Гэвис еще раз оглядела ее, сокрушенно качая головой.

— Что делать-то будешь, если они обо всем узнают?

— Не узнают. Этому никогда не бывать. — Взять ненадолго передышку и побыть самой собой было приятно, но жить женщиной постоянно… Ни за что на свете. — Я закончу колледж, устроюсь при короле клерком и буду путешествовать по миру.

Однако, стоило ей представить свое будущее без Дункана, как ее радужные мечты померкли. Получается, она все-таки обманывала его, когда приносила клятву?

— Интересно, как ты себе это представляешь? — спросила Гэвис, не разделяя ее оптимизма. — Пока Джон и впрямь «маленький», еще куда ни шло, но скоро твои дружки начнут удивляться, отчего это у него не растет борода, а сам он такой дохляк.

— Как-нибудь выкручусь, — промямлила она. Служить клерком, жить под видом мужчины… В мыслях ее план казался безупречным, но, проговорив его вслух, Джейн уже не была в этом уверена.

— И ты ни чуточки не хочешь вернуться домой и жить как женщина?

И оказаться столь же беспомощной перед властью мужчин, как ты? Как можно задавать такие вопросы, если ответ очевиден?

— Нет.

Но едва она это сказала, как вспомнила те неосознанные желания, которые терзали ее наедине с Дунканом, и поняла, что воплотить их в жизнь можно только будучи женщиной.

— А как же твои родные?

Она упрямо крутнула головой. Вернуться домой и с поджатым хвостом предстать перед глазами сестры и матери означало признаться в своем провале.

— Я скучаю по ним. — За эти недели она научилась говорить с комом в горле. — Но не вернусь.

Пусть жизнь мужчин оказалась не так легка, как она полагала, слабому полу жилось не в пример тяжелее — особенно если женщину не оберегали от тревог, как ее саму. Она перешла черту. И желания возвращаться в мир, где любой загулявший прохожий мог учинить над нею насилие, у нее не было.

Глава 8.

Не решаясь поставить свечу, Джейн сидела одна в темноте общей комнаты и повторяла по памяти латинские выражения. Семестр только начался, и потому остальные студенты, не спеша погрузиться в учебу, отправились развлекаться на Стоурбриджскую ярмарку.

Ей тоже хотелось пойти, но она остановила себя, памятуя о том, что сказал Дункан. «Получать знания надо самому, Маленький Джон. Никто другой за тебя это не сделает».

На этой неделе они почти не виделись. Еще затемно он уходил в церковь Святого Михаила, где открывал прихожанам двери, затем читал двоим студентам платные лекции, а после встречался с товарищем-медиком, который давал уроки ему самому. Вторую половину дня он проводил в коридорах Барнуэлльского монастыря, пытаясь переговорить со всеми членами парламента, какие только соглашались остановиться и выслушать его.

Всего их было двести сорок восемь. Она знала это, поскольку переписала все до единого имена из выданного Дунканом списка.

Ее латынь стала много лучше. Повторяя Катоновы наставления, она все увереннее спрягала глаголы и все реже подсматривала в книгу. Господу молись. Itaque deo supplica. Родителей люби. Parentes ama. Учителя страшись. Magistrum metue.

— Блудниц сторонись, — услышала она голос Дункана и без запинки ответила:

— Meretricemfuge. — И подняла на него глаза. Видеть его было радостно, но к этой радости примешивалось недовольство за то, что он уделял ей мало внимания. — Жалко, что ты не вспомнил об этом той ночью.

Дункан со вздохом опустился на скамью напротив.

— Давай не сегодня, Маленький Джон. Я слишком устал, чтобы спорить. — Откинувшись назад, он подпер затылком стену и закрыл глаза.

Ее недовольство прошло. Не могла она долго на него злиться.

— Ты что-нибудь ел?

Он покачал головой.

— Не до того было. Я весь день общался с членами парламента.

Она сходила на кухню и собрала ему ужин из остатков хлеба и соленой рыбы. И заодно принесла гиттерн.

Сделав добрый глоток эля, Дункан принялся за еду.

— Есть хорошие новости? — спросила она.

Он отсалютовал ей полупустой кружкой.

