По крайней мере, от свертка из полотенец Альмену теперь следует держаться подальше.

Прислуга вернулась с подносом. На нем стояли: два кофе эспрессо, стакан с зеленой жидкостью, стакан воды на подставке с двумя таблетками алькозельцера и маленькая бутылка шампанского.

– Завтрак для госпожи Хирт, – непроницаемо сказала женщина так, что в ее словах нельзя было уловить какой-то дополнительный смысл.

Альмен постарался взять поднос с точно такой же естественностью.

16

Когда он вошел в комнату, постель была пуста. Из-за приотворенной двери ванной слышались шумы, неприятные шумы: кашель, отфыркивание, отхаркивание, стоны, ругательства.

Альмен поставил поднос на ночной столик и размышлял, как бы дать ей знать о своем присутствии.

В этот момент дверь ванной распахнулась, и оттуда вышла Жоэль. Она была голая, что ей – пронеслось у него в голове – в приглушенном шелковом свете той ночи шло больше, чем в ярком освещении этого сухого ветреного утра.

Ей понадобилось несколько секунд, чтобы заметить его.

– Shit! Я думала, ты ушел.

Она глянула на себя сверху, метнула в его сторону полный ненависти взгляд и поспешила назад, в ванную.

Когда она вернулась минут через десять, на ней уже была губная помада, подводка для век, немного косметики, одно черное полотенце в качестве тюрбана и второе в качестве саронга.

Только теперь она заметила поднос. Направилась прямиком к нему и вылущила таблетки в стакан с водой. Оба зачарованно наблюдали, как таблетки прыгали в волнении углекислоты.

– Ты спас мне жизнь, – пробормотала она и похлопала его по щеке.

Средство растворилось вплоть до маленького осадка из белых крошек на дне. Она поднесла стакан ко рту и привычно осушила его залпом. Потом взяла стакан с травянисто-зеленой жидкостью, выпила половину и сказала:

– Сок дикого ячменя. Очищает организм от ядов и укрепляет иммунную систему.

Жоэль села на край кровати и приступила к первому эспрессо.

– Я видел твоего отца.

– Ах, он здесь? – В ее словах звучало равнодушное удивление.

– А ты не знала?

– Про моего отца никогда не знаешь, где он сейчас находится. Иди сюда, сядь. Жертвую тебе мой второй эспрессо.

– Спасибо, я свой уже выпил. – Альмен сел рядом с ней. – Мне уже скоро надо идти.

– Откроешь мне перед уходом эту чекушку? – Это было все, что она хотела сказать на его сообщение.

Альмен открыл маленькую бутылку шампанского и наполнил бокал.

– Сначала второй эспрессо. – Она подала ему свою пустую чашку, будто кельнеру.

Он заменил ее на полную, коричневая пена которой уже полопалась и освободила кружок черной жидкости.

Она осушила чашку, скривилась и снова протянула пустую чашку ему. Он взял у нее грязную посуду, а ей сунул во все еще протянутую руку бокал шампанского.

Жоэль выпила половину и поставила бокал на ночной столик. Потом вытянула руки и, зевая, потянулась.

– Борис тебя отвезет. Когда захочешь.

– Тогда прямо сейчас, – коротко ответил Альмен.

Она пошла к телефону, набрала короткий номер и сказала:

– Да, Борис, господин фон Альмен вроде как готов. Спасибо. – Она положила трубку и улыбнулась ему: – Он ждет тебя у подъезда.

Жоэль подставила левую щеку и положила ладонь ему на затылок. Второй ладонью снова потрепала его по щеке так же покровительственно.

– Спасибо, – шепнула она, – было хорошо.

Альмен спустился по лестнице и спросил себя, почему она без звука дала ему отставку. Он удовлетворился тем объяснением, что увидел много лишнего. Слишком много правды в слишком ярком свете.

Борис ждал его с плохо скрываемой насмешкой. Когда они выехали за ворота, Альмен беззвучно шепнул:

– Прощай, Жожо.

17

Когда Альмен нажал кнопку звонка на входной двери своего дома, было уже полуденное время.

– Да? – ответил недоверчивый голос Карлоса.

– Это я, – сказал Альмен.

