Всякий раз, как Лаури ее навещал, она терзалась: а вдруг он уйдет слишком быстро? Не знаешь ни минуты покоя, вечно ему не сидится, вроде еще и сам не успел об этом подумать, а уже вскочил и уходит. Клара все время помнила об этом, со страхом ждала этой минуты и сочиняла разные способы ее оттянуть. Тут надо бы превзойти самое себя.

— Давай пойдем вон туда, — сказала она.

Лаури согласился. Когда приехали, машину он поставил поодаль от моста, на обочине дороги, машина была новая. Теперь они прошли мимо нее молча, будто и не заметили, и начали спускаться по косогору. Когда до ровного места осталось несколько футов, Клара спрыгнула вниз. Спрыгнула, стала прочно, обеими ногами, и толчок отозвался во всем теле. Это была не боль, но что-то дрогнуло в ней, словно от изумления; у нее такое крепкое и такое чуткое тело, а земля такая жесткая, неуступчивая, хоть бы капельку поддалась под ногами. Скользя подошвами, съехал по склону Лаури, в пальцах зажата сигарета, он точно горожанин — будто ему хоть и непривычно лазать по кручам, а отступать не желает.

Они пошли к воде. В июле всюду пропасть разных мурашек, и Клара осторожно ступала по высокой траве.

— Вон как тут красиво, — застенчиво сказала она. Куда лучше, чем на мосту. — Она поглядела наверх, попыталась вообразить, как они с Лаури стоят там, наверху, но ничего не вышло. — Какая река тихая, гладкая… нравится тебе, Лаури?

— Да, славно.

И как будто затем, чтоб нарушить эту тишь да гладь, он подобрал плоский камешек и, размахнувшись, плашмя запустил по воде. Камень подпрыгнул три раза, четыре — и на четвертый потонул.

— Когда был маленький, тоже так кидался?

— Ну ясно.

Клара улыбнулась, как-то не очень верилось, что Лаури когда-то был маленьким. Она тоже подобрала плоский камешек и попробовала бросить, как Лаури, боком вывернув кисть, но камень с громким плеском ушел под воду.

— Девочки так не умеют, — сказал Лаури.

Он пошел дальше, Клара за ним. По берегу вдоль самой воды бежала тропинка, протоптанная рыбаками. Клара и Лаури уходили по ней все дальше от моста. За жужжаньем насекомых Клара слышала тишину, что окутывала всю округу. И ей казалось — она идет сквозь тишину и разрушает ее.

— Лаури, а тебе когда-нибудь бывает одиноко?

— Дудки.

— А ты очень много думаешь?

— Дудки.

Клара засмеялась и взяла его под руку:

— Не можешь ничего другого сказать, одни дудки?

— Я не очень много думаю, — серьезно сказал Лаури. — Но у меня в голове крутится всякое. Обрывки, осколки. Крутятся и жужжат, как осы, и здорово надоедают.

Клара вскинула на него глаза, словно он признался в чем-то очень тайном, сокровенном.

— Но я не расстраиваюсь.

— И я тоже, — сказала Клара.

Лаури засмеялся, и она на ходу прижалась к нему.

— Послушай, — сказала она, — можно я тебя спрошу?

— О чем?

— Как это вышло, что ты сейчас тут со мной?

Лаури пожал плечами.

Клара побежала от него. Спрыгнула на сухое местечко в русле обмелевшей реки.

— Гляди, Лаури!

Из-под выгоревшей травы топорщилась колючая проволока давным-давно поваленной ограды. Взгляд Лаури внятно говорил — ну и что?

— Вот бы узнать, откуда тут что взялось, — сказала Клара. — Интересно ведь, поглядишь на какую-нибудь вещь, хоть на эту штуковину, и думаешь — а где она была раньше? Вон там шина валяется, она от чьего-то велосипеда. А тебе хочется знать, где вещи были, пока не сломались, и откуда они тут?

— Может, и хочется.

— Они упали в воду, их течением принесло… Мне так весело! — внезапно вырвалось у Клары, она была ужасно довольна собой и не могла сдержать радость. — Даже не знаю почему. Мне все нравится, как оно есть. Я люблю на все смотреть…

Жгучие слезы вдруг навернулись ей на глаза. Повыше, на берегу, Лаури тяжело опустился наземь, затянулся сигаретой. На нем были выгоревшие коричневые брюки, в которых он ходил все лето, и рыжевато-коричневая рубашка с засученными рукавами; он подтянул колени повыше и оперся на них, а ступни как-то вяло, боком лежали в траве, словно приросли к земле. Казалось, он никогда больше не встанет на ноги, да и нет у него охоты вставать.

