— В горошек!

— Точно! — обрадовался папа. — А я чуть маме в поликлинику не начал звонить.

Он набросил галстук на шею, закинул длинный конец на короткий, засвистел. Теперь папа знал, что делать. Только никак не завязывалось.

Папа распутал узел, опять стал крутить концы.

— Что-то не так, — признался папа. — К военной форме галстуки с узлом продаются, их завязывать не нужно. Может, к Фешиным сходить? Театральные люди наверняка умеют завязывать галстуки.

Я вспомнил, что дедушка Фешин уже на премьере, и посоветовал:

— Лучше надеть военную форму.

Папа стянул рубашку, которая только что ему понравилась, собрал со стола галстуки и швырнул их на шкаф, как ненужные. Потом поглядел на часы:

— Времени совсем не осталось!

Протянул руку за чёрным галстуком, а галстука нет.

— Он же только что был! Рядом с военным костюмом. Рядом с рубашкой!

Я стал перекидывать папины вещи. То, что на кровати лежало, полетело на стулья, а что на стульях — на кровать. Вихрь поднялся невообразимый.

Наконец папа лёг на пол и на животе пополз под тахту.

Мотька вбежала в комнату на этот шорох и, увидев папины ботинки, залаяла. Папа вылез весь в пыли.

— Кто-то съел мой галстук, — расстроенно заявил папа и покосился на Мотьку. — Без галстука в театр я идти не могу…

Пришлось посоветовать:

— Надевай гражданский костюм, а галстук попросим кого-нибудь завязать в театре.

Папа снова переоделся, подтащил стул, чтобы снять со шкафа другие галстуки, а там чёрный. Папа его вместе с остальными забросил.

— На первое действие мы уже не успеваем, — рассуждал папа, медленно успокаиваясь. — Пойдём на второе. Давай-ка, сынок, подкрепимся перед дорогой. Что-то я проголодался.

Вынул миску, из холодильника. Хотел поставить разогревать на плиту, но я предложил поужинать холодным, так быстрее. И мы, черпая ложками по очереди, съели манную кашу с мясом. Я ещё подумал: отчего это мама стала манную кашу с мясом варить, раньше она такую еду только Мотьке готовила. А папа ел да похваливал.

— Раньше она Мотьке готовила кашу с мясом, а теперь и нам, — поддержал я папу.

Он застыл с поднятой ложкой. Поднялся и открыл холодильник.

— Ты прав, Санечка! — сказал папа сдавленным голосом. — Еда была Мотькина.

Захлопнул дверцу и сел в глубокой задумчивости.

— Придётся отдать Мотьке наши котлеты, надеюсь, она не обидится…

В театр нас не пустили, началось второе действие.

— Пошли, погуляем, — предложил папа. — Знаешь, — признался он, — я до демобилизации мечтал всё свободное время с тобой проводить, а ничего у меня не выходит.

— Я ведь тоже об этом мечтал, — признался я папе.

Кончался сентябрь. Осень стояла в самом разгаре.

На Аничковом мосту, да и вдоль всего Невского горели фонари, и мы с папой немного постояли на набережной, глядя в зыбкую воду.

По Фонтанке плыли листья, и когда они попадали на светящиеся, изогнутые в воде блики от фонарей, то чёрные внезапно светлели, казались жёлтыми и блестящими.

Мы шли по Невскому. Моросил дождь. Со всех сторон мимо нас двигались раскрытые разноцветные зонтики.

Потом мы обошли памятник Пушкину в круглом садике. Александр Сергеевич читал стихи. Дождик был ему нипочём.

— Какие же стихи он читает? — поинтересовался папа.

— «Пушки с пристани палят, — весело сказал я, — кораблю пристать велят!»

— Не исключено, — сказал папа, подумав. — Тогда ещё самолётов не было…

Несколько дней папа ходил очень мрачный. Куда-то звонил, с кем-то советовался. Было ясно — папа ищет работу по душе, только ничего ему не нравилось, он отвергал всё, что ему предлагали.

И вдруг… Ах, как я люблю это «вдруг»! В один прекрасный вечер, когда мы все сидели у телевизора, раздался телефонный звонок, и папа нехотя снял трубку.

— Слушаю, — сказал папа.

Даже издалека было ясно — говорит Решетилов. Вначале папа слушал его устало, потом интерес засверкал в его глазах; папа подтянул ногой кресло и поудобнее уселся.

— Техником Бюро погоды? Синоптиком? — раздумывая над каким-то новым предложением Решетилова, повторил папа.

Он повернулся к маме и главами спрашивал у неё совета. Мама кивнула.

— Любопытно, — подтвердил папа. — И главное, близко к авиации…

Они поговорили ещё, и когда папа закончил, он поднялся и долго расхаживал по кабинету.

— Молодец, Леонид! — похвалил папа. — Правильно додумался. Именно синоптиком! На этой работе, мне кажется, я смогу себя чувствовать прекрасно.

И папа запел какой-то марш.

На следующее утро мы с папой вместе выходили из дома. Я пошёл в школу, а папа сел на автобус и поехал в сторону метеостанции, на Васильевский остров.

На уроках я только и думал: как он теперь там? Много ли успел сделать? И какая завтра начнётся погода? Мишке Фешину я, конечно, намекнул, что кое-какие изменения с погодой могут произойти в самом ближайшем будущем. Только Мишка не тот человек, чтобы не выспросить всё. Пришлось признаться насчёт нового папиного дела.

— И что, — начал выяснять Мишка, — твой папа сможет изменить погоду?

— Папа всё может, — сказал я.

Мишка смотрел на меня восхищённо, а я старался выглядеть как можно увереннее.

До вечера я изнервничался, боялся, что не дождусь папу. Чего только я не сделал за эти часы! И уроки, и Мотьку выгулял. И переговорил на Мотькином участке с собачьими тётями.

Хочу сразу же объяснить: собачьи тёти — это не оскорбление, а профессия. Вернее, раньше, до пенсии, у этих тёть профессии были разными. У нас, например, есть балерина, которая, как танцевать перестала, купила собаку и теперь не может даже припомнить, зачем ей был нужен балет. А попробуйте ей задать любой вопрос из собачьей жизни!..