– Отложите нападение на Советский Союз. Заметьте, я пока не прошу даже отменить его. Отложите на сутки.
– Это невозможно.
– Невозможно на потолке спать, одеяло падает.
– Ты не поняла. Операция уже началась. Отменить её не может даже господь бог.
– Остановите главные силы. Ещё не поздно. Поймите, Рейх гибнет!
– Нет!
Вот, чурбан упёртый. В этот момент сверху на меня падает лист бумаги, за ним ещё один. Перехватываю их и вижу, что это две половинки одной, распечатанной на печатнике, фотографии. Петька что, совсем там рехнулся? Зачем он разрезал фотографию пополам? Тут падает новый листок. Та же фотография, только уже целиком. Судя по внешнему виду Рейхстага на фотографии, сделана она была в мае 45го.
– Взгляните вот на это. Фотография чёрнобелая и тут не видно, но уверяю Вас, флаг над этим зданием – красный.
Дальше листы стали падать на меня один за другим. Вероятно, Петька нашёл чтото вроде истории войны в фотографиях. Я ловлю ещё тёплые после печатника листы и по очереди передаю их Гитлеру. А того явно проняло. Щека дёргаться стала. Руины Брестской крепости. Горящий советский танк. Горящий немецкий танк. Немецкий солдат на фоне горящего моста в Киеве. Сталин, Рузвельт и Черчилль втроём. Огромная колонна немецких военнопленных. Колонна советских танков, двигающихся мимо покосившегося дорожного указателя "Berlin – 80 km"; на заднем плане различима пара сгоревших танков с крестами. Труп переодетого рядовым Гиммлера. Нюрнбергский процесс и Геринг на скамье подсудимых. Парад Победы и груда немецких знамён перед Мавзолеем (эта цветная). Памятник воинуосвободителю в Трептовпарке. У ног советского солдата хорошо видна поверженная свастика. Прошлогодний парад на Красной площади. На фоне Мавзолея новейшие советские танки Т110. Красные флаги и звёзды на башнях не позволяют усомниться в том, танки какой именно страны сфотографированы.
– Довольно, хватит! Откуда это?
– Неужели Вы ещё не поняли? Я из будущего. Всё это уже было, было! Я хочу спасти Рейх от унизительной капитуляции и ужасов оккупации. Спасите свою страну и свой народ, господин Гитлер! Это Ваш долг! Долг перед нацией!
– Нападение на Россию – ошибка?
– Хуже, чем ошибка. Это катастрофа. Нет, ещё хуже. Это – смерть! Ваша разведка чудовищно просчиталась. Силы русских очень сильно недооценены.
– Проклятье.
Быстро взглянув на часы, Гитлер, сжимая в руке фотографии из будущего, торопливо выходит из комнаты. Меня он с собой не приглашал, но и не приказывал остаться. Поэтому я тихонечко семеню босыми ножками следом. Кажется, сам Гитлер меня не замечает, а охрана меня не останавливает, так как я делаю вид, будто иду за фюрером по его приказу. Вскоре приходим в знакомую мне комнату с большой картой. Генералы всё ещё там, шушукаются. При нашем появлении разговоры моментально стихли и все резко встали по стойке "смирно".
– Браухич!
– Мой фюрер!
– Операция "Барбаросса" отменяется. Всё отменяется! Немедленно приказ всем командующим группами армий. Поставьте в известность финнов и румынов. Флоту немедленно прекратить установку минных полей на Балтике.
– Но… мой фюрер, почему??
– Потому, что я так приказал.
– Мой фюрер, часть самолётов уже в воздухе.
– Вернуть! Пересекать границу запрещаю. Стрелять по русским запрещаю!
– А диверсионные подразделения? Они уже работают.
– При первом же сеансе связи приказать прекратить все диверсии. Уже заминированное – не взрывать. Замаскироваться и ждать приказов. При угрозе захвата – уходить. При невозможности уйти – сдаваться русским без боя. Вступать в бой запрещаю при любых обстоятельствах.
– Сдаваться? Сдаваться русским?..
– Вам известно такое слово: "приказ", фон Браухич? Вы получили ПРИКАЗ! Исполнять!!
– Яволь!
– Шмундт!
– Мой фюрер!
– Связь со Сталиным мне. Немедленно!
– Мой фюрер, но в Москве уже глубокая ночь.
– Плевать! Пусть найдут и разбудят. Немедленно!
– Яволь!
– Бегом!!!
