Палеонтологические находки Дарвина представляли и до сих пор представляют огромный интерес. Но не менее важны и выводы, которые он смог сделать из своих открытий. Во время экспедиции ученый сопоставил результаты своих геологических исследований Южной Америки с находками ископаемых животных. Убедившись в том, что большинство найденных им млекопитающих вымерло в недавнее геологическое время, он понял: причиной их исчезновения не могла быть катастрофа, так как никаких ее следов обнаружить не удалось. Дарвин стал задумываться о причинах вымирания видов. Наконец, на примере токсодона он увидел, что современные группы животных могли иметь предков, сочетающих в себе их черты.
Дарвин смог опровергнуть еще один довод сторонников теории катастроф. Доказательством ее среди прочих последователи Кювье считали скопление большого количества различных ископаемых животных в одном и том же месте. Дарвин нашел современный аналог событий, которые могли привести к такой локализации находок. Он выяснил, что в 1827–1830 годах в Аргентине была сильная засуха, привычные места водопоя исчезли. Скот, обезумевший от жажды, тысячами двинулся к реке Паране. Но подходы к ней оказались сильно заболочены, и огромное количество животных гибло в топях, не дойдя до воды. Так образовались громадные скопления скелетов погибшего скота. Дарвин вполне правомерно предположил, что подобные события вполне могли происходить и в доисторические времена.
Сравнивая ископаемых животных, найденных на территории Северной и Южной Америки, Дарвин пришел к выводу, что раньше связь между этими двумя континентами была теснее: многие ископаемые формы найдены на территории обоих материков, в то время как современная ему фауна Америк сильно различалась. Такую несхожесть Дарвин объяснял возникновением географических барьеров, таких как Мексиканский залив, плоскогорья на юге Северной Америки, Карибское море. Одновременно ученый обнаружил сходство фауны Северной Америки и Сибири, и на основании этого предположил, что на месте Берингова пролива существовала сухопутная перемычка между материками. Этими и многими другими исследованиями Дарвин положил начало новому разделу науки о живой природе – биогеографии.
Ну и, наконец, нельзя не рассказать о знаменитых наблюдениях за вьюрками, сделанных Дарвином на Галапагосских островах – именно они стали первым камнем в фундаменте эволюционного учения.
Фауна Галапагосских островов довольно бедна. Дарвин обнаружил здесь всего 26 видов птиц, 25 из которых он определил как эндемичные, т. е. встречающиеся только на отдельных территориях. Особое внимание ученого привлекли тринадцать видов вьюрков, которые были, в общем-то, сходны между собой и различались в основном размерами и формой клювов. Из этих наблюдений Дарвин сделал очень важный вывод: «Наблюдая эту постепенность и различие в строении в пределах одной небольшой, связанной тесными узами родства, группы птиц, можно действительно представить себе, что вследствие первоначальной малочисленности птиц на этом архипелаге был взят один вид и видоизменен в различных целях».
Подтверждение этой идеи Дарвин нашел и среди других групп галапагосских животных. Так, он заметил, что населяющие разные острова гигантские сухопутные черепахи не похожи друг на друга. Различия были настолько явственны, что жители архипелага по виду черепахи могли довольно точно сказать, с какого именно острова она взята. До сих пор галапагосские вьюрки и черепахи считаются одним из лучших примеров дивергенции – расхождения признаков у первоначально близких групп организмов в результате эволюции. Подсемейство вьюрков, описанное нашим героем, теперь носит имя ученого – дарвиновы вьюрки.
Также Дарвин обратил внимание, что на Галапагосских островах преобладают виды, близкие к фауне Америки, в то время как на островах Зеленого Мыса обитают виды, похожие на африканские. Сейчас такое «открытие» не может удивить даже школьника: достаточно посмотреть на карту – и становится понятно, откуда шло заселение этих островов. Но в те времена, когда вопрос о самом факте эволюции был дискуссионным, подобное наблюдение имело важнейшее значение.
