И вполне возможно, игнорируя политические вопросы, рассуждали о вопросах «вечных» – вере, неверии, жизни, смерти. И в связи с этим могли поминать и труды Фридриха Ницше, слова которого Булгаков вспоминал даже на смертном одре.
Однако идиллия быстро кончилась. Любовь Булгакова к Тасе с самого начала изобиловала драматическими моментами. Родители обоих были против этой связи, считая брак неравным. Булгаков был сыном профессора Киевской духовной академии, получившего звание за считаные дни до смерти. Правда, Афанасий Иванович Булгаков успел дослужиться до довольно высокого чина статского советника (между армейскими полковником и генерал-майором; соответствовал упраздненному в конце XVIII века военному чину «бригадир» – вспомним одноименную комедию Фонвизина). Этот чин права на потомственное дворянство в начале XX века не давал. Такое право в гражданской службе давал только следующий чин – действительного статского советника. Значит, Михаил Булгаков был мещанином, и столбовым дворянам не очень почетно было с ним породниться. Но и мать Булгакова, очевидно, опасалась, что родители Таси будут свысока смотреть на зятя – выходца из низшего сословия. Да и по уровню доходов крупный чиновник (пост председателя казенной палаты в губернии был второй по значимости после губернатора, и занимавшие его чиновники, как правило, имели более высокое жалованье, чем вице-губернаторы) значительно превосходил профессорскую вдову, вынужденную, чтобы дать достойное образование детям, подрабатывать казначеем во Фробелевском обществе. Вероятно, мать боялась, что ее сын в семействе Лаппа будет на положении бедного родственника. Но инициатива по прекращению отношений молодых людей последовала от родителей Таси и чуть было не привела к трагедии. Может быть, они считали, что ей еще рано вступать в связь с молодым человеком – еще шестнадцати нет (а ее отношения с Михаилом носили отнюдь не платонический характер), а может, у них были насчет нее какие-нибудь матримониальные планы. К тому же была идея отправить Тасю учиться в Париж. Так или иначе, но на Рождество 1908 года Тасю не пустили в Киев, куда она обещала приехать, а отправили в Москву к бабушке. Друг Булгакова Александр Гдешинский прислал телеграмму: «Телеграфируйте обманом приезд Миша стреляется». По воспоминаниям Татьяны Николаевны, «отец сложил телеграмму и отослал в письме сестре: «Передай телеграмму своей приятельнице Варе»…». Н. Давидович показала телеграмму Варваре Михайловне. Как вспоминала Татьяна Николаевна, «они смеялись. Тогда Михаил решил сам приехать. Он как раз кончил гимназию, и дядя Коля (Н.М. Покровский, дядя Булгакова. – Б. С.) подарил ему 25 рублей. Он написал, чтобы я только вышла к поезду, и он – сразу уедет обратно. А это письмо перехватила моя мать, и меня заперли на ключ. И Михаила из Киева не отпустили».
Быть может, Михаил все-таки о самоубийстве всерьез не думал, а лишь по-театральному разыграл готовность застрелиться, чтобы добиться свидания с любимой. Очевидно, и его родители, и родители Таси эту угрозу не восприняли, только посмеялись над ней.
Тасю родители не пускали в Киев почти три года. Зато Михаил, согласно дневниковой записи его сестры Нади, «все время стремится в Саратов, где она живет…». Всего Булгаков приезжал сюда к Тасе не менее семи раз. Первый приезд был на рождественские каникулы с декабря 1911 года до середины января 1912 года. Михаил тогда приехал, сопровождая бабушку Татьяны, Елизавету Николаевну. К тому времени он уже был студентом медицинского факультета Киевского императорского университета имени Святого равноапостольного князя Владимира, куда поступил в августе 1909 года, и эта поездка самым негативным образом повлияла на булгаковскую учебу. В «Белой гвардии» Булгаков писал: «…Вечный маяк впереди – университет, значит, жизнь свободная, – понимаете ли вы, что значит университет? Закаты на Днепре, воля, деньги, сила, слава… За восемью годами гимназии… трупы анатомического театра, белые палаты, стеклянное молчание операционных…»
Но теперь осуществление мечты оказалось под угрозой. Занятия он забросил, не стал сдавать экзамены и был оставлен на повторный курс. Не исключено, что он еще раз посещал Саратов до лета 1912 года, когда его поездка отразилась в дневнике сестры Нади и письмах родных, что и вызвало перерыв в занятиях. А вот следующий визит в город на Волге состоялся в 1913 году уже после свадьбы и вместе с Тасей. Вдвоем они приехали в Саратов и в начале июня 1914 года. Там их застала Первая мировая война. Михаил помогал раненым в лазарете, организованном в казенной палате Н.Н. Лаппа, а Тася работала там же сестрой милосердия. Следующий визит четы Булгаковых в Саратов пришелся на январь 1916 года. Затем они посетили город в феврале 1917 года, и здесь их застала весть о революции. Наконец, последний раз Булгаков побывал в Саратове в декабре 1917 года.
