Рванувшийся было вдогонку Шишагов, передумав, наступает ногой на лежащий на земле щит и вырывает из него свой топор.
" Устал я сегодня. Старею? А секиру нужно новую ковать, мой топор плохо подходит для боя. Лезвие должно быть в форме полумесяца, чтобы угол не вяз в древесине щитов".
Есть что-то ещё, что нужно сделать, но он мучительно не может вспомнить, что именно. Вдруг как током встряхивает - Машка! И рыжий с ней! Бабы!
Роман, насилуя организм, бежит гостевой избе, но выскочив из-за угла, видит стоящего на коленях Рудика. Парня жестоко рвёт, при этом он забыл выпустить из руки окровавленный топор. Рядом с рыжим стоит Акчей, что-то советует младшему товарищу. Маха сидит у входа. За её могучую шею держится бледная, испуганная девчонка.
Шишагов снова разворачивается и идёт по следам убежавших врагов. Те, что не способны передвигаться, стонут, хрипят и просто валяются вокруг. Щит показался слишком тяжёлым, и Роман аккуратно прислоняет его к стене сарая. Лодки с налётчиками уже скрылись за поворотом русла. На берегу размахивают копьями и щитами вильцы - десятка полтора.
"Откуда они взялись?"
Думать лень.
"Потом расскажут. Выучат русский и обязательно расскажут".
Здесь он пока не нужен. Роман плетётся назад, к своим. Обходит дедушку-жреца, аккуратно прирезавшего одного из раненых врагов, валяющихся на месте Роминой схватки. Дед в шлеме и при оружии. Его помощники тоже.
"А их я о налёте не предупредил. Из головы вылетело. Неловко получилось".
Ноги заплетаются, и великий герой с грохотом падает на землю.
***
Любое празднество хорошо, особенно если оно возникает из внутренней потребности человека, а не назначено тычком руководящего пальца в календарь по высосанному из того же пальца поводу. Но всякое застолье заканчивается, и неизбежно наступает Утро После Праздника. В зависимости от смысла, вкладываемого отдельным индивидуумом в понятие "праздник удался", после пробуждения недовольство реальностью может колебаться от: "лёгкое сожаление об окончании праздника", до: "состояние, плохо совместимое с жизнью".
Разбуженный грохотом сорвавшегося со стены щита Роман проснулся, не сразу сообразив, где и почему он находится.
"Однако, сны мне снятся... Не слишком ли много я последнее время кровушки пролил? Самооборона и прочее, но по мозгам, кажется, ударило крепко".
В дополнение к дурацкому сну ещё и разгородившая невеликую жилплощадь занавесь.
"Получил подарочек. И что мне с этим... имуществом делать"?
"Подарки" одеваясь, шуршали тряпками за импровизированной ширмой, и Роман, пытаясь хоть немного отложить встречу с ними, чуть не пинками погнал парней на утреннюю тренировку.
Они уже возвращались с пробежки, а Шишагов так и не решил, как поступить со свалившимся на него счастьем. Вдруг Машка, очередной раз появившись из леса, замерла на месте, как вкопанная, вытянув хвост и насторожив уши. Люди мгновенно остановились. Акчей показал кулак громко хакающему Рудику и столкнул его с тропы.
Роман скользнул к насторожившейся подруге и прислушался. Где-то впереди, за деревьями, негромко переговаривались мужские голоса. На слух до говорящих оставалось метров около ста. По привычке Шишагов жестом показал команду "Ко мне!". Сколько лет прошло, а вбитые во время службы рефлексы остались. Не успел он осознать, что никто из парней о командах жестами не имеет ни малейшего понятия, Акчей уже стоял у него за плечом, а рыжий недоросль дышал в спину, изо всех сил стараясь делать это бесшумно. Получалось у него не очень.
Я и Маша впереди, следом Акчей, за ним Рудик, - на пальцах показал порядок движения.
Дождавшись подтверждающих кивков, перешёл в боевой режим и скользнул в лес.
В кустах около луга примерно дюжина детинушек призывного возраста внимательно рассматривала выходящую на выпас скотину. Животные двигались не спеша, не упуская возможности сорвать особенно аппетитный пучок травы. Застенчивые ценители чужого скота сжимали в руках копья, у парочки были при себе топоры, больше половины имели переброшенные через плечо луки и колчаны со стрелами. По их одежде Роман решил было, что опять встретил сбродников, тех, с побережья, но подобравшийся справа Акчей радостно ухмыльнулся, и потянул из ножен кинжал.
