Письмо на нескольких страницах продолжается в том же духе, и ни слова по поводу озабоченности и душевных терзаний Синькина. Что это, как не предательство, ведь он считал Желтовски своим вторым отцом! Синькин чувствует себя раздавленным, опустошенным. Я один, подытоживает он, мне не на кого рассчитывать. Несколько часов он пребывает в состоянии глубокого уныния и жалости к себе, даже мелькает мысль, а стоит ли дальше тянуть эту лямку. Но в конце концов ему удается взять себя в руки. У Синькина есть характер, и он, может быть, меньше других подвержен депрессии, а если и случаются минуты, когда мир кажется ему омерзительной клоакой, кто первым бросит в него камень? К вечеру он уже способен взглянуть на ситуацию с позиций оптимиста. Пожалуй, это его главный талант: не впадать в отчаяние надолго. Может, оно и хорошо, решает он. Лучше выстоять в одиночку, чем полагаться на кого-то. Поразмыслив на эту тему, Синькин еще больше укрепляется в своем выводе. Он уже не ученик, для которого существуют непререкаемые авторитеты. Я сам себе голова, говорит он, и отчитываюсь только перед самим собой. Вдохновленный этим новым взглядом на жизнь, он наконец решается позвонить будущей миссис Синькиной. Он набирает ее номер, но никто не берет трубку. Он, конечно, разочарован, но не обескуражен. Что ж, попробует застать ее как-нибудь в другой раз.

Время идет. Синькин снова попадает в резонанс с Черни, пожалуй, даже более гармоничный, нежели прежде. Он открывает для себя неотъемлемый парадокс этой ситуации: чем теснее их внутренняя связь, тем меньше его мысли заняты Черни. Иными словами, чем сильнее он вовлечен, тем он свободнее. Кстати, это растворение в другом его не напрягает; наоборот, его больше волнуют моменты отчуждения. Именно в те дни, когда Черни по каким-то причинам от него отдаляется, он вынужден сокращать расстояние между ними, а это требует времени и усилий, не говоря уже о душевной борьбе. Зато когда эта близость возникает, он, можно сказать, чувствует себя независимым человеком. Поначалу он позволяет себе немногое, но и это уже своего рода победа, если хотите, акт смелости. Например, короткие одиночные прогулки. Вроде бы малость, но какое же это счастье! Прохаживаясь взад-вперед по Оранж-стрит в прекрасный весенний день, он испытывает давно забытую полноту жизни. В одном конце – река, гавань, мосты, небоскребы Манхэттена. Иногда он позволяет себе присесть на скамейку и полюбоваться на снующие по реке кораблики. В другом конце – церковь с уютным зеленым двориком и бронзовой статуей Генри Уорда Бичера, чьи ноги обнимают два раба, словно умоляя дать им свободу. А сзади на стене – фарфоровый барельеф Авраама Линкольна. Есть во всем этом что-то одухотворенное. Всякий раз при взгляде на эти лица Синькина посещают высокие мысли о достоинстве человека. Мало-помалу он делается смелее в своих вылазках. На дворе сорок седьмой год, «Доджеры» на коне, ведомые своим черным лидером Джеки Робинсоном, и детектив внимательно следит за его игрой, понимая, после созерцания скульптурной группы в церковном дворе, что это нечто большее, чем просто бейсбол. Однажды погожим майским днем Синькин решает съездить на стадион «Эббетс-Филд». Он спокойно оставляет подопечного за письменным столом, будучи уверен, что по возвращении застанет его там же. Он едет в переполненном метро, чтобы потом смешаться с толпой болельщиков в предвосхищении большой игры. Заняв место на трибуне, он отмечает про себя сочность окружающих цветов: зеленая трава, коричневое поле, белый мяч, голубое небо. Какая контрастность, какая геометрическая простота дизайна, какая мощь! Наблюдая за игрой, Синькин не в силах отвести глаз от темнокожего Робинсона. Какая же нужна отвага этому одиночке, чтобы делать свое дело на глазах у огромной толпы, половина которой наверняка хотела бы видеть его покойником! Синькин непроизвольно встречает каждый удачный маневр черного атлета одобрительными криками. Когда тот первым прибегает на базу в третьем иннинге, он вскакивает на ноги, а в седьмом, когда Робинсон успевает добежать до второй базы после отскока мяча от левой стены, он от радости хлопает по спине своего соседа. «Доджеры» вытягивают матч в девятом иннинге, после того как баттер делает самоубийственную свечу, и, покидая стадион вместе с разгоряченной толпой, Синькин ловит себя на том, что за все это время он ни разу даже не вспомнил про Черни.

Дальше – больше. Вечерами, когда сыщик чувствует, что можно оставить подопечного без присмотра, он выбирается в соседний паб с барменом по фамилии Краснофф, до жути похожим на своего коллегу Зеленина, бывшего Серова, фигуранта давнишнего «дела о пропавшем муже». Там частенько сиживает популярная шлюшка Фиолетта с нарумяненными щеками, и пару раз, напоив барышню, Синькин приводит ее на казенную квартиру. Определенно он ей нравится, поскольку она не берет с него денег, но это, конечно, не любовь. Она называет его «солнышком», и тело у нее большое и мягкое, одна беда: стоит ей немного перебрать, как она начинает рыдать, и приходится ее успокаивать, так что Синькин уже втайне подумывает, стоит ли овчинка выделки. Особой вины перед будущей миссис Синькиной он не испытывает, а в оправдание своей интрижки сравнивает себя с солдатом на войне. Мужчине, который каждый день рискует головой, требуется маленькое утешение. И вообще, он же не каменный.

Но если уж на то пошло, бару Синькин предпочитает киношку в нескольких кварталах от дома. С наступлением летней жары приятно после душегубки, в которую после полудня превращается его тесная комнатенка, посидеть в прохладном зрительном зале. Кино привлекает Синькина не только занимательными историями и красивыми актрисами, он еще любит эту темноту и то, что экранные картинки напоминают мелькающие под зажмуренными веками образы. По большому счету ему безразлично, что смотреть, комедию или драму, черно-белый фильм или цветной, но по понятным причинам он питает слабость к детективному жанру, и эти сюжеты его особенно захватывают. Ему удалось посмотреть несколько таких фильмов: «Женщина в озере», «Падший ангел», «Темный переход», «Тело и душа», «Прокатимся на розовой лошадке», «Отчаявшийся» и тому подобное. Но один из них произвел на него такое впечатление, что на следующий день он пришел посмотреть его еще раз.