– Тогда вас это действительно заинтересует, – обрадовался Самсонов. – Так вот, в восемнадцатом веке там был выстроен деревянный Успенский собор. После революции, когда служителей культа изгнали, его собирались сносить, но потом все же решили оставить, как исторический памятник. Недалеко от собора открыли исторический музей – в самом соборе этого никак было нельзя, потому что он деревянный. По технике безопасности, сами понимаете – там ведь и школьники, и взрослые на экскурсию приходили. Меня назначили директором этого музея – должность не ахти какая важная, в подчинении у меня уборщица, нянечка из раздевалки и старушка-экскурсовод. Музей бесплатный, доходу государству, разумеется, никакого.

– Что ж, правильно, наверное, – пожал плечами Юрий, – истинно-культурные ценности должны быть доступны всем. Если буду в тех краях, обязательно посещу ваш музей.

– Вряд ли, – лицо Самсонова подернулось печалью. – Слушайте дальше. Однажды, когда мы с электриком, проверяли проводку в соборе, я обнаружил тайник, а в тайнике… Нет, вы представить себе не можете – там были подлинные полотна Ван Дейка, Дюрера, Хольбейна-младшего.

– Не может быть!

– Да, именно – двадцать неизвестных человечеству полотен. Подлинники.

– Вы могли ошибиться.

– Я немедленно написал в Москву, к нам выехали эксперты. В результате выяснилось, что в восемнадцатом веке в тех краях проживали купцы Соловьевы, которые вели торговлю практически со всеми странами Скандинавии. Семья невероятно богатая, предки их были старообрядцами, а в конце восемнадцатого глава семьи Михайло Соловьев перешел вместе со всеми чадами и домочадцами в новую веру и решил сделать подарок собору – бесценную коллекцию картин. Счастье, что собор уцелел во время пожаров, которые порою вспыхивали в тех местах – иначе коллекция была бы уничтожена. После революции попы спрятали картины в тайнике, чтобы они не достались Советской власти.

– Невероятно! И время пощадило картины?

– Да, они были практически не повреждены – плесень в соборе не водится, а температура и влажность оптимальны для хранения полотен. Эксперты немного почистили их, и нам даже разрешили выставить картины в музее. К нам приезжали туристы из Финляндии и Швеции, о нашей находке писали на Западе, к нам приезжала Каролина Вайс – известный английский эксперт-специалист. И вдруг – два года назад – поступает распоряжение закрыть музей. Из Москвы приехали новые эксперты, заявили, что полотна нуждаются в срочной реставрации, и увезли их. Мы стали ждать – о картинах ни слуху, ни духу. Альбина Ивановна – это наш экскурсовод – предположила, что их отправили в какой-то другой музей страны. Я писал во все концы Советского Союза, писал в Москву экспертам, но мне отвечали, что понятия не имеют, о чем идет речь. Год назад Альбина Ивановна умерла – ей было уже за восемьдесят – я же отправился в горком партии, но там на меня посмотрели, как на сумасшедшего. Так, словно полотен никогда и не было. Я написал в ЦК, но ответа не получил, а месяц назад наш музей закрыли. Меня перевели на работу в Воронежскую область, я должен был быть там еще две недели назад, но приехал в Москву и вот уже две недели ночую на Курском вокзале и бегаю по инстанциям. Был в ЦК, был в Академии художеств, где только не был! Смотрят, как на сумасшедшего, о картинах никто и слыхом не слыхивал. Да я и сам бы мог поверить, что сошел с ума, если б не успел сделать фотографии перед тем, как картины увезли. К тому же у меня есть заключения экспертов, которые приезжали к нам в первый раз. Посмотрите сами.

Юрий вновь потянулся за фотографиями и теперь уже очень внимательно начал разглядывать каждую, потом взял листки с печатями и начал их читать.

– Да, все это очень странно, – задумчиво заметил он, – двадцать бесценных творений искусства исчезли неизвестно куда. Они могли бы войти в коллекцию Пушкинского музея в Москве или Эрмитажа. Но ведь там их нет, вы узнавали?

– Да если бы! Конечно, узнавал, показывал фотографии – такие полотна вообще никому неизвестны.

– А эксперты, которые давали первоначальное заключение?

