Галина Ивановна спросила:
— Кому поручим поливать цветы?
Захотели все. Я тоже поднял руку. Разве поливать цветы труднее, чем ходить с Мотькой? Особенно волновалась Удалова. Она даже с места вскочила. Галина Ивановна решала. Тогда Люська стала кричать, что цветы поливать её любимое дело. И Люська принялась объяснять классу, что она обязательно выучится на садовника, а если на садовника нельзя, то станет дворником. Но ребята закричали, что им тоже нравится поливать цветы. Больше всех горячился Мишка Фешин.
— Люська слабенькая, — убеждал он. — Ей и воды-то не принести. А я могу ведро одной ручкой.
Но Галина Ивановна сказала:
— Ведро нам и не нужно. Хватит стакана…
Потом мы приступили к выборам ответственных по гардеробу, по дежурству в буфете, по сбору макулатуры, по чистоте парт. Мишка стал заведующим классной библиотекой. Слово «заведующий» его обрадовало. Он сказал, что принесёт из дома книги про театр. Галина Ивановна вмешалась.
— Нет, Миша, ты этого не делай. Книги у нас уже есть.
Я начал волноваться, что остался без должности, но Галина Ивановна объявила, что приступаем к выбору санитаров.
Мишка поднял руку.
— Кого ты предлагаешь, Фешин? — спросила Галина Ивановна.
— Дырочкина! — сказал Мишка.
Галина Ивановна Мишку похвалила:
— А ты, оказывается, хороший товарищ, Миша. Ну что ж, — кивнула Галина Ивановна. — Я тоже не возражаю против Сани.
Пора было заниматься арифметикой. Галина Ивановна ходила вдоль колонок. И вдруг она задержалась над Люськиной тетрадкой.
— Что же ты, Люся, не пишешь? — спросила она удивлённо.
Люська подняла голову и вдруг заревела:
— У меня голова кружится! Мне плохо…
Я даже поднялся. Люська сидела на моей колонке. Я и не думал, что от меня так быстро потребуется первая помощь.
Галина Ивановна обняла Люську, пощупала лоб.
— Не пойму, — сказала она. — Сходи-ка к медсестре, смеряй температуру… А Саня тебя проводит.
Я вышел к Люське и тоже пощупал её лоб. Он был горячий. Потом я поискал пульс, но пульса не было.
— Ну, что же, — сказал я. — Придётся лечиться…
Медсестры в кабинете не оказалось. Люська заявила, что пойдёт домой. Я пошел за ней — не бросать же её больную.
День был ветреный. Сильно дуло. Я едва догнал Люську. Она очень спешила.
— Давай портфель, — сказал я, задыхаясь. — Тяжесть нельзя носить больному…
— Иди-ка ты, Саня, — неожиданно огрызнулась Люська.
Я обиделся, но потом подумал: это обычная нервность. Теперь я шёл следом. Возвращаться я не имел права. Мало ли что с ней могло случиться? Упадёт в обморок или еще чего-то…
Люська позвонила в свою квартиру, когда я вошёл в парадную.
— Уже из школы? — спросил женский голос.
Дверь на первом этаже захлопнулась. Я вздохнул. «Теперь можно не волноваться. А вечером придётся зайти, проведать… Такая уж у меня нагрузка…»
Дома шли съёмки. Решетилов ходил вокруг Мотьки с киноаппаратом. Он давно мечтал снять фильм «В мире животных». У окна сидела приятельница майора — Виталия Виталиевна Тредиаковская, а для меня тётя Таля, кинооператор и одновременно художественный руководитель. Иногда тётя Таля давала советы, говорила, откуда лучше «схватить» Мотьку.
И вдруг нашей Мотьке надоело «кино». И она принялась чесаться. Сначала она чесала у себя за ухом, потом шею, потом живот задней ногой. И тогда папа посоветовал Решетилову передохнуть. Мы-то знали, если Мотька зачешется, то это надолго.
Все расселились, решили обсудить план предстоящей работы.
— Ах, какой у вас, Боря, дома образцовый порядок, — заметила наконец тётя Таля. — И когда только Олечка успевает? Может, она не очень занята на работе?..