— Плюс десять голосов в колонку «за», и до голосования осталась как минимум неделя. Пока что парламент занят прениями о ношении личных гербов.

— А я наконец-то выучил все-все наставления. Спроси Джеффри и Генри, они меня проверяли. — Она сделала паузу, но не дождалась просьбы продекламировать их вслух. — Там, кстати, есть одно, на которое тебе следует обратить внимание. Quod satis est, dormi. Что означает «спи в меру свою».

— Кстати, — неожиданно произнес он, словно, пока она хвасталась, размышлял о чем-то своем, — ты как, уже интересуешься девушками?

Она по-девчачьи зарделась и опустила голову, чтобы не выдать себя и свое томление, которое — она знала — слишком очевидно горело в ее глазах.

Что бы ответил на ее месте юноша?

— Я не очень-то много о них знаю, — промямлила она наконец.

— Неужели ни разу не баловался с молоденькими служанками на сеновале? — После удачного дня голос его звучал оживленно.

Она с трудом сглотнула.

— Таких у нас дома не было.

— Понимаю. У нас на севере с этим вообще беда. Мужиков-то мало, а девиц и подавно. Доходит до того, что некоторым, по слухам, приходится заниматься этим с овцами.

Донельзя шокированная, она вскинула голову.

— Ты шутишь!

— Боже упаси, какие уж тут шутки! — Он засмеялся, и Джейн так и не поняла, правда это или выдумки.

— Стало быть, ты тоже миловался с овечками? — Она удивилась, как легко слетело с ее губ это оскорбление, приправленное пародией на его северный акцент.

Он поперхнулся смехом, и его брови гневно сошлись на переносице.

— Никогда! Уж я-то всегда знал, куда девать свой botellus. Спроси дам, которых он ублажал.

Она выдавила натужный смешок. Тело живо откликнулось на его бахвальство, и она затрепетала, представляя, как его botellus проникает меж ее ног. Как он входит в нее. Она опустила ресницы, скрывая эти греховные мысли. Как он отреагирует, интересно, если признаться, что она женщина? Засмеется и сочтет ее обман блестящим розыгрышем?

Вряд ли. Он ставил мужчин выше женщин, а она своим маскарадом обставила их всех.

— Ну так что? — Он буравил ее внимательным взглядом.

— Что?

Неловкое молчание.

— Ты еще ни разу… Ты до сих пор…

Она не дала ему договорить.

— Нет. Да.

До сих пор девственница. Она впервые осознала значение этого слова применительно к себе. Девственница — значит нетронутая. Она перевела взгляд на его ладони и остро захотела, чтобы он до нее дотронулся. Ощутила болезненное влечение — к нему и к тому, чем он мог одарить ее помимо дружбы.

— Ну а ты? — спросила она. — Во сколько лет ты впервые… — Она закашлялась, не смея завершить вопрос. Ох, как опасно представлять его обнаженным, разгоряченным страстью…

— Примерно в твоем возрасте. Когда приехал в Кембридж.

— Нашел себе кого-то на улице? — До той памятной ночи она не задумывалась о том, что любовь покупается и продается. — Вроде той девушки? — Вроде Гэвис.

— Нет, — нахмурился он, и она испытала облегчение. — Моя подружка была куда сговорчивее. Ей, кстати, все понравилось.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю и все. Я в таких вещах разбираюсь. Ей понравилось.

— А тебе понравилось?

— А сам-то как думаешь? — цинично ухмыльнувшись, спросил он.

Соитие с едва знакомым человеком представлялось ей довольно одиноким занятием.

— Но скажи, разве не приятнее… быть с женщиной, которая тебе небезразлична?

Которую ты любишь.

Игривый огонек в его взгляде погас. Он сделал большой глоток эля.

— Так уж устроен мир, Маленький Джон. — В его голосе зазвучала наигранная бравада. — Хватай от жизни все, что можешь. И не жалей о том, чего нельзя получить.

— Но будь у тебя выбор… Разве ты… — сорвалась у нее с языка несбыточная надежда. — Coniugem amo. Супругу люби. Разве тебе не хочется встретить женщину, с которой было бы приятно делить не только постель, но и жизнь в целом?