Так или иначе, Дарвин еще продолжал путешествовать, а слава о нем как о натуралисте и исследователе уже распространилась в научных кругах Англии. Дело в том, что Генсло выступил с чтением некоторых писем своего ученика в Кембриджском философском обществе и распространил тексты этих писем в научной среде. Кроме того, большой интерес у палеонтологов вызвала коллекция ископаемых животных, собранная Дарвином и отправленная на родину. «К концу путешествия, когда мы были на острове Вознесения, я получил письмо от сестер, в котором они сообщали, что Седжвик посетил отца и сказал, что я займу место среди выдающихся людей науки», – вспоминал Дарвин то время. Разумеется, известность льстила Чарлзу и стимулировала его к дальнейшим открытиям: «Прочитав это письмо, я начал вприпрыжку взбираться по горам острова Вознесения, и вулканические скалы громко зазвучали под ударами моего геологического молотка!»
Профессор Седжвик оказался прав. Дарвин покидал родину никому не известным юношей, повесой без определенных интересов, а вернулся известным натуралистом, чья слава намного опередила его самого. Теперь Дарвин не собирался почивать на лаврах: из хорошего стрелка и коллекционера насекомых он превратился в страстного охотника за научной истиной. За два с лишним года после возвращения Дарвин, по его собственным словам, развил бо́льшую активность, чем в какой-либо другой период жизни.
Навестив родных и совершив несколько поездок, в середине декабря 1836 года молодой ученый обосновался в Кембридже. Три месяца он занимался разбором коллекции минералов и подготовкой к печати своего «Дневника путешествий». Во время экспедиции Дарвин аккуратно вел записи, так что теперь основной его задачей было изложение на их основе научных результатов. Также, по просьбе Лайеля, Чарлз составил краткий отчет о своих наблюдениях для Лондонского геологического общества.
Весной Дарвин перебрался в Лондон, где два года работал над «Дневником путешествий» – под таким заглавием он издал книгу, позже получившую название «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле «Бигль»». Впервые «Дневник» увидел свет в 1839 году. Он был издан не отдельной книгой, а как часть отчета Фиц-Роя о результатах экспедиции.
Время от времени молодой ученый выступал с докладами в Геологическом обществе и вскоре был избран одним из его почетных секретарей. Он немало общался с такими крупными учеными, как Чарлз Лайель, Роберт Броун и Ричард Оуэн[5]. Параллельно с подготовкой «Дневника» Чарлз работал над еще двумя публикациями – трудами «Геологические наблюдения» и «Зоологические результаты путешествия на "Бигле"». В это время он уже всерьез задумывался о происхождении видов и стал собирать факты, имевшие отношение к данной проблеме.
29 января 1839 года Дарвин женился на Эмме Веджвуд – своей кузине. Брак был счастливым и многодетным (всего у Эммы и Чарлза родилось десять детей). В автобиографии, обращаясь к своим детям, Дарвин писал: «Все вы прекрасно знаете свою мать, знаете, какой доброй матерью она всегда была для всех вас. Она – мое величайшее счастье, и я могу сказать, что за всю мою жизнь я ни разу не слыхал от нее ни единого слова, о котором я мог бы сказать, что предпочел бы, чтобы оно вовсе не было произнесено… В отношении своей семьи я был действительно в высшей степени счастлив, и должен сказать вам, мои дети, что никто из вас никогда не доставлял мне никакого беспокойства, если не считать ваших заболеваний. <…> Мы испытали лишь единственное безмерно тяжелое горе, когда в Молверне 24 апреля 1851 года умерла Энни, которой только что исполнилось десять лет».
Фактически рассказом о лондонском периоде жизни Дарвина заканчивается история жизни ученого, и начинается история его болезни и научных трудов: «Главным моим наслаждением и единственным занятием в течение всей жизни была научная работа, и возбуждение, вызываемое ею, позволяет мне на время забывать или совсем устраняет мое постоянное плохое самочувствие. Мне нечего поэтому рассказывать о всех дальнейших годах моей жизни, кроме сведений о публикации нескольких моих книг».
