— Иван Дмитриевич! — отступая на мостовую, позвал Гайпель.

— Кого ты там увидел?

— Спускайтесь ко мне, я вас умоляю…

Спустя четверть часа Иван Дмитриевич стоял на улице, слушал Гайпеля и смотрел туда, где зажглось на фасаде единственное окошко. Шитковский, несомненно, был там. Там, где совсем недавно пили коньяк с бароном Нейгардтом и тот называл имена людей, имеющих отношение ко всей этой истории. Потемкин, Зильберман, Екатерина Великая. Имени Шитковского среди них не было. Петрова — тоже.

— Грянем туда, Иван Дмитриевич?

— Нет, здесь обождем. Он, должно быть, скоро выйдет.

— Давайте, — предложил Гайпель, — встанем прямо у стены возле подъезда, а как он пойдет, мы его и…

— Что?

— Цап голубчика! Сзади. И сразу вопрос за вопросом, пока не опомнился, вопрос за вопросом.

— Давайте встанем, — согласился Иван Дмитриевич. — Там каплет поменьше.

Каллисто отчаялась дождаться возлюбленного и опустила жалюзи на окнах своей спальни. Звезды скрылись в тучах. Дождик припустил, капли делались все крупнее, под ними начали звенеть и ныть жестяные карнизы.

— Красный зонтик бы сюда, — фамильярно подмигнул Гайпель.

Не дождавшись ответа, он кивнул вверх, в ту сторону, где за освещенным окном в тепле и сухости сидел Шитковский.

— Знаете, что он мне говорил? Мне, говорит, лично ничего не надо, у меня одна корысть — Путилину свинью подложить, — вдохновенно кляузничал Гайпель. — Мстительный, говорит, ваш Путилин, как черкес.

— Есть грех.

В подъезде ударили шаги. Подковки на каблуках у Шитковского были новенькие, далеко слыхать. Дверь отворилась, он шагнул на улицу.

Гайпель сзади, как было задумано, положил ему руку на плечо:

— Стой!

Прозвучало хрипло и грозно.

Фонарь к этому времени уже погас, вокруг царила непроглядная тьма. Шитковский решил, видимо, что сейчас будут грабить, и, не оглядываясь, чтобы не терять времени, рванулся вперед. Иван Дмитриевич не успел и рта раскрыть, как Гайпель с неожиданной для него ловкостью заскочил сбоку, поставил беглецу подножку. Тот упал без особого для себя ущерба, но, не понимая, что происходит, а ожидая самого худшего, зажмурился, а затем дико заверещал. В его крике потонул голос Ивана Дмитриевича:

— Да мы это! Я, Путилин… Чего орешь?

От страха Шитковский уже мало что соображал. Тем не менее он исхитрился лягнуть склонившегося над ним Гайпеля сапогом в живот, быстро пополз на четвереньках, вскочил и снова наладился дать деру, но был схвачен за ногу. Гайпель все больше удивлял Ивана Дмитриевича, никогда не замечавшего за ним такой прыти. Теперь Шитковский основательно стукнулся головой о поребрик тротуара. Он лежал неподвижно, скорчившись на мокрой мостовой. Иван Дмитриевич потрепал его по щекам, потеребил за нос. Никакого результата.

— Ничего, очухается, — злобно сказал Гайпель.

Он тяжело дышал, глаза горели воинственным огнем.

— Вопрос за вопросом! — передразнил его Иван Дмитриевич. — Весь дом перебудили.

Окно в квартире Нейгардтов не погасло, и кое-где по фасаду осветились другие. Захлопали рамы и форточки. Сверху, из-под самой крыши, окликнули:

— Иван Дмитриевич, это вы?

Он узнал голос Зеленского.

— Я, я…

— Вы живы?

Первой этот вопрос должна была бы задать жена, которую он видел в окне собственной спальни, но она молчала.

— Все в порядке, Сергей Богданович. Спите.

— Вы поймали убийцу? Да? — не унимался Зеленский.

— Не-ет!

— Сейчас я к вам спущусь.

— Ради Бога, не надо!

Иван Дмитриевич отметил, что барон с баронессой внимательно смотрят на улицу, однако из их окна никаких вопросов не последовало.

Зато левее и выше прорезался Гнеточкин.

— Маша, Маша, — призывал он жену, — иди скорее! Это, Машенька, тот самый, которого я вечером видел. В подворотню еще побежал от меня. Во-от лежит…

Зайцевские курочки тоже закудахтали этажом ниже. Под ними Евлампий прижимал к стеклу свой чухонский нос, но Шарлотты Генриховны видно не было.

