Подскочившему подростку в фартуке он сообщил заказ — картошка, курица, чай со льдом. Прикинул план на завтра… как вдруг в кармане задергался телефон. Еще одна их привычка — телефон на вибровызов, там — звонок привлекает внимание и может стать для тебя фатальным. Один придурок поставил звонком американский гимн… ничего удивительного, что его разорвали на улице. Посмотрел на входящий номер, Подольски нахмурился. Четыреста восемьдесят два — коммутатор ЦРУ. Такие звонки — обычно означают неприятности.
— Слушаю — ответил он
— Алекс. Ты уже уехал?
Он узнал Марси — специалиста из его отдела, дочь русских эмигрантов. На нее можно было положиться…
— Недалеко. Я ужинаю. Что там?
Марсия помялась, как всегда, когда хотела сообщить дурную новость.
— Тебя ищут.
— Меня? В смысле — ищут?
— Прибыл Старик. Поднял настоящий переполох. Все отделы на ушах, у нас аврал.
Интересное дело. Каждое утро — старшим офицерам ЦРУ приходил совершенно секретный аналитический обзор по всем регионам мира, так называемая «утренняя пташка» — усеченная версия того обзора, который ложится на стол президенту США. Считается, что благодаря этому обзору — офицеры. Заснимающиеся тем или иным направлением, не будут замыкаться на своем месте — а смогут сопоставить свои локальные проблемы с глобальными процессами, происходящими в мире, и это поможет им принимать правильные решения. Кто-то читал эту пташку — в последнее время таких было все меньше и меньше, бюджет урезали, людей в Центральном аппарате стало меньше, всех, кидали на места — а работы по злому року судьбы не убавилось. Кто-то просто тыкал в клавишу — ознакомлен — и отсылал обратно. Подольски ее просматривал — он владел навыками скорочтения, и выделял только действительно важные вещи. Он вспомнил три предыдущие пташки… нет, ничего такого, никаких причин надвигающегося серьезного кризиса, из-за которого замдиректора Керн будет поднимать всех на уши. Все нормально… настолько нормально, насколько может быть нормально в этом идущем под откос, давно свихнувшемся мире…
И спросить нельзя. Они разговаривали по защищенной линии — у Подольски, как и у всех офицеров, был криптофон, оплачиваемый за государственный счет. Но все равно — разговаривать о серьезных делах по нему было нельзя.
— Можно сказать, что я сломал ногу?
— Боюсь, что нельзя, Ал…
Марси — давно точила на него зуб, особенно с тех пор, как он ушел из семьи. Ушел, как и большинство офицеров — потому что семья и их работа несовместимы. Нельзя смотреть на то, как сын бьет подачу в бейсболе и одновременно думать об Али-как-его-там, который уже убил несколько десятков человек и собирается убивать еще, если никто его не остановит. Эти два мира… здешний, чистый и относительно безопасный, с тыквенным пирогом и лужайкой перед домом и тамошний, с воем сигналок и запахом гари после очередного взрыва — они существовали на одной планете, в одной Вселенной и их задача была — не допустить, чтобы они соприкоснулись, ни при каких обстоятельствах. Но эта задача требовала полного самоотречения и работы двадцать четыре часа в сутки — а семья тоже хотела свою долю внимания, и вряд ли большинство семей согласится жить в одном доме с человеком, который их не замечает, который машинально отвечает на просьбу передать соль, но мысленно он там, в том мире, что прорывается сюда только в выпусках новостей. Этот мир — требовал полного самоотречения и рыцарей — джедаев — а это плохо совместимо с семьей. Подольски пытался как мог — но даже с его в общем то не слишком опасной работой все равно ничего не получилось. Возможно, они с самого начала не совсем подходили друг другу. Оставшиеся в одиночестве оперативники сходили с ума по-своему, многие тайно принимали запрещенные препараты, многие находили отдохновение в беспорядочном сексе или в спорте с риском для жизни, некоторые вылезали из горячих точек. Алекс знал одного парня, который закачал в телефон аудиозапись звонков в службу спасения с верхних этажей «близнецов» в тот самый день, и слушал ее на досуге. Из конторы его турнули — планка у этого парня окончательно упала в Румынии, он забил до смерти заключенного на допросе, и его выпроводили в отставку, чтобы не запачкались верха.
