Это было сложно для моих мозгов. Поэтому — я пыхнул еще раз.
— Не — а — сказал я — ни хрена.
— А почему? Можешь сказать?
— А что… что говорить. Ты же воевал… в Сирии. Убивал там… наших. Посмотри что сделали со страной. Раньше там жили люди. А теперь там ад…
— Да, но как там жили…
— Нормально жили…
— Это не жизнь. Там был спецслужба… как и здесь. Раз в год она хватала… одного из тысячи, тащила в подвал и вырывала ногти. А остальным девятьсот девяносто девяти… было пох… Они думали, что придут не за ними.
— Да… только вот ты и такие как ты… не похожи на ангелов. Прикинь?
И я — глупо засмеялся. Радостный от того, что так круто его поддел. Моего врага. Давнего врага. Существование которого — придает смысл и моей жизни вот уже несколько лет. Ведь мы — это не только наши друзья. Но еще и наши враги…
— Новый мир… рождается в боли и крови… Но он обязательно родится. Как сказал Виктор Гюго — сильнее всех армий мира идея, время которой пришло.
— И какая это идея?
— Справедливость, друг. Справедливость…
Меня это так рассмешило — что я чуть не выронил свой косяк. Ржал, наверное, долго.
— Справедливость… б… справедливость…
— Что тебя смешит?
— Справедливость… где ты ищешь справедливость, придурок… Духи не имеют ничего общего со справедливостью. Они просто приходят и устраивают помойку…
— Ты видишь только сверху…
— А ты значит изнутри…
— А я изнутри… — аль-Малик затянулся — я вижу лучше, чем ты. Я вижу изнутри. В любом джамаате — больше справедливости, чем во всей армии, которой ты служишь. И знаешь, почему это так? В джамаате воюют люди, которые верят в одинаковое
— Не п… и. Там воюют люди, которым заплатили. А тебе сколько заплатили? А? Ты думаешь, никто не знает про твои шашни с американцами, а?
— Это разрешено. Разрешено брать нусру у неверных. Разрешено купить меч у врага — чтобы потом обратить его против него самого. Раньше — мы использовали русских против американцев. Теперь — американцев против русских. Теперь вы опаснее. Вы — наш самый главный враг.
— Пошел ты…
— Суть в том, что кто-то решил — что новый мир будет не для всех. Я не знаю, когда это было… наверное, когда и ты и я были детьми. Он решил — и начал действовать. Сначала — нас выкинули из этого мира, потому что у нас была совесть… Мы были защитниками всех нищих и обездоленных в мире… Мы…
— Да пошел ты! О какой совести ты говоришь!? Ты взорвал парней, которые служили, так же как и ты! Где была твоя совесть, гнида!?
— … мы попались в ловушку, но потом выкарабкались. Но уже другими. И тогда — они взяли нас в долю. Ты говоришь, что это я работаю на американцев… но на деле это ты работаешь на них…
— С…а.
— Теперь мы на стороне зла. Мы стали такими же, как были фашисты, которые напали на нас. Нам плевать на то, что здесь, да даже и там, в тех странах которые раньше были частью нашей Родины миллионы голодных ртов. Как мы их называем? Черно… ые?
— Да пошел ты…
— Только такие как я — надежда для русских спастись. Мы воюем за новый порядок вещей. И плох он или хорош — но в нем будет место для всех…
— Да пошел ты. Твой порядок… отрезанные головы… разоренные города…
— Женщина не может родить без боли. Так и новый мир — рождается в боли…
— Ты… не смей… справедливость. Твоя справедливость… горе…
Я уже заговаривался. И косяк не помогал.
— Мы… будем жить… а ты… сдохнешь.
Я опять попытался ударить Аль-Малика. Но опять безуспешно. А потом… потом я ничего не помню. Ни хрена…
Следующий раз — я вынырнул из забытья на следующий день… наверное. Потому что было светло, я из этого делаю такое заключение. Было светло, и я был в гостиной… сидел на диване. А напротив меня, у двери — стоял Павел Константинович, и кто-то из прилетевших офицеров. Из Москвы, прилетевших. Он даже не потрудился сменить костюм на местный прикид, так и ходил в том, в чем прилетел…
— Господа… — я попытался встать, но получилось не очень хорошо.
— И этого наркомана вы предлагаете привлечь к обеспечению безопасности саммита?