Подходившее стадо вызывало у пришлых повышенный интерес. Оставленный прикрывать группу смелых налётчиков с тыла юноша даже приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть - ему закрывали обзор спины старших товарищей.
Сидящие в кустах однозначно не были опоздавшими на сутолку, поголовно вооружившись, на работу не собираются. Их интерес к чужой живости наверняка был вызван не желанием полюбоваться, для этого не нужно прятаться по кустам. Но и убивать пришлых пока было не за что.
"Пришлых... Быстро я себя в местные записал. Неделя, и уже абориген, лютый враг понаехавших. Всё равно резать не буду, и так снится чёрт знает что".
Роман качнул ладонью, привлекая к себе внимание. Показал Акчею нож, тронул пальцем лезвие и отрицательно качнул головой. Потом изобразил удар рукоятью. Умный парень кивнул и повторил его жест. Рудику Роман показал, будто связывает руки, и, дождавшись подтверждающего кивка, в два шага оказался за спиной у "тылового охранения". Удар рукоятью зажатого в кулаке ножа по шее за левым ухом, и охранник временно потерял интерес к происходящему. Шишагов подхватил падающее копьё и аккуратно опустил тело дозорного на землю.
Высокий костлявый мужик лет тридцати, верховодивший в группе ценителей чужого скота, открыл рот, собираясь командовать, но не успел - получил древком копья по почкам. Не ожидавшие нападения с тыла любители чужого скота растерялись и упустили последний шанс отбиться. Роману редко приходилось тратить на одного противника два удара. Идущий следом Акчей вырубал подающих признаки жизни.
Неудачливые скотокрады, не попавшие сразу под тяжёлый кулак Шишагова, пустились в бега, метнувшись к тому самому стаду, которое собирались приватизировать. Машка в два прыжка догнала последнего, обрушившись на плечи, сбила с ног и выдала фирменное: "Всем стоять" с преобладанием инфразвука. Часть беглецов попадала на землю, натянув свитки на головы. Остальных перехватил угрюмый пастух и его собаки. Не разделяющий Роминого человеколюбия пастырь церемониться не стал - насадил на копьё первого добежавшего до него налётчика и разбил голову второму. Последнего свалили наземь и принялись рвать собаки.
"Я до сих пор не знаю, как его зовут. Неудобно получается", - расстроился Шишагов.
Пригнав пинками к основной куче грабителей сомлевшего в Махиных объятиях кавалера вместе с обезножевшими от страха личностями, Роман осмотрел место побоища. Процесс увязывания пленных и подсчёта трофеев подходил к концу. Акчей пренебрежительно пнул оказавшееся ближним тело и прояснил обстановку:
- Поморяне.
Рудик не стал отвлекаться, продолжил складывать в кучки материальные ценности. Суровый местный пастух, добив порванного собаками страдальца, тоже направился к образовавшейся компании.
"Наверно, общения захотелось", - решил отчего-то Шишагов.
Общение получилось так себе - пастух оказался немым. Причём со слухом у него всё было в порядке. Мужик равнодушно оглядел валяющиеся на вытоптанном черничнике тела и вдруг встрепенулся - увидел того самого худого субъекта, что командовал остальными. Узнал, наверное. Радостно мыча, он подскочил к знакомому и начал пинать его в живот. Конечно, трудно сильно пнуть ногой, обутой только в привязанный к стопе кусок кожи, но пастух старался. Видимо, встреча доставила ему удовольствие. Роман на всякий случай попросил его прекратить пинки - пленника хотелось показать кому-нибудь, способному объяснить, кого, собственно, удалось изловить на горячем.
Охотничков до чужого добра привели в сознание - всех, кто выжил. Акчей всё-таки прикончил пару особо упёртых типов. С учётом жертв пастуха и его собачек трупов оказалось пять. Остальных Шишагов решил гнать на хутор. Возникла проблема с транспортировкой барахла. Можно было, конечно, послать Акчея за лошадьми, но очень хотелось кушать, не было желания ждать, пока парень обернётся туда-сюда. Тогда Роман решил, что своё имущество пленники вполне могут нести сами. А чтобы у них не возникало дурных мыслей, разрезал им штаны сзади - от пояса до самой мотни. Пришлось им двигаться, одной рукой поддерживая сползающие портки. Свободная рука оказалась привязана к связке копий. Луки с колчанами и пояса убитых повесили им на шеи.