О том, какие мысли владели в те годы Булгаковым, мы можем частично судить по дневнику его любимой сестры Надежды. Вот, например, запись от 25 марта 1912 года: «Теперь о религии… Нет, я чувствую, что не могу еще! Я не могу еще писать. Я не ханжа, как говорит Миша. Я идеалистка, оптимистка… Я – не знаю… – Нет, я пока не разрешу всего, не могу писать. А эти споры, где Иван Павлович (Воскресенский. – Б. С.) и Миша защищали теорию Дарвина и где я всецело была на их стороне, – разве это не признание с моей стороны, разве не то, что я уже громко заговорила, о чем молчала даже самой себе, что я ответила Мише на его вопрос: «Христос – Бог, по-твоему?» – «Нет!»
Между тем, по воспоминаниям Т.Н. Лаппа, «Варвара Михайловна была очень верующая. «Варя верующей была. Она зажигала лампадки под иконами, и вообще». О своем же отношении к религии Татьяна Николаевна не вспоминала ничего. Можно предположить, что она либо склонялась к модному тогда среди образованной молодежи атеизму, либо была вообще равнодушна к вопросам веры и неверия.
Михаил с Татьяной много гуляли по Киеву. Заходили они и в знаменитую панораму «Голгофа». Это посещение навеяло, среди прочего, соответствующую сцену в «Мастере и Маргарите»: «Наконец, подошла кентурия под командой Марка Крысобоя. Она шла, растянутая двумя цепями по краям дороги, а между этими цепями, под конвоем тайной стражи, ехали в повозке трое осужденных с белыми досками на шее, на каждой из которых было написано «Разбойник и мятежник» на двух языках – арамейском и греческом. За повозкой осужденных двигались другие, нагруженные свежеотесанными столбами с перекладинами, веревками, лопатами, ведрами и топорами. На этих повозках ехали шесть палачей. За ними верхом ехали кентурион Марк, начальник храмовой стражи Ершалаима и тот самый человек в капюшоне, с которым Пилат имел мимолетное совещание в затемненной комнате во дворце. Замыкалась процессия солдатскою цепью, а за нею уже шло около двух тысяч любопытных, не испугавшихся адской жары и пожелавших присутствовать при интересном зрелище». Но Булгаков тогда еще и не думал, что когда-нибудь напишет роман о Христе, да еще такой, который станет одним из самых популярных в XX веке.
Пока Тася училась, они с Михаилом виделись только во время каникул – летних и рождественских. Об этом свидетельствует запись в дневнике Надежды Булгаковой: «Буча. 31 июля 1911 г. Приехала к нам на эти последние летние дни Тася Лаппа: живет у нас с 29-го. Я ей рада. Она славная… Миша занимается к экзаменам и бабочек ловит, жуков собирает, ужей маринует». В 1911 году Тася, окончив с медалью Саратовскую женскую гимназию, стала работать классной дамой в ремесленном училище. На Рождество 1911 года Булгаков приехал в Саратов. Татьяна Николаевна вспоминала: «Была елка, мы танцевали, но больше сидели, болтали…» Дальнейшей разлуки с любимым она не выдержала. В августе 1912 года поступила в Киеве на историко-филологическое отделение Высших женских курсов Фробелевского общества.
Между тем любовные переживания совсем расстроили булгаковские занятия в университете. Он остался на второй год, и ему грозило исключение. 20 августа 1912 года сестра Надя записала в дневнике: «16-го, когда я устраивала мальчиков в Киеве, я зашла в нашу квартиру за книгами и там наткнулась на эту картину: Мишин кабинет в беспорядке, сам он за книгами, Тася в большой шляпе. Платон и Саша (Гдешинские. – Б. С.)… У Миши экзамены – последний срок, или он летит из университета: что-то будет, что-то будет?.. Миша со мной много говорил в тот день (добавление 1940 года: «Беспокойная он натура и беспокойная у него жизнь, которую он сам по своему характеру себе устраивает». – Б. С.). Изломала его жизнь, но доброта и ласковость, остроумие блестящее, когда его не раздражают, остаются его привлекательными чертами. Теперь он понимает свое положение, но скрывает свою тревогу, не хочет об этом говорить, гаерничает и напевает, аккомпанируя себе бравурно на пианино, веселые куплеты из оперетт… Хотя готовится, готовится… Грустно, в общем (добавление 1940 года: «Экзамены в ту осень благополучно сдал». – Б. С.)…
