– Не тревожьтесь, миледи, – тихо сказал Осоргин. – Мы справимся. Всё будет сделано, как надо.

– Прекрасно. Немедленно отыщите доктора Вейцмана [15], мы должны встретиться безотлагательно. Пусть подготовит докладную записку, возможно, Его Величество сочтёт желательным заслушать его.

– Хорошо, миледи.

– Свяжитесь с господином Жаботинским [16], пусть его люди приступают к развёртыванию. Кажется, больше ждать не имеет смысла.

– Похоже, так, – Осоргин едва не заскрипел зубами. – Как бы уже не было поздно.

– Они… мы справимся, – твёрдо сказала Рэйчел и вскинула голову. – Ведь другого выхода нет, не так ли?

– Да, миледи. Конечно.

– Подготовьте шифровку Рутенбергу [17], я должна её посмотреть перед отправкой.

– Полчаса, миледи.

– Кто будет вас замещать на период подготовки?

– Майор Ушаков и майор Репнин. Отличные офицеры, можете на них смело полагаться.

– Не премину, – улыбнулась Рэйчел. И снова сделалась серьезной: – Скажите, Вадим Викентьевич. Я ведь в таких вещах не слишком хорошо разбираюсь. Если придётся держать коридор для эвакуации… Это возможно? С нашими силами?

– Некоторое время, – Осоргин чуть наклонил голову вперёд. – Не очень долго, разумеется. Я не могу и не буду рисковать всем корпусом ради…

– Вадим Викентьевич, – Рэйчел укоризненно покачала головой.

– Нет, нет, – заторопился Осоргин и поморщился от неловкости. – Я же не в том смысле. Мои люди совсем для других задач обучены и предназначены. Это же как шпагой деревья рубить… я просто не имею такого права. Да и потом – насильно мил не будешь, как говорится. Если сам Владимир Евгеньевич не может своих соплеменников перед лицом такой опасности, – Осоргин замялся, подыскивая нужное слово, – уговорить, то где уж нам-то?!

Да, подумала Рэйчел, это правда. Она вспомнила свою встречу с раввинами из Польши, Чехословакии, Румынии и Венгрии – здесь, в Лондоне, в мае тридцать восьмого, за пять месяцев до «Хрустальной ночи». С каким недоверием, с какой враждебностью смотрели на неё эти люди, от которых зависело очень много. Невероятно много. Она улыбнулась чуть заметно, вспомнив, как недоверие сменилось недоумением, когда она объяснила, почему и зачем просила их всех приехать сюда. Когда сказала: есть только один способ жить в ладу с самим собой. Это значит – обращаться с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой. И делать именно то, что должен, – для того, чтобы случилось, чему суждено. В этих словах – вся правда этого мира. Тому, что без долга и чести ничего не имеет смысла на этой земле, – под этим небом, под этим солнцем, – можно научиться только от мужчин, подумала она, закрывая глаза. Она улыбнулась ещё раз, припомнив, как недоумение на лицах этих людей сменилось совершеннейшим изумлением, когда она сказала: мне всё равно, хороши или плохи евреи. Меня интересует лишь одно: насколько плоха или хороша я – как человек, как женщина и как христианка. И что я должна сделать для того, чтобы случилось то, чему суждено – на самом деле, а не задуманное какими-то извергами, вообразившими себя богами. И что должны сделать для этого вы – точно так же, как и все остальные.

Рэйчел встрепенулась, снова услышав голос Осоргина:

– Плохо, что мы очень часто плетёмся в хвосте у событий. Взаимодействие с разведкой очень непросто складывается – не смотря на всё, что мы для них делаем, да и своих людей в Рейхе у меня практически нет, можно сказать… Извините, миледи. Я вас перебил.

– Ничего, ничего, Вадим Викентьевич. Мне очень важно знать ваше настроение, поэтому не стесняйтесь. Так как насчёт коридора? У вас ведь есть план, не правда ли?

– Есть, – кивнул Осоргин. – Мы ведь не первый день готовимся.

– Я помню, – кивнула Рэйчел, – кажется, вы были вполне удовлетворены результатами.

