- Я его убила. Я его убила, вы слышите!!!

Ее голос сорвался, и меня затопило чужими эмоциями.

Горе. Вина. Ужас и безысходность. Желание покончить с собой, после того, что она допустила.

Поток речи становился бессвязным, но в нем периодически проскакивали нужные мне слова

и фразы.

- Муж ушел. Он не смог оставаться рядом. Подруги смотрят как на монстра. Люди, которые

знают об этом, молчат, но лучше бы уж они все высказали. Родители тоже отвернулись. У меня

больше никого не осталось. Я все уничтожила. Домой вернуться не могу.

Это и многое другое выплескивалось на меня, а я сидел внешне бесстрастный и молчаливый,

хотя внутри бушевало тоже, что и в ней.

Наконец, поток слов стал иссякать, и она начала зацикливаться на одной фразе:

- Что мне делать. Что мне теперь делать.

Голос стал постепенно затухать, и лишь тогда я позволил себе сделать то, что было

необходимо. Положив одну руку ей на плечо, я взял другой ее подбородок, и поднял ей голову

так, чтобы она смотрела мне в глаза. Влив в голос максимальное количество нежности и

сочувствия, я мягко сказал:

- Вам надо жить. А я вам помогу.

- Жить? – спросила она пустым голосом – Зачем? Ради чего? Я все уничтожила. У меня ничего

не осталось.

- Вы неправы. Кое-что у вас еще осталось.

Я продолжал удерживать ее взгляд, и смотрел ей в глаза, показывая всю любовь и нежность,

которые я мог наскрести в своей душе по отношению к этой несчастной женщине, которая так

нуждалась в том, чтобы хоть кто-то в мире не просто выслушал ее, но и не отвернулся.

- Что? Откуда вы можете это знать?

Я печально улыбнулся ей.

- Я знаю. Сейчас вы считаете себя чудовищем, которое способно убить собственного сына.

Вы клеймите себя за это, и я не буду говорить, что вы неправы. Вы правы. Вот только правы вы

лишь наполовину. Думаете, что нет других матерей, которые бы сделали тоже самое? Думаете,

что все остальные люди намного лучше вас? Поверьте мне, они ничуть не лучше. Они такие же.

Вы столкнулись с вашим персональным чудовищем, с тем, что вы сделали из-за того, что вам так

сильно хотелось, и позволили ему в этот раз одержать верх. Я говорю – в этот раз – поскольку оно

еще не победило до конца. Его окончательной победой может стать лишь ваша смерть.

- Да что вы можете знать об этом?!?

Я горько усмехнулся.

- Вы думаете, что я не столкнулся со своим? Столкнулся. Я творил такое, что, так же как и вам,

мне стыдно и больно вспоминать. Также как и вас, меня, готово наизнанку вывернуть от одних

даже воспоминаний о том, каким я был. Я тоже хотел покончить со всем, и с собой в том числе,

когда все осознал, но рядом со мной был один человек. Такой же человек, как я. Он помог мне

выкарабкаться из этого. Он мне показал, что я должен жить и дальше, и объяснил зачем.

- И что же вы сделали?

Ее голос был лишен всякого интереса, и этот вопрос она задала не потому, что действительно

хотела знать. Внутри нее сейчас царила пустота, сродни тому пепелищу, в которое когда-то

превратилась моя душа.

- Многое. И очень многие тогда пострадали. Но я уже пережил это, и сделал то, что вам еще

только предстоит. Вы справитесь, хотя будет трудно, и зачастую почти невыносимо. Я не говорю,

что будет просто, наоборот, зачастую боль будет драть вас на куски, и охота будет бросить все

и покончить с собой, но вы справитесь. Потому, что будете знать из-за чего, и ради кого вы это

делаете.

Я набрал воздуха в легкие, и тихо сказал:

- Сейчас я ненадолго выйду, а когда вернусь, то вы меня выслушаете. Если все то, что я вам

скажу, покажется не заслуживающим внимания бредом, после нашего разговора, то я готов буду

помочь вам в том, что вы сейчас хотите с собой сделать. Но если в моих словах вы увидите хотя бы

каплю здравого смысла, то сможете принять решение, которое станет самым важным за всю вашу

жизнь.

Она кивнула, и я отпустил ее подбородок. Выйдя, я нашел ближайшую курилку для

персонала, и трясущимися руками извлек сигарету из пачки. Прикурив, я закрыл глаза и некоторое

время стоял не обращая ни на что внимания.

- Что скажешь?

Жена Сережи подошла ко мне так, что я даже не ощутил ее присутствия рядом.

- Ты ошиблась в оценке. Это не девятка. Это твердая десятка.

- Десяткой я считала бы человека, который по прихоти устраивает геноцид.

- А вот это как раз было бы где-то на уровне семи-восьми. И там решение было бы намного

проще. Черт, ну и дельце же ты мне подкинула…

- Ты ей поможешь?

Я вздохнул.

- Проблема не в том, что я не хочу ей помочь. Очень хочу. Проблема в том, что меня надо

было звать через пять минут после того, как все произошло. Она сейчас сама не хочет, чтобы ей

помогли, и пока это будет так – я бессилен.

- Но ты же можешь…

- Не могу. Помочь можно только тому, кто сам хочет, чтобы ему помогли. А она хочет умереть.

- И ты допустишь это?

- Не совсем. Я поговорю с ней еще, и если она изменит свое решение, то будем исправлять

ситуацию, но если она будет продолжать желать смерти… Мне придется помочь ей в этом.

- Что?!?

- Мы давно с тобой знакомы. Скажи, я когда-нибудь, на твоей памяти, отказывался помочь?