Я это слышал — но звуки расплывались, как в пустой огромной комнате. В зале.
— Это очень опытный офицер, просто…
— Не нужно. Пусть и дальше курит дурь.
Москвич повернулся и вышел. Павел Константинович посмотрел на меня, хотел что-то сказать. Но ничего не сказал — повернулся и тоже вышел.
— Да пошли вы на…! — крикнул я им вслед. И упал на диван.
Проснулся я…
Нет, это слово совсем не подходящее. Я не проснулся, я — очнулся. Так будет точнее…
Я очнулся на полу, на котором скорчился, как бродячая собака на люке, пытаясь сохранить хоть немного тепла. На полу было что-то… мерзкое, я даже не хотел понимать, что это такое. В голове — была какая-то пустота… но пустота совсем не приятная. Это как понимание того, что где-то было что-то, что и должно там быть, и теперь этого нет. Как будто украли что-то важное. Что-то- без чего нельзя не обойтись.
Пустота доставляла беспокойство.
Было холодно. И зубы мои — стучали как кастаньеты…
Я не сразу понял, где я нахожусь. Не сразу понял, что со мной. Потом — вдруг пришло в голову: Ирак. Междуречье. Я в Ираке.
Почему я здесь? Что я нахрен тут делаю.
Я работаю. Это — моя работа…
Так мне что, получается — надо на работу?
Часы были там, где им и положено быть. Я посмотрел на часы — чуть больше семи часов. Отдернул плотную штору — так и есть. Солнце. Такое яркое — что я сощурился, заболели глаза.
Я опоздал…
Я поплелся в ванную — и стоя на коленях — попытался, пардон, проблеваться. Сначала не получалось… но потом из меня хлынул такой зловонный поток, что право — он был ничем не лучше нечистот…
Б…
Блевал я долго. Потом встал, попытался как то умыться. Ужаснулся тому, что вижу в зеркале. Это — я? Это — на самом деле — я?
О, Аллах, в таком виде… точно нельзя.
Что произошло?
Сознание постепенно возвращалось. Война… саммит. Господи, саммит.
Я побрел обратно. Наткнулся на телефон… СИМка была приклеена сзади, для удобства. Я не с первого раза вставил СИМку, набрал номер…
— Слушаю.
— Я… Павел Константинович, я опоздал немного…
— Сейчас…
Были слышны какие-то шумы. Потом — послышался звук самолета — и я понял, что шеф в аэропорту. Характерный очень звук.
— Я подъеду…
Голос шефа не обещал ничего хорошего.
— Ты не опоздал… Ты ох…л в конец.
— То есть? — не понял я
— То и есть! — выкрикнул шеф в трубку — ты что, не помнишь ни хрена?!
— Вообще-то плохо помню — признался я
— Так вспоминай, б… Мне из-за тебя так вчера вмандюрили! Чтобы ты знал — со вчерашнего дня от работы ты отстранен. И на твоем месте — я бы начинал искать другую.
— Не понял.
— Поймешь! Б… с ними как с людьми, а они… Все, отбой.
В трубке — раздались гудки.
Я никак не мог понять — какого хрена я в конце концов натворил. За что меня так? Ну да…
Б… Неужели…
Из плинтуса — я высвободил проводок, подключил к коммуникатору. Потыкал на ускоренную перемотку… п…ц полный. Если сюда приходили и видели меня в таком виде… то это полный… За это и впрямь вышибут.
Но на экране — а это была система скрытого видеонаблюдения в доме, можно было просмотреть информацию по сотовому — было такое, от чего я перестал дышать. Меня бросило в жар… и я начал стремительно трезветь. Пот тек по спине…
На экране был я. И был Аль-Малик. И он — сидел напротив меня, а я — напротив него. И мы курили и разговаривали…
О, Аллах…
То, что мыслилось сном, наркотическим бредом — оказалось ужасающей реальностью.
Аль-Малик был здесь! В моем доме! Он был не в моей голове, не в моем бреду — он был в моем доме!
А потом — я бросил телефон и, спотыкаясь и падая — бросился в комнату, в которой было… был тайник. Ругаясь на двух языках сразу, с трудом отодвинул шкаф совершенно совкового вида, за ним — едва заметная, была дверь. Она вела в тщательно скрытую в стене нишу, в которой было…
