Было начало мая. Помню, сильно стрекотали на жаре сверчки.

На следующий день первым я встретил Витьку, утром перед школой. Тот «на дело» не пошел, как и те двое из класса Б.

Потом я встретил Слона, который тоже в последнюю минуту решил отказаться от участия. Зато Слон рассказал, что Серый и Федя подстерегли таки какую-то малую, на год младше. Затянули ее в парашу, полапали. Ну там, трули сдернули, как положено. Но тут в туалет зашел какой-то бык поссать. Кажется, этот хипаблуд, Курочка. Он жил неподалеку от Слона, на той же улице. И что этот сын училки сделал, врубись: вмазал, как следует, обоим ногой по яйцам, а потом еще и по мордасам. Услышав это, я усмехнулся. Бить Федю шкаром в ряху – как минимум оригинально. У парня есть чувство юмора[2].

И представьте, именно в этот момент мимо меня (а я сидел со Слоном на подоконнике возле физкабинета) проходит Курочка. Делает вид, будто не замечает нас. В драных джинсах, патлатый, как телка. Нормальный пацан, а что-то такое из себя корчит.

Слон проводил Курочку затуманенным взором. Слон вообще туповатый, с ним общаться проще всего. Для него у меня кредит доверия всегда открыт.

– Жалко пацана. Убьют его сегодня, – изрек Слон.

– Ты это серьезно?

Он вздохнул:

– Ты ж Федю знаешь. Буду просить, чтоб в голову не били. Все-таки соседи.

Еще раз в тот день мы пересеклись с Курочкой в столовке. Я весь день бродил по школе один, избегал знакомых. В голове толклись странные мысли. Щемило сердце.

Заметив мое присутствие, Курочка занервничал. Возможно, думал, что мы с Федей в одной банде, за одну идею. Оно и понятно – постоянно видеть меня рядом с самыми главными кретинами школы. Ассоциативное мышление.

В столовой было людно. Я встал в очередь и наблюдал, как Курочка несет два компота и пару коржиков к столику на солнцепеке. Там сидела какая-то расфуфыренная шмакодявка. Судя по темным кругам под глазами, это и была она – жертва вчерашнего террора. Она тоже меня опознала. Проводила тягучим взглядом.

Я взял в буфете тарелку салата «Днестр» и березовый сок. Поискал глазами свободное место и с легким отчаянием увидел, что единственный пустой столик – как раз рядом с ними. Сел, развернувшись к ним боком, так, чтобы солнце светило прямо в глаза. Чудесное, доброе майское солнце, как я тебя люблю.

Курочка дернулся было слинять, однако малая удержала его. Они сидели и уплетали свои коржики, я потихоньку жевал салат. Чувствовал на себе их взгляды.

Мне хотелось как-то подбодрить их. Сказать что-то успокаивающее. Но как тут успокоишь: пацана после уроков будут бить. Едва ли Курочку утешит известие, что Слон попросит Федю не бить в голову.

Наконец я сформулировал мысль. Сейчас развернусь к ним и скажу: «Извини, фрайер…» Нет, не «фрайер»… «Друг»! Точно, друг.

«Извини, друг. Я слышал, у вас вчера были проблемы. Сегодня… – что дальше? – Сегодня будут еще и не такие»? Нет, не пойдет. Как показать им, что я – на их стороне?

Я развернулся к ним. Чудесное, теплое весеннее солнце падает мне на щеку.

– Извини, друг… – говорю я и забываю все, что придумал.

– Я тебе не друг, – отрубил Курочка. Тихо, но твердо. Оба поднялись и вышли в темный коридор.

Еще несколько минут я просидел над стаканом сока и пустой тарелкой. Солнце, приятное солнце согревало меня. «Я тебе не друг». Абыдно, да?

Значит, так и должно быть. Есть моменты, когда надо принимать решения. Есть моменты, когда надо за эти решения отвечать. Федя и Серый приняли решение и ответили за базар. Курочка тоже принял решение и теперь тоже будет отвечать по полной программе. Малая тоже что-то получила. Например, опыт. Может, когда-нибудь и ей надо будет принимать решение. И отвечать, само собой.

Только я чувствовал себя растерянным. Я больше не мог вернуться в компанию дебилов. И я не имел возможности стоять в обороне вместе с Курочкой и его малой. Вмешаться – значит принять решение, за которое нужно отвечать.