Ух, как он тут всех построил! А у меня ноги замёрзли. Босиком холодно. Паркет холодный. Имто хорошо в сапогах. Тут Гитлер заметил меня. Задумчиво посмотрел на смятую бумагу в своей руке, потом на меня, потом опять на бумагу, буркнул мне: "Иди за мной" и направился к выходу.
Двадцать второго июня
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война.
Киев бомбили, нам объявили,
Что началась война.
Эту песню теперь так и не напишут. Я успела. Фух…
Глава 3.
Гитлер привёл меня в небольшую комнату, где стоял диван, столик и пара стульев. На потолке яркая лампа. Окна не было вовсе. Привёл, оставил меня в этой комнате одну и ушёл. Ещё и дверь запер. Не удивлюсь, если окажется, что с той стороны двери он и охрану выставит.
Я залезла с ногами на диван, обхватила ступни ног своими руками и принялась отогреваться. Холодно тут у них, хоть и лето. И кушать хочу. Я же с утра не ела ничего. Хоть бы бутербродов каких дали, что ли. Фашисты.
Блин, и почему именно я? Ну мнето это за что? Петька всё про попаданцев читал – вот и проваливался бы сам сюда. Хотя не. Ему нельзя. Петька слишком возбудимый. Он наверняка сразу набросился бы на Гитлера и попытался бы того загрызть зубами. Ни к чему хорошему это не привело бы. Застрелили бы его, вот и всё. А я… Чёрт, лишь сейчас поняла вдруг, что именно я только что сделала. Ой, мамочки! Да если разобраться, я уже сделала больше, чем все Петькины попаданцы в 1941 год вместе взятые. Предупредить товарища Сталина, изобрести автомат Калашникова и напалм, помочь с атомной бомбой. Ага. А я всегото отменила войну. Великой Отечественной не будет вообще!
Непонятно только, что мне самойто теперь делать. Домой сбежать не получается. Я что теперь, навсегда тут останусь? А как же папа? Деда Миша? Петька, наконец. Так, нука не раскисай! Плаксавакса. Блин, платка нет, его тоже забрали. Слёзы приходится утирать просто рукавом. А кушать хочу уже очень сильно. Ну что бы пожевать?
Хотя, тут же Петька! Эй, Петька, я кушать хочу. Скинь чегонибудь. У нас, правда, с едой дома не очень. Обед я так и не успела сварить. Но кусок колбасы в холодильнике, вроде, был. Если, конечно, Петька сам уже не сожрал его. Да и хлеб ещё оставался.
Сижу, жду. Долго жду. Ничего не происходит. Да чем там Петька занимается? Трудно кусок колбасы, что ли, кинуть? Наконец, сверху на меня чтото падает. Чтото шуршащее. Блин, ну Петька и осёл! Кинул мне пакет хрустящего картофеля. Колбасы, значит, у нас уже не осталось. Лучше бы хлеба кинул. Или его он тоже уже сожрал?
А чтото какойто пакет этот лёгкий. И вроде как пустой. Хотя и не совсем – внутри чтото шуршит. Открыла я этот пакет, а там… это ещё что такое? Картошки внутри нет. Совсем нет. Ни кусочка. Даже крошек нет. Зато есть какойто белый порошок. Из любопытства лизнула немного. Блин. Это соль. Петька, ты чего придуриваешься?
В ответ на меня упала (Петька что, специально всё время по голове мне целит?) банка шпрот. Чтото тоже какаято она лёгкая. Потянув за кольцо, вскрыла её. Внутри вообще ничего нет. Совершенно пустая банка. Причём очень чистая, как будто её специально помыли. Нет, но она же была запаяна! Петька сам бы так не смог сделать. А вот это уже совсем странно. Мне на голову упала пустая яичная скорлупа. Что происходит? Через пару минут объяснение я получаю. На меня падает записка от Петьки:
"Не получается! Никакая еда не проходит! Я весь пол в комнате уже завалил. Колбаса, хлеб, картошка, шпроты, яйцо. Всё это тут у меня, на полу. К тебе не проваливается!!"
Так. Это что, получается, что наше окно не совсем проходимо? Както оно испортилось? А как же я попала сюда? Спрашиваю Петьку, может ли он спрыгнуть ко мне (только не прыгай, балбес, руку сунь!). Петька отвечает, что не может. Руку в окно он сунуть может, но не глубоко, примерно по локоть. А предметы проваливаются ко мне, только если их держит Петька. Те, что он просто кидает на окно, так на нём и валяются.