– Дон Джон… – начал было Карлос, но связь оборвалась, и зажужжал зуммер запорного устройства.

Альмен прошел часть дороги, ведущей к вилле, и свернул на дорожку к дому садовника.

Дверь, как обычно, была открыта, и Карлос ждал его в прихожей. Альмен сразу увидел по нему, что не все в порядке. Не дожидаясь приветствия, Карлос сказал:

– Дон Джон, le esperan , вас ожидают.

– Кто?

– Un seňor . – Он указал подбородком в сторону гостиной.

Еще до того, как Альмен увидел, он уже знал, кто его дожидается. Гость стоял в полуоткрытых дверях и теперь распахнул их полностью. Не говоря ни слова, он протянул Альмену раскрытую ладонь. Поскольку Альмен не среагировал, гость требовательно покачал ею.

Альмен освободился с помощью Карлоса от пальто, прежде чем полезть в карман, чтобы выудить оттуда оставшиеся купюры. Он отсчитал на лапу Деригу пять тысячных.

Дериг стоял не шевелясь, как соляной столб, и ждал остальное.

Альмен обыскал свои карманы, нашел еще две сотенные и одну пятидесятку и положил все это поверх крупных купюр.

Дериг сказал:

– Двенадцать тысяч четыреста пятьдесят пять.

– У нас еще есть что-нибудь в доме, Карлос? – небрежно осведомился Альмен.

Карлос удалился в кухню и вернулся с двумя тысячными, которые Альмен оставлял ему в амбарной книге по домашнему хозяйству. Альмен положил и их на неподвижно вытянутую руку.

Дериг ждал.

– Остальное на днях, – твердым тоном сказал Альмен.

Дериг повернул ладонь на девяносто градусов. Купюры упали на пол.

– Дерига этим не купишь, – спокойно и угрожающе сказал он. Потом поставил свой правый каблук на стопу Альмена и перенес на него весь свой вес.

Альмен вскрикнул.

– В четверг. В это же время. На этом же месте. Иначе…

Дериг пошел к двери и остановился перед ней. Карлос понял и открыл дверь. Дериг сунул ему чаевые в десять сантимов.

Карлос закрыл за ним дверь, бросил монету в мусорную корзину рядом с вешалкой и нагнулся, чтобы собрать купюры с пола. Альмен скакал на одной ноге, потирая вторую.

– «Дерига этим не купишь! – презрительно повторял он. – Дерига этим не купишь!»

18

Нечасто так бывало, чтоб Альмен не мог оторваться от книги. Его страсть к чтению – и он не притворялся в этом – всегда была его способом отгородиться от действительности, окопавшись в другой реальности.

Но на сей раз окоп не срабатывал. Он читал Бальзака, Тридцатилетнюю женщину . Раньше этот автор гарантированно уводил его в другой мир. Но сегодня и Бальзаку не удавалось указать картинам сегодняшнего дня их место.

Между строчками то и дело выныривала Жоэль. Экзальтированная и декадентская в «Шапароа»; усталая и испытывающая потребность к кому-то прислониться, словно девочка, в пижаме не по росту; разбитая с похмелья; голая и изношенная в ярком свете позднего утра; отстраняющая и самодовольная при прощании с ним. Стрекозы тоже возникали снова и снова. В освещении витрины и в бесформенном черном комке из полотенца в живой изгороди из туи.

То и дело становился у него на пути и образ Клауса Хирта. Как он смотрел из-за дверного косяка. Что это был за взгляд? Испытующий? Презрительный? Недоверчивый? Знающий?

А если ему и удавалось наконец прогнать эти картины, то между элегантных и изысканных маркизов и графов Бальзака грубо и ординарно протискивался Дериг. Которого не купишь.

Вытеснить этого было труднее всего. Он был вездесущ – из-за тупой боли кровоподтека на ступне Альмена, которая давала о себе знать при малейшем движении. Альмен снял башмак, разместил ступню повыше и надеялся на действие мази, которую ему прописал Карлос. Ее нужно было выдавливать из хрупкого тюбика с надписью «Милагро», чудо.

Альмен сдался. Он отложил книгу и похромал к стеклянной стене, ведущей к задней части сада, отсюда была видна мрачная чаща за теплицей, где иногда показывалась городская лиса.