— Спасибо, что подвез, приятель — сказал Ник сицилийскому водиле и протянул ему пачку настоящей Мальборо. Тот с улыбкой принял — так, мелкий бакшиш.

Закинув на плечо сумку, Ник медленно пошел в южном направлении, осматриваясь по сторонам…

Хорошего ничего не было. Дома частично восстановлены а частично нет — видимо, восстановлены только те, в которые вернулись хозяева. Те, которые восстановлены — отличаются уродливыми бетонными заборами из стандартных плит, высотой выше человеческого роста. Этакая маленькая Зеленая Зона для каждого посреди хаоса. На улице много мусора, у некоторых наглухо закрытых дверей лежат мешки, которые несколько дней не вывозили, пахнет просто омерзительно. Машины проносятся на скорости, такси не видно.

На стенах, на заборах надписи. Уже по ним — можно осознать характер произошедшей здесь беды. Смерть оккупантам, Аллаху Акбар и чего только нет. Через равные промежутки — нанесенный по трафарету черным потрет Хамида аль-Юниса, сына Каддафи, командующего тридцать второй бригадой специального назначения — части, оставшейся верной Каддафи до конца. Во многих местах — они зачеркнуты и замазаны черным и зеленым. Это — еще одна из противоборствующих сил в новой войне — исламские экстремисты. Для них что Муаммар Каддафи, что Хамид аль-Юнис — враги ислама, проклятые даже в смерти…

Людей на улице мало, но есть. Ни одного иностранца, все местные. Смотрят так, что была бы их воля — убили бы, но при этом — боятся. Белый человек здесь — означает опасность…

Что-то щелкнуло по забору, Николай машинально прыгнул вперед — пуля! Но это — была не пуля, а камень. Он посмотрел — никого не было. Погрозил в пустоту кулаком — и неспешно пошел дальше, тут важно показывать собственную силу. Это как стая собак: если побежать, обязательно набросятся. Если поднять камень — поопасаются…

Стадион был сильно укреплен — уже не мешками с песком, а бетонными блоками, это было явным признаком присутствия не-американцев, американцы теперь все делали армированными мешками с землей. В окружении бетонных блоков — стоял танк Т-72 с самодельной защитой вокруг зенитного пулемета — иракский вариант, так делали потому, что в основном танкистам приходилось применять как раз крупнокалиберный пулемет. Судя по виду — танк был исправен. Второй машиной на блоке был «Рено-Шерп», машина похожая на «Хаммер» — но Николай знал, что до «Хаммера» она явно не дотягивала, ни конструкцией, ни качеством изготовления. На нем была дополнительная броня и крупнокалиберный пулемет, ни того, ни другого на оригинальном французском варианте не было. Как потом узнал Николай — это не французская, а лицензионная, индонезийская машина, ввезенная в страну индонезийским контингентом ООН.

На въезде начались проблемы. Вроде как — английский язык является международным языком ООН — но местные гарды упорно переговаривались на своем — а потом начали трясти перед Николаем своими стволами. Это его разозлило — он сильно устал, и не хватало еще, чтобы какая-то обезьяна недоделанная тыкала в грудь стволом.

— Пригласите старшего по званию! Старшего по званию, макаки вы недоделанные! Не понял? Командир, офицер. Ферштейн?

Макаки так и не поняли, поэтому Николай был вынужден лишить столь непонятливых и опасных для жизни макак оружия. Оставив макак отдыхать, он вышел из караулки с двумя автоматами и выстрелил в воздух…

Выстрел вызвал суету, глядя на которую Николаю только изумляться осталось. Если бы они так спокойно пропускали неизвестного и возможно агрессивного человека в свое расположение, а потом — так бестолково реагировали на стрельбу — их бы всех вырезали. Сейчас — он мог с двух автоматов разом порешить человек десять, и если бы с той стороны бетонного забора находился бы отряд боевиков… пи…ц котенку был бы короче. Вообще, побывав в Ираке и теперь видя то, что творится в Ливии — Николай удивлялся, насколько все здесь несерьезно, насколько несерьезно относятся к войне. Россия была какой-то другой, и Кавказ был каким-то другим — там было все очень серьезно, там и та и другая сторона набирались опыта по колено в крови. И набрались. Любая, буквально любая ошибка была чревата очень большой кровью, никто никого не жалел и не щадил. Вероятно, Кавказ был страшнее Афганистана, а тут…

Увидев появившегося снайпера, Николай отбросил автоматы и закричал изо всех сил Friendly! что означало — свои. Он уже пожалел, что сделал такое. Ни один офицер — не будет рад иметь под своим началом бузотера и залетчика, а именно так он себя и зарекомендует своей выходкой, причем с самого начала службы. Просто нервы сдали.