— Ты меня не слушаешь! — вспылила Клара. — Черт тебя возьми совсем!

Голубые глаза Лаури смотрели кротко. Блеснули зубы в мимолетной улыбке.

— Думаешь, подобрал меня на дороге, так я вроде тряпки, а как не найдешь себе шлюхи, валяться не с кем, тогда можно и ко мне заглянуть… Фу ты черт!

Поднатужась, Клара бросила в воду тяжеленный камень.

Потом засмеялась и медленно, лениво пожала плечами.

— Скажи хоть, о чем ты думаешь, когда ты со своими шлюхами?

— Ни о чем я не думаю, Клара.

— Когда ты с ними?

— Иногда я не помню, кто они такие.

Это Кларе понравилось, но она и виду не показала. Подняла еще камень, кинула. Он сразу ушел в воду.

— А мне все равно весело, — сказала она. — Потому что я дурочка. Была бы умная, так не радовалась бы, когда все — хуже некуда.

— Что хуже некуда? — тотчас спросил Лаури.

— Да так, ничего.

Клара только отмахнулась от него. Отбросила с лица длинные волосы. Они упали за спину (она только накануне вымыла голову — почему-то так и думала, что Лаури придет) и, уж конечно, сейчас блестят на солнце. Она хорошенькая, это она и сама знает, а надо бы сейчас быть совсем красивой. «Когда все пойдет на лад, стану красивая», — пообещала она себе. Хоть бы Лаури подольше не срывался с места, тогда она к нему прижмется и уснет, и так бы навсегда остаться в обнимку, только вдвоем, и не к чему будет глядеть по сторонам, чего-то искать… вот тогда можно будет отдохнуть; тогда она станет взрослая, станет красивая… Она шагнула на большой плоский камень у кромки воды, на самой середине течение было быстрое. Клара наклонилась, поглядела на себя, точно в зеркало. Отражение смутное, зыбкое, вовсе на нее не похоже. Ей казалось: любовь — какое-то особенное состояние, в него можно войти, как входишь в новый дом или переступаешь границу какой-то новой страны. И не такая вот однобокая, безответная любовь — хватит, этим она сейчас сыта по горло! Но есть еще любовь, про которую она и сама теперь умеет читать в комиксах и в журналах с картинками, они с Соней все время меняются ими, сколько над ними вздыхают… вот от такой любви она преобразится, станет совсем другая раз и навсегда. Это совсем не та любовь, от которой другие девчонки беременеют и разбухают, как грошовые воздушные шары, нет, это совсем другое. Только у нее с Лаури и может быть настоящая любовь. А к примеру, у Сони с ее женатым дружком — да разве у них может быть настоящая любовь?! Никогда они не любили друг друга так, как будут любить она и Лаури…

— Я все помню, какой ты был в тот вечер во Флориде, — сказала она. — Я часто про это думаю. Что за девка с тобой была?

— Да так, ничего особенного.

— Миссис Креймер заболела, и позвали доктора. И никто не может понять, что с ней.

— Какая миссис Креймер?

— Сестра Джинни, сводная сестра. Только она куда старше.

— Кой черт, при чем тут это — что она заболела?

— Не знаю. Просто так подумала.

— О господи!

— Я просто так подумала, — упрямо повторила Клара.

Она подумала об этом, чтоб выкинуть из головы воспоминание о том вечере с Лаури, обо всем, что тогда было… как она пришла к нему домой. Если не отогнать те мысли, поневоле начнешь дуться, и Лаури станет скучно, а он, может, и без того придумывает отговорку, чтоб пораньше от нее уйти… сейчас, верно, уже часов шесть, пора бы поужинать. Она ему еще раньше сказала, что сама сготовит ужин. А вдруг вся еда, которую она накупила, так и останется цела до завтра? От этой мысли на миг даже муторно стало.

— Я немножко тут похожу, — сказала Клара. — Хорошо, прохладно.

Возле того места, где она стояла, было довольно глубоко. И вода прозрачная, видно каменистое дно.

— Вздумала шлепать по воде? — спросил Лаури.

Клара скинула туфли. Подошвы ног загрубели, ведь летом она почти всегда ходила босиком. Она сошла со своего камня и удивилась — сверху вода совсем теплая.