— Что вы! — вмешался я. — Занятее мамы не бывает…
Я неожиданно вспомнил, что назначен санитаром и мне пора бы сходить к Люське. Я взял йод из аптечки, бинты, градусник, баночку валидола и грелку. Потом нашёл чистую тетрадь в косую линейку, надписал: «История болезни», а ниже — «Удалова Людмила». Положил в портфель, но подумал и дописал диагноз: «Головокружение на уроке».
Дверь открыл Люськин папа.
— Ты к кому, мальчик? — спросил папа.
— К Удаловой Людмиле. Я санитар. И пришёл ее проведать. И даже полечить, если нужно.
Брови у папы поднялись, на лбу возникли морщинки.
— Не понял, — сказал папа. — А кто заболел в вашем классе? Ты?
Я засмеялся:
— Заболела Люся. Ваша дочь. У неё началось головокружение на уроке, когда Галина Ивановна вызвала её решать задачу…
— Ага, — понял папа и отступил, дал зайти мне в квартиру. — Она задачу решила?
— Нет, конечно. Я же сказал, она заболела.
— Так, так, — сказал папа.
Что-то он долго думал.
— Так, так, — повторил он снова. — Спасибо, мальчик. Люси нет, но мы разберёмся…
— Пожалуйста, разберитесь, — попросил я. — А то я отвечаю за всю колонку. Можете дать ей лекарства. У меня есть валидол…
Совещание у нас в доме было в полном разгаре. Про Мотьку, видно, забыли — она спала на кухне.
— Неправильно мы работаем, товарищи, — говорила тётя Таля. — Снимаем случайные кадры. Нам нужен киносценарий, как всем настоящим киностудиям. Одна грандиозная мысль у меня есть. Нужно снять фильм про уличное движение.
— Я давно мечтаю снять такую картину, — сразу же заявил майор. — Но сюжет?
— Это очень просто… — объявила она. — …Жила-была девочка на нашей, предположим, улице. И у неё была красная шапочка…
— Это что-то новое, — сказал Решетилов.
— Но кроме того, у девочки была бабушка, с которой девочка выходила гулять.
Тётя Таля осмотрела присутствующих и многозначительно улыбнулась.
— …И вот однажды бабушка села на скамейку и уснула. А Красная Шапочка принялась играть с мячиком… И так играла она, пока мячик не выкатился на дорогу… Девочка бросилась за ним… И тут…
— Серый Волк?! — ахнул Решетилов.
— Нет, — остановила его тётя Таля. — Волка нам не достать. Лучше — машина. Грузовик.
Наступило молчание.
— Ну вы и талантище, Таля! — воскликнул наконец Решетилов. — Фильм мы покажем в ГАИ, а потом начнём его крутить во всех школах. Пускай дети и бабушки учатся переходить дорогу, правда, Боря?
Все повернулись к папе. Мне показалось, что папа по-прежнему грустный. Что-то ему не нравилось в предложении тёти Тали. И всё же папа сказал:
— Если вам нравится этот сценарий, то я возражать не стану.
Удача! На скамеечке дремала старая бабушка, а девочка в красной шапочке сидела в песочнице и делала куличики. Мячик большой, разноцветный лежал тут же.
— Начнём съёмки, — шёпотом скомандовал майор Решетилов, точно боялся разбудить бабушку. — Вы, Таля, снимайте внучку и мячик и бабушку. Я буду организовывать толпу. А ты, Борис, смотри, как это у нас получается…
И Решетилов разъяснил задачу:
— Идея такая: люди идут по своим делам, кто в магазин, кто — на работу, а бабушка тем временем безответственно дремлет, не думая, что внучка её без присмотра.
Виталия Витальевна тут же пошла к песочнице, а Решетилов — на тротуар. Мы видели, как он останавливал прохожих.
— Гражданин, задержитесь! — уговаривал Решетилов. — Пожертвуйте пять минут ради искусства.
Высокий человек в шляпе замахал руками, ему, видимо, некогда было играть в кинокартине.
— Нет, нет, — в микрофон кричал ему Решетилов. — Задержитесь. Я вас призываю!
Он отскочил, поднял киноаппарат к глазам — камера затарахтела.
И вдруг человек перестал возмущаться и бросился наискосок.
Он бежал в сторону спящей бабушки и её внучки.
— Стой! Снимать буду! — кричал Решетилов.
Девочка, которая в это время сидела в песочнице, испуганно вскочила, схватила мячик и кинулась от гражданина на дорогу. Мячик выпал. Он катился всё быстрее и быстрее.