– Я не смог их найти. К счастью, у меня есть адрес Каролины Вайс – мы переписывались, пока полотна хранились в нашем музее. Но на последние два моих письма она почему-то не ответила.

– Возможно, что письма не дошли – письма за рубеж вообще часто пропадают.

Разговор настолько увлек Юрия, что он забыл о своих бедах и о времени, однако судомойка в грязно-белом переднике, начав собирать со стола посуду, напомнила:

– Закрываемся, товарищи, пальто с вешалки забирайте, а то сейчас гардеробщица уходит.

Действительно, кроме них и доевшего, наконец, свои блины мужчины с индифферентным лицом, в зале уже никого не было. Выйдя на улицу, Самсонов вздохнул полной грудью:

– Снег-то какой валит! Ладно, я на вокзал – вроде уже привык, как к себе домой иду.

– Вы что, все это время на вокзале? – поразился Юрий. – Неужели у вас в Москве нет ни знакомых, ни родственников?

Самсонов пожал плечами:

– А у меня вообще нигде родственников нет, я детдомовский. Женился, когда только в Кемь приехал – год пожили и разошлись, не пришелся я ее родным ко двору. Теперь и не помню даже, какая она была.

Они прошли еще несколько шагов, потом Юрий нерешительно предложил:

– Знаете, что я вам предложу…гм… поедемте ко мне, а? Квартира у нас большая, с женой познакомлю, переночуете, а завтра я, может, поговорю с кем-нибудь относительно вашего дела, меня самого это все крайне заинтриговало.

– Ну… не знаю, – голос Самсонова прозвучал неуверенно, хотя чувствовалось, что предложение Юрия пришлось ему по душе. – Неловко, наверное.

– Было бы неловко, я бы вас не приглашал. Поехали.

– Ну… хорошо, спасибо. Честно говоря, устал я, как собака, от всех этих хождений, хоть на одну ночь голову приткнуть. Только зайдем на вокзал – у меня в камере хранения чемодан с чистым бельем, а то не мылся уже сколько, псиной от меня несет.

Когда они подходили к Курскому вокзалу, крупные хлопья уже не падали, и мглистый воздух, пронизанный светом фонарей, состоял, казалось, сплошь из мелких сверкающих капель. Дворники, энергично орудуя скребками, с трудом сгребали снег к краю тротуара. Воздух звенел выражениями, что издревле несут облегчение русской душе. Старательно обходя сугробы, Юрий старался ступать по протоптанным другими пешеходами дорожкам, и говорил:

– Знаете, у меня сейчас возникла такая мысль: ведь полотна эти, если так рассудить, народное достояние, которое имеет огромную ценность. Раз они неизвестно куда сгинули, то этим, наверное, должен заняться Комитет государственной безопасности. Вы не хотите туда обратиться?

– Я уже думал, – хлюпнув носом и глубоко вздохнув, сказал Самсонов. – Правда, немного боязно – все-таки такая организация, еще пришьют что-нибудь.

– Ерунда, сейчас не тридцать седьмой год, что вы, право!

– Да, наверное. Что ж, наверное, я вашему совету и последую, другого выхода нет. В конце концов, мне терять нечего, я человек одинокий.

– Возможно, я сам… – начал было Юрий, но не договорил, потому что откуда-то сбоку донеслись крики и ругань, совсем рядом тишину разорвал пронзительный женский визг, и сразу же возник шум, обычно сопутствующий, пьяной потасовке.

Они обернулись, невольно замедлив шаг – у самого входа в метро три дюжих парня выясняли отношения кулаками. Неожиданно к Юрию бросился человек с залитым кровью лицом, обхватил его руками, и они вместе, потеряв равновесие, упали в сугроб. Другой верзила сшиб с ног Самсонова – свалился ему прямо под ноги и уцепился за пальто, не давая подняться.

Тут же послышался милицейский свисток, Юрий закричал от боли, почувствовав, что ему с силой заламывают назад руки. Краем глаза он видел, как два стража порядка защелкивают наручники на запястьях сопротивляющегося Самсонова, попробовал вырваться, но безрезультатно. Обоих их – скованных, растерзанных, окровавленных – втолкнули в машину с зарешеченным окошком, захлопнули железную дверцу.