Но что теперь то, а? Неужели как в прошлом году — метро? Или — аэропорты? Круизный лайнер? Эти ублюдки могут все что угодно сотворить.
— Еду. Буду минут через десять…
— Окей, я прислушаюсь к ветру.
— Все, отбой.
Прислушаюсь к ветру — означало прислушаться к сплетням, которые несмотря на противодействие службы внутренней контрразведки разносятся по этажам здания ЦРУ со скоростью торнадо.
Алекс Подольски отключил телефон. Привычно огляделся — и тут же заметил, что по телефону разговаривают еще двое из тех, кого он знал.
Он вышел на улицу. Машина была на месте, вдалеке — безумным буйством рыжего пламени на горизонте догорал закат. Он заметил зад черного Тахо, мигнувший стопами и выкатившийся на шоссе… явно его коллега, хотя он и не видел номера, поднятый закатом как вампир из своей могилы. Интересно — что нахрен происходит…
На стоянке ЦРУ — подземной стоянке, для командного состава, если еще наземные стоянки для линейного персонала и для посетителей — была непривычная для этого времени суток суета, все парковались, стараясь не помешать друг другу. Несмотря на декларативное братство ЦРУ было обычной государственной организацией чиновников и помешать парковаться старшему по должности — означало осложнить себе жизнь на ровном месте.
Подольски — уже добрался до такого уровня в иерархии ЦРУ — что ему полагалось не просто место на подземной стоянке, а личное место, отмеченное номером его машины. Ранее — их писали краской на бетоне, теперь, в связи с последними пертурбациями — печатали на принтере, засовывали в файл и приклеивали на стену. Когда Подольски удалось припарковать машину — рядом с ней оказался один из офицеров безопасности.
— Сэр, вы мистер Подольски?
Новенький
— Так точно.
— Прошу за мной, сэр…
Его и еще несколько начальников его уровня — провели к лифту, который по неписанному правилу использовался только одним человеком в здании — директором ЦРУ. Лифт был старый, давно не ремонтировался, в кабину — они с сопровождающими втиснулись с трудом. Когда лифт шел наверх, Подольски пришла в голову мысль, — неплохо было бы, если бы лифт оборвался. Это разом решит некоторые проблемы — правда, тут же породит и другие…
На последнем этаже — вотчине директорского корпуса — все стояли на ушах. Кто-то бегал по коридорам, кто-то с кем-то разговаривал. Такое ощущение, что началась высадка вражеских войск где-нибудь в районе Кейп-Кода. Подольски перекинулся взглядом с Солом Мартеном, бывшим морским пехотинцем, теперь занимающимся Аль-Каидой. Тот пожал плечами.
Удивительно… Дело в том, что «вдруг» ничего не происходит — они для того, черт возьми и существуют, чтобы ничего не происходило вдруг. А тут — никто не знал, что собственно произошло. И все это, черт возьми, нервировало.
Они приблизились к тем, кого вызвали раньше, завели разговоры — но те тоже был не совсем в курсе. Удалось узнать только то, что Старик — так называли замдиректора Керна — в крайне хреновом настроении и всех умножает на ноль, и это кажется, не связано с Ближним Востоком.
Тогда с чем это может быть связано?
Подольски — стоял в кругу начальников отделов, когда к нему подошел молодой человек, в очках в роговой оправе им с типичном американским лицом, чисты выбритым, чуть удлиненным, с тяжелым подбородком. Все прыснули в стороны, как плотва от щуки
— Мистер Подольски?
Козел. Этого парня он знал — один из тех, кто на подхвате, но на самом верху, на директорском уровне. Карьеру делает, козлина.
— Верно.
Подольски протянул папку
— Я Рей Обан. Нам нужно знать все об этом человеке. Все, что можно и что нельзя. Срок — до шести часов утра. Будьте готовы выступить на брифинге. Если вам кто-то нужен — вызывайте откуда угодно, если надо — мы пошлем машину или даже самолет. Но к шести утра — мы должны знать все об этом человеке…