– Да. Как и генерал Матюшин. Конечно, «Бейтар» – не настоящая армия, но… Они ничего, – он вдруг улыбнулся. – Понятливые. Может, и выйдет из них со временем толк. Есть план, разумеется. Но всё же не от нас, на самом-то деле, зависит.

– Я понимаю. Увы, – Рэйчел посмотрела в окно. – Если бы всё зависело только от вас, мне не о чем было бы волноваться.

– Ситуация не внушает мне оптимизма, миледи.

– Я слушаю, Вадим Викентьевич.

– Британия не располагает сколько-нибудь серьёзной сухопутной армией, готовой выступить на континенте. Это очевидно любому, кто хоть немного интересуется проблемой.

– Французы?

– Там нет ни одного серьёзного военного специалиста, понимающего стратегию глубокой операции, так блестяще разработанную в России и так превосходно применяемую гитлеровцами.

– Сколько, по-вашему, продержится Варшава?

– Если это продлится хотя бы до начала ноября, миледи, можно считать такой прогноз наилучшим. Но… сомневаюсь.

– Получается, времени у нас нет вообще.

– Да, миледи. Получается, так.

– Пессимистический прогноз?

– Две недели.

– О, Господи! Мы же не успеем!

– В условиях немецкой оккупации мы, разумеется, действовать не сможем. Это исключено.

– Я понимаю, – Рэйчел прикрыла ладонью глаза. – Господи, услышь наши молитвы… Да, ради всего святого, не забудьте сообщить всё Сигэру-сама [18]. Я так понимаю, что должна теперь докладывать вам свой маршрут?

– Маршрутом займутся офицеры, – Осоргин вздохнул. – Просто сообщите ваше расписание, миледи. Мне кажется, вы слишком много думаете о второстепенных задачах.

– Никто ничего не должен заподозрить. Это и есть самая что ни на есть первостепенная задача.

– Хорошо, миледи. Куда вы направляетесь сейчас?

– Сейчас – в Мероув Парк, – Рэйчел зябко повела плечами. – Пожалуйста, сообщите Тэдди, я должна срочно с ним переговорить. Потом, в зависимости от того, как сложится, придётся, вероятно, навестить Их Величеств. Не уверена, что они смогут меня сегодня принять, но попробовать необходимо… Если не сегодня, то, в крайнем случае, завтра. Доктор Вейцман?

– Его доставят к вам, миледи. Это улажено.

– И не забудьте о профсоюзах. Они – один из ключевых элементов.

– Да, леди Рэйчел.

– Тогда послезавтра – первый лорд Адмиралтейства. Вероятно. Всё будет ясно после беседы с Его Величеством.

– Я распоряжусь подготовить материалы для встречи с Его Величеством, – наклонил голову Осоргин. – Это всё?

– Пока – да.

– Ещё какие-нибудь поручения или пожелания?

Рэйчел замялась. Помолчав несколько секунд, она встала и опять шагнула к окну. И так, сцепив на животе побелевшие пальцы и стоя спиной к Осоргину, что позволяла себе лишь в одной-единственной ситуации, спросила преувеличенно спокойно, даже бесцветно:

– Какие-нибудь новости от… него, Вадим Викентьевич?

– Никаких, миледи, – отрицательно качнул головой Осоргин. – Пока – никаких. С Москвой мы поддерживаем контакт в обычном режиме. Поступающие сведения касаются почти исключительно внутреннего положения в России, миледи. Мы внимательно изучаем данные, ничего особенно интересного непосредственно для вас и для работы банка там – пока – не происходит.

– Но что же? Неужели ничего не меняется в России? – без улыбки спросила Рэйчел, поворачиваясь лицом к Осоргину.

– Конечно, меняется. Меняется многое, многое, сразу и везде. Очень многое, но в то же время – не всегда и не совсем так, как мы ожидали, и как нам хотелось бы. Но ведь так всё и должно происходить, совершенно в соответствии с планами, – Осоргин хрустнул пальцами, и, увидев, как поморщилась Рэйчел, смешался. – Простите.

– Ничего, ничего, – поспешно сказала Рэйчел. – Я иногда думаю о том, что чувствовала бы я, оставшись без Родины, без всего, что мне дорого, без Вас, без Тэдди, потеряв всё на свете, вынужденная бежать куда-нибудь в Рейкьявик и сидеть там, не в силах ничего предпринять…