Отброшенные автоматы вызвали некоторое оживление, затем — к нему приблизился офицер в белой каске с автоматом FN SCAR ^[90]и трехцветным флажком.

— Назовите себя!

— Николай Орлов! Российская Федерация! Силы ООН!

— Есть Ай-ди?

Николай осторожно — шутки кончились — достал карточку, бросил вперед. Офицер посмотрел, сделал отмашку — отбой.

— Ты что, русский, охерел, а? Пети салоп!

Николай не знал, что такое «пети салоп» и потому не обиделся.

— Сэр, эти люди грубо обращались со мной.

— Мерде… За мной.

— У меня здесь вещи, сэр.

— Бери с собой. Идиот…

Они прошли в служебные здания стадиона. Большие залы, видимо предназначавшиеся как раздевалки или что-то еще — были разграждены полупрозрачными пластиковыми перегородками, кое-где прямо по полу шли провода, на которые наступали. Офицер уверенно шел вперед, явно зная, куда он идет…

За дверью, которая не имела никакой таблички, а только номер, оказался небольшой, плохо обставленный кабинетик с голыми стенами и без окон. В углу стоял старый железный ящик, не сейф, на стене скотчем была присобачена карта Ливии. На ящике стоял китайский дешевый чайник, который офицер немедленно включил.

— Ну и какого хрена это было? — без обиняков поинтересовался он.

— Сэр, можно считать это проверкой уровня боевой подготовки, я полагаю.

— Уровня боевой подготовки…

Офицер задумался.

— Ты и в самом деле русский?

— Да.

— А как попал сюда? Аэропорт не принимает.

— Попутной птичкой. На шесть человек?

— Частный рейс.

— Да. Летели американцы, но были одно свободное место.

При слове «американцы» офицер сил ООН разразился ругательствами.

— Сэр… у меня не было другой возможности попасть к месту службы… — сказал Николай, когда словесный поток француза чуть иссяк.

— Да претензии не к тебе. Эти enculИs ^[91]лезут сюда, как будто им медом тут намазано. Они творят, что хотят и почему то считают, что они вне закона, и мы должны просто покрывать все их дерьмо. А когда ситуация обострится настолько, что они уже не могут справляться с ней — они зовут нас. И мы вынуждены разгребать все это — когда отношения с местными напряжены до предела. Вот такой вот maison d'abattage ^[92]получается…

Чайник закипел, и офицер достал две чашки.

— Кофе, не возражаешь?

— Благодарю.

— Мое имя Жан-Поль Трюдо, подполковник Жан-Поль Трюдо. Комендант сектора. Ты здесь как военный наблюдатель или как специалист?

— Миссия безопасности.

— Ах, да… Россия же не участвует…

Если до этих слов Николай относился к собеседнику почти нормально — то теперь его отношение изменилось в корне. Россия не участвует? Ошибаетесь, господа, Россия еще как участвует. Так поучаствует, как вам и не снилось. Или думаете — вы одни остались и все можно, в том числе Украину бомбить? Срань натовская. Нет, господа, нет…

— Сэр, я готов выполнять то, что нужно для общего дела.

— То, что нужно? Это хорошо…

Кофе был вкусным.

— Где планируешь служить?

— Люди посоветовали проситься в Сирт.

— Сирт. А ты знаешь, что там делается?

— Смотрю новости. Сэр, у меня есть боевой опыт. Ирак и Чечня.

— Да уж понял…

Подполковник достал телефон, переговорил с кем-то по-французски. Николай этот язык почти не знал.

— Допивай и пошли.

Генерал французской армии Марсель Пелье был настоящим командиром и офицером, под которым можно служить — и от начальства или военной прокуратуры прикроет, и если провинился — такого пенделя даст, что век помнить будет. Лет пятьдесят, солидный, загорелое лицо с кожей, избитой песком как мелкой шкуркой. Короткие, седые усы не принятые в НАТО — там было принято бриться, как и в русской армии. Одет в обычный камуфляж, без знаков различия, только французский шеврон на рукаве.