Это их войны, их битвы.

Чувствую себя чужим, растерянным.

Грею лицо в ласковых лучах. Люблю солнце в мае.

Что касается конкретно этой истории, все сложилось так. Фрайера побили, жутко побили. Его нашли за школой. Свидетели рассказывают, фрайер был похож на сливку в маринаде. Круговой – он же психанутый. А тут еще и Серый, два сапога пара. Дай только повод.

А вот буквально через два-три месяца Федя куда-то исчез. Говорили пацаны, он давно собирался смотаться в Молдавию, типа закосить от армии. Странно вот только, что так неожиданно, средь выпускного бала. Даже не хочу строить никаких предположений.

Есть решения и есть ответственность.

Мне не хотелось ни с кем общаться. После этого эпизода я стал нелюдимым, а если уж попадал в компанию, то вел себя так, что прости Господи. Хамил, грубил.

Потом сам удивлялся, откуда во мне это берется. Никак не мог забыть, каким тоном отрезал Курочка: «Я тебе не друг». Будто мне от него что-то нужно!

Странное было лето. Жаркое и сухое, но какое холодное для отношений. Шумное, с компаниями и забавами – но меня почему-то никто не звал. Честно говоря, я совсем перестал понимать, что происходит. Почему в один момент люди и мир изменились до неузнаваемости. В минуты слабости в том, что со мною происходит, я видел руку невидимой Силы, которая поворачивает каждую ситуацию так, чтобы в результате собственной глупости, раздражительной несдержанности и прямоты я оставался одиноким.

С Надей мы разошлись через две недели. Не сошлись характерами.

После нее была Галка, не такая симпатичная, как Надя, но старше на семь лет и куда легче на передок. Тоже поссорились, разошлись. Галка пугала меня, потому что хотела от меня ребенка. Потом даже попыталась надуть, будто беременна. Вранье разоблачил ее сорокалетний хахаль. В суровой мужской беседе он открыл мне, что у Галки проблемы с яичниками и она стерильна. Сказал, что ей это сделали, и он даже знает, кто именно. Хахаль на удивление своевременно предупредил, чтоб ноги моей больше у Галки не было, иначе порвет мне очко на немецкий крест.

Была также – параллельно остальным – сентиментальная «любовь» с одноклассницей Олей Вишенкой, моим идеалом. Любуясь на нее, грех было и подумать, что такую красоту можно ебать. Как-то я попробовал настоять на этом, в достаточно досадной манере… жалею, что тут добавишь. Это провело меж нами границу.

После неприятной сцены с Вишенкой (то был конец мая) я предпринял паническую попытку защититься от наступления чего-то неумолимого. И буквально через неделю, на танцах, склеил Марьяшку – худенькую девятиклассницу с милой мордочкой. Но Марьяшка жалась. Подозреваю, она была еще целкой. А поддалась только потому, что не могла больше выдержать моего страстного шепота. Правду говорят: зануде легче отдаться, чем объяснить, почему не хочешь.

Весь вечер я не мог избавиться от осознания того, насколько мое присутствие подчиняет волю Марьяшки. Понимал, что взаимности между нами быть не может, что вся ее податливость – результат моего шарма и гипноза. А я ничего, по сути, кроме взаимности, и не искал… И все-таки не удержался, чтобы не воспользоваться своей властью над девчонками хоть напоследок. Перед тем, как выйти с Марьяшкой в парк зажиматься, так и сказал себе: «Это в последний раз!»

Мы ограничились глубоким петтингом с эякуляцией. Это было на скамейке в парке за клубом.

Я спустил и ощутил, как опустел.

Целый вечер я бросил на алтарь кратковременного, притупленного наслаждения. И только получив этот момент, понял, как низко все это выглядело. Марьяшка, сопливая девчушка, которую я едва знаю, сидит, очумевшая от всего происшедшего. Не знает, обо что вытереть пальцы, перепачканные теплым семенем. Я развалился рядом, с расстегнутой мотней, отупевший и раздраженный тем, что все, блядь, так тупо – так плоско, блядь, что хоть бери да и плачь.. Снова то же самое чувство. Осознание, что во всех моих забавах нет ничего, кроме плоской пустоты. Мысленно спрашивал себя: «Что не так? Что изменилось? Почему я больше не могу быть тем, кем я был?» Нет ответа, только дубовая горечь.