– А скажите, госпожа Лукера, вы тоже в своих коврах придерживаетесь традиционных мотивов?

– Чего-чего? – открыв рот, поинтересовались у меня. – Я песни, когда тку, девушка, не пою.

– Ой, я про рисунок на ковре. Ну, местное попереченское «клеймо».

– А-а, – еще шире открылся у интервьюентки рот. – Ну, а как же? Придерживаюсь. Такое у нас правило, чтоб, значит, были.

– А что именно «были»? – нахмурил Эрик лоб.

– Так эти деревья с бугра. Закрученные сосны да березы.

– Закрученные? – заинтересованно оторвалась я от блокнота. – А как это?

Тетка Лукера после паузы выдохнула:

– А вот так… Вывихами да колесами. Дурной у нас лес на бугре. И место там дурное. Но, опять же, памятное. Был специалист из вашего музея в Куполграде пять или шесть лет тому назад, так он всё там излазил и сказал, что закрутила те деревья енергия. Сила, значит.

– Ага, – теперь открыла рот я. – Сила? А как она себя проявляет?

– Ну-у, – надула щеки тетка Лукера. – Как она себя… – и, вдруг, подпрыгнула на стуле. – А вот еще наша с мужем заслуга: мы свои ковры пропитываем особенным раствором. И они тогда не блекнут много лет… Чего ты не записываешь?

– Я пи-шу, – почесала я за ухом карандашом.

– Госпожа Лукера, – спешно вступил Эрик. – а если мы в нашей статье допустим такое… лирическое отступление? Так сказать, «местную легенду», которая придаст ей дополнительный колорит? Ведь у каждой деревни в Ладмении есть подобные истории. А у вас – «закрученный энергией лес». Не могли бы вы поподробнее о нем рассказать?

– А вот не могла б! – вскинулась та неожиданно резко.

– Почему? – выразил удивление Эрик.

– А не могла б и всё! И, знаете что, ребяты?.. Давайте ко я вас к другим своим коллегам отведу? У меня время приемов закончилось. Пора за работу браться.

– Ага? – недоуменно переглянулись мы с рыцарем. – Ну, хорошо. Давайте, – и вслед за подскочившей от стола хозяйкой, направились прямиком к двери…

Дальнейшее наше шествие по Поперечке стало сильно смахивать на игру войлочным мячом от двора к двору. Хотя мячей было два: я и Эрик, а желающих нас запнуть в ворота конкурента сильно прибавилось. В противовес развернутости ответов. Да мы даже вопросы свои задавать в конце концов перестали, лишь наблюдая данное действо со стороны. При этом на лице Эрика все чаще читалось желание клеймо свое прокуратское, все ж, предъявить. Я же лишь крутила головой и внимательно слушала:

– Соседка! Тут к тебе корреспонденты пришли! Из газеты будней! Открывай!

– А чё им надо?! – из-за очередных ворот к очередному нашему проводнику.

– Коврами твоими интересуются и откуда на них кривые деревья растут?!

– А-а! Ничё не знаю! Да это и не деревья вовсе, а… – на этом месте дверь в заборе обычно открывалась. – А давайте я вас до соседа своего провожу?

– Не надо!.. Уф-ф… – рядом с девятым низким палисадником, опустилась я на теплую пустую лавку. – Мы сейчас… в храм.

– Зачем это?! – удивленно уставились на меня оба наших проводника.

– Исповедоваться, – медленно, сквозь зубы оповестила их я…

Еще через шесть секунд пространство вокруг лавки благостно опустело…

– Ну и что ты обо всем этом думаешь?

Эрик густой широкой тенью навис в аккурат надо мной. Я с прищуром подняла глаза вверх:

– Пока рано… делать выводы, – и подскочила с лавки. – Пошли.

– Куда? – отпрянул он в сторону.

– Как это, «куда»? В местный храм… Так ты со мной идешь?

– Иду, – буркнули за моей спиной. И дальше с выразительным сомненьем осведомили. – Полностью сейчас на твой опыт… полагаюсь.