Прибежал дворник.

— У, ворюга! — сказал он, с профессиональной ненавистью глядя на Шитковского, который по-прежнему лежал, как труп.

В партикулярном платье он мог быть принят за кого угодно. Украдкой дворник хотел пнуть его, по передумал под остерегающим взглядом Ивана Дмитриевича.

— Вор, вор! — отозвалось у Зайцевых цыплячьими голосами, однако самой курицы было что-то не видать и не слыхать.

В дополнение ко всему сверху донесся требовательный собачий лай.

— Машенька, — закричал Гнеточкин, — покажи Джончику! Джончик тоже хочет посмотреть.

Появилась его мадам с пуделем на руках.

— Эк я его уложил! — польщенный всеобщим вниманием, сказал Гайпель без малейшего раскаяния в голосе.

Он обводил глазами публику и только что не раскланивался. Партер, как всегда, сдержанно выражал свое восхищение, но демократическая галерка рукоплескала вовсю. Шитковский не подавал признаков жизни. Иван Дмитриевич присел, зачерпнул из лужи водички и полил ему на лоб. Не помогло. Явилось подозрение, что хитрый Федя прикидывается. Чем дольше он будет так лежать, тем сильнее будут нервничать его обидчики. Но в любом случае пора было что-то предпринимать.

Иван Дмитриевич сделал жест, объединяющий Гайпеля с дворником, и приказал:

— Берите его. Ко мне пока занесем.

Когда поднялись на первый этаж, он увидел, что дверь куколевской квартиры открыта. На пороге стояла Шарлотта Генриховна.

— Я вижу, вы заняты, — сказала она.

За ее спиной Иван Дмитриевич заметил какую-то даму, которая кивнула ему как старому знакомому. Всмотревшись, он узнал Нину Александровну, жену Куколева-старшего.

— А в чем дело, Шарлотта Генриховна? Что-то хотели мне сообщить?

— Вы спрашивали, какую вещь взяла Лиза в память о бабушке. Евлампий сказал мне.

— И какую же?

— Серебряный флакончик.

— Моя дочь играла с ним, когда была девочкой, — вмешалась Нина Александровна.

— Это все, чем он примечателен?

— Вообще-то Марфа Никитична держала в нем святую воду. Яков, помню, еще что-то мне про него рассказывал, какое-то семейное предание, но я позабыла.

— А вам, — обратился Иван Дмитриевич к старшей невестке, — ваш муж ничего не говорил об этом флакончике?

— Мой муж не столь сентиментален, — ответила она.

— Но Лиза, видимо, пошла в вас, а не в отца.

— Да. Не знаю только, к счастью или к несчастью. С ее чувствительностью ей в жизни придется трудно.

Во время этого разговора Ивану Дмитриевичу показалось, что Шитковский приоткрыл один глаз.

— Э-эй, Федя! — позвал он.

Глаз быстренько закрылся. Ладно, пусть. Иван Дмитриевич решил отложить разоблачение на потом. Шитковского снова подняли и двинулись дальше.

Гайпель шел задом, обхватив свою жертву под мышками.

— Тяжелый, — удовлетворенно сказал он. — А по виду не подумаешь.

— В кости, значит, широкий, — объяснил дворник.

— Ага, мосластый. И как это я его?

— Правда, ваше благородие, она кость ломит…

У себя на этаже Иван Дмитриевич увидел, что квартира Гнеточкиных распахнута настежь. Хозяин и хозяйка с пуделем на руках стояли у порога, но его собственная дверь была закрыта. Он позвонил и, когда появилась жена, сказал заискивающе:

— К нам его пока занесем.

Она вскинула брови.

— Зачем?

— Нужно кое о чем расспросить. Важное дело.

— Почему всегда именно к нам?

— Всегда? — возмутился Иван Дмитриевич. — Что значит всегда? Первый раз.

— Нет, не позволю, — сказала жена.

— Куда ж его? Дождик на улице.

— Куда хочешь. Всякую сволоту в дом таскать… С ума сошел?

— Да это же наш с ним, — Иван Дмитриевич указал на Гайпеля, — товарищ! А ты думала? Наш товарищ, вместе служим. Шитковский его фамилия.

— Да? Приятно познакомиться,

— Давайте его в прихожую, — расслабленный этой репликой, скомандовал Иван Дмитриевич.

— Нет, — ледяным голосом сказала жена. — Через мой труп.