– Поплыли дальше?

– Погоди, дай ещё полежу. Скажи, а ты о чём мечтал? Ну, самая-самая большая мечта твоя о чём была?

– Мечта? Не смейся только. Мы с Маринкой мечтали полететь к Звёздам. Даже не обязательно чтобы именно мы, а просто сделать так, чтобы люди могли летать к Звёздам. В Большой Космос, понимаешь. Глупая мечта, верно?

– Почему? Совсем не глупая.

– Я тоже так думаю. И теперь, теперь, если я всё же выплыву, я не её не брошу. Я буду учиться и за себя и за Маринку, я теперь должен всё за нас двоих делать. Мне бы только бы доплыть, только бы доплыть, а потом… мы шагнём к Звёздам, обязательно шагнём. Обязательно!

Плеск в тёмной воде и Катькина правая ладонь сжимается на моём левом запястье.

– А я животных любила. Мой любимый писатель знаешь кто? Джеральд Даррелл. Я как он хотела стать, ездить по всему свету, собирать животных, ухаживать за ними. Это ведь очень интересно. А люди многого про животных не знают, даже про тех, что рядом с ними живут.

– Да?

– Да. Ты вот, например, знаешь, какая в мире самая распространенная птица? Знаешь?

– Эээ… Воробей?

– Не-а. Это курица! Обычная курица, вот кто! Но это давно было. А сейчас… сейчас у меня мечта – встретиться с мамой. Если выплывем, конечно.

– С мамой? А что с твоей мамой?

– Долгая история. Не сейчас. Поплыли, я отдохнула. Нам куда?

– Держись за мной. Пффф!.. Так что с твоей мамой, Кать? Она больна?

– Нет. Меня с братьями отобрали у неё.

– Отобрали? Как это?

– А вот так. Есть такие люди, или не люди даже, не знаю, как их назвать можно, которые решают, что в детском доме ребёнку лучше, чем с мамой. Потому что нас у мамы четверо, а папа на заработках в городе, а мне за скотиной ходить приходится, потому что больше некому. И меня оттуда "спасли". "Спасли" от моей мамы. Причём моего собственного мнения никто и не спрашивал. Меня в детский дом "спасли". А как меня там "прописывали" ночью прыгалками по голой спине и как в первую же ночь два раза изнасиловали – это нормально, это всё хорошо, так и должно быть. Всё замечательно. Главное – меня "спасли". Ясен красен, я в первую же неделю сбежала из того детдома. А меня поймали. А я сбежала. И ещё сбежала. И ещё. А потом в больницу меня, лечиться от побегов.

– Кать, не волнуйся, пожалуйста. В воде нельзя волноваться. Успокойся.

– "Успокойся". А я, между прочим, после той больницы на правое ухо плохо слышать стала. И… и, извини, под себя иногда хожу ночью. В общем, вылечили меня. От чего-то вылечили. Только не от побегов, я всё равно сбежала.

– Кать, ну пожалуйста, ну успокойся. Давай ещё про мечту твою. Как ты с животными возиться мечтаешь.

– Это старая мечта, детская и глупая.

– А не детская и не глупая какая? Сейчас ты о чём мечтаешь?

– Доплыть до берега.

– Нет, это понятно. А кроме этого?

– Кроме этого? Знаешь, моя мечта теперь, как бы глупо это ни звучало, моя мечта – увидеть маму. Я к маме хочу. Знаешь, я так хочу к маме, что… этого не передать словами даже.

– Кать, а я, когда доплывём…

– Извини, я теряю тебя иногда в волнах. Не плыви так быстро, я боюсь потеряться.

– Потеряться? Тогда вот что, Кать, я буду петь тебе песню, а ты просто плыви на мой голос, хорошо?

– Песню? А ты сможешь плыть и петь одновременно?

– Давай попробуем. И потом, это такая песня, такая… В общем, с ней ты обязательно доплывёшь. Обязательно, Кать, обязательно. С такой песней нельзя не доплыть.

– У меня руки как деревянные уже. Ладно, пой, хуже точно не будет.

И я запел. Запел, потому что чувствовал, что хуже действительно точно не будет. Нас сносило в море, и берег с каждым нашим гребком руками становился всё дальше и дальше. Но что-то ведь нужно было делать, хоть что-то! Поэтому я запел:

Что ещё мог я спеть этой девчонке, которая, как я чувствовал, вот-вот пойдёт ко дну? У меня не было сил никак поддержать её, я и сам ни разу в жизни не плавал на такие расстояния. Я мог только хоть как-то ободрить её, дать ей надежду, надежду на встречу с мамой. Быть может, её мама придаст Катерине сил. Я дать ей сил не мог, я мог только петь:

А ведь берег стал ближе. Нет, точно ближе. Кажется, изменилось направление ветра и теперь нас несёт уже к берегу. К берегу! Неужели мы всё-таки спасёмся? И скоро восход! Вроде бы, я уже вижу что-то огромное и чёрное на фоне сереющего небосвода. Катька, держись!

И вот тут… тут я понял, что Катьки рядом больше нет. Совсем нет. Она ушла так тихо, что я сначала этого даже и не заметил. Катька! Нет!! Не смей! Я орал, метался кругами по морю, даже нырял, хоть это и было совершенно бесполезно. Я звал её, Катерину, с которой и познакомился-то всего несколько часов назад. Кто она мне? Никто. Но отчего-то её потерю я переживал даже сильнее, чем потерю Маринки. Наверное оттого, что у Маринки изначально не было шансов, она не умела плавать. А Катерина почти доплыла. Только вот в море "почти" не считается. Но я всё равно упрямо равно продолжал бессмысленно петь уже мёртвой девчонке:

В какой миг я случайно вдохнул воды, и сам не понял. Но я вдохнул её и зашёлся в приступе дикого кашля. В принципе, ничего страшного, если находиться на берегу или на мелководье. Только вот от меня до линии прибоя-то было ещё не меньше пары миль, я ясно видел её в почти уже наступившем рассвете.

Не сереющем небосводе всё ещё кое-где видны были гаснущие в предрассветных лучах далёкие-далёкие холодные, безразличные и недоступные звёзды.

Звёзды.

Звёзды, до которых мы с Маринкой так хотели дотянуться. Звёзды. Наша мечта. Наша сказка.

Сказка, которую мы так и не смогли, не сумели сделать былью. У нас не хватило сил.

Обидно.

Руки уже не слушаются, а тело безвольно опускается ко дну. И последнее, что я видел сквозь толщу воды, была звезда. Звезда, до которой я так и не добрался.

Когда же погасла уже и звезда, почти мёртвый мозг взорвался последней отчаянной мыслью-упрёком: "Ведь так не бывает на свете!!"…

Москва, 2013 год.