Ага. И на зуд в плечах. Хоть об забор их чеши… Тысь моя майка…

«Местный храм», это было сказано с большой долей лести попереченскому жилью Бога. Да мы его еще с бугра прекрасно разглядели. Что же до самого здешнего Батюшки, то и он в свой «антураж» вливался весьма гармонично. Худенький, востроглазый, с жидкой козлиной бородой, напомнившей мне канцлера Исбурга (будь у него сводный брат от отца-гнома). Хотя к священникам, особенно православным, отношусь… хорошо. Не из-за семи лет, прожитых в Бередне. И даже не благодаря знакомству с одним лопоухим Святым (он, впрочем, католик), а сразу после беседы куполградского Отца Сергия с Варварой. Когда на вопрос дитя о своей «нечистой сути», тот сказал: «Иметь в отцах демона, а матерью ангела, значит быть обычным созданием, живущим на земле. Ибо жизнь наша и есть вечные метания души меж добром и злом. Так иди и просто живи». Прекрасные слова. И, главное, проще не скажешь…

– Добрый день, Батюшка. Извините, что отвлекаем от колки дров. Мы к вам… за советом, – вот и я решила вести себя также без затей.

Местный священник от такой новости пораженно расширил глаза:

– Ко мне?

– Так точно. К вам.

– Ну, проходите, – и, бросив топор в траву, суетливо одернул выцветшую до серости рясу.

Я прямо напротив, у крыльца, замерла:

– А ничего, что с непокрытой головой?

– Ничего, – взмахнул он ладошкой… Да. Видно давно сюда никто с такой оказией не заходил. – Бог всех слышит и в любом нашем обличье.

Внутри храма оказалось на удивление чисто и даже уютно. Правда, без знаменитых местных ковров на плитах пола. Зато с веселыми домоткаными половиками. Как дорогами: прямо к алтарю, правой иконе за здравие и к левой – за упокой. Однако трескучие свечки торчали сейчас лишь по центру. Целых три. Мы уселись на широкой скамье под окном, справа от входа.

– Кх-х, – от неловкости кашлянул в кулак Эрик.

Батюшка сложил на коленках руки:

– Я вас слушаю.

– Говорю… И у меня вот какой вопрос: что здесь происходит?

– В каком смысле? – дернул священник бородой.

– В смысле вменяемости вашей паствы. Мы сами – не здешние. И прибыли сюда по важному делу, но, ощущение сразу сложилось, будто все вокруг тронулись в уме. Нет, я, конечно, понимаю специфику конкурентной борьбы и личных неприязней, но, чтобы вот так массово ненавидеть и бояться?.. Батюшка, объясните. Кто, кроме вас?

А вот теперь они кашлянули оба разом: и священник и Эрик. Но, раз вопрос я задала первому…

– Что я могу вам сказать, дочь моя? – неожиданно проблеял тот.

– Правду, – вскинула я брови. – Мы же – в Божьем храме, а вы…

– А я здесь еще и живу.

– То есть?

– А то и есть… – скосился он в правую пеструю «дорогу». – Дочь моя… я малодушен, признаюсь вам, ибо правы вы: кто кроме. Я малодушен. И я… тоже боюсь. Но, не за себя. За души всех, живущих здесь. Ибо, когда затянется беспросветно тропка от Поперечки в эту дверь, не будет им дороги и в царство Отца нашего.

– И как скоро она «затянется»? – подал голос Эрик.

– А уж не долго ждать, – вздохнул, обернувшись к нему Святой Отец.

– Так ждете то вы чего?

– Чего я жду, дочь моя?.. Да уж точно не комиссии из Синода. Жаль мне их.

– Кого? – гулко огласилась я.

– Свою паству, – уточнили недоуменно. – Вдруг, одумаются, вернутся к истинным в жизни ценностям. Еще есть шанс… А вот вы, – и вскинул на меня глаза. – Вы с какой целью интересуетесь?

– Я? – голос мой теперь вышел хриплым. – С целью действовать, а не «ждать». И вы, кроме своих «маршрутных афоризмов» чем-то еще нам можете помочь?

– «Маршрутных афоризмов»?.. Да, пожалуй, ничем. Кроме… вы знаете притчу об «олефиа фрура»?

– «Олефиа фрура»? – прищурилась я на Эрика. Тот недоуменно скривился. – Нет.

– А, ну тогда, пожалуй, ничем, – и боком встал со скамьи. – Вы меня извините. Пора готовиться к службе. Может, останетесь на нее? Я потом щи разогрею и самовар вскипячу.

– Не-ет, спасибо. Нам пора, – и, не оборачиваясь, пошла к двери. Лишь у самой ее задержалась… А впрочем, пусть как хочет. У каждого свои «методы». – До свидания.

– Бог вам в помощь! – гулко хлопнула за нашими спинами тяжелая ржавая створка…

– У-уф-ф… – громко выдохнула я на крыльце.

Эрик сбоку от меня тихо хмыкнул:

– Да-а… Божий иносказатель… Агата?

– Ага?

– А теперь-то ты готова сделать выводы?