Агату поражало, с каким изяществом и легкостью Мэдж кружила головы.
Впрочем, она не раз убеждалась в том, что все, что делала ее сестра, в принципе давалось той легко, во всем она добивалась успеха. Например, взять хотя бы серию ее рассказов “Пустые речи”, которые напечатали в журнале “Ярмарка тщеславия”. Эти ее истории про горе-спортсменов покорили весь Торки, в свете обсуждали тогда ее талант, а теперь вот сплетничали о том, что Мэдж прибрала к рукам всех завидных местных женихов.
Джеймс Уоттс был сыном Клариной подруги детства Энни Браун, которую Агата и Мэдж знали давным-давно; кто бы мог подумать, что он сумеет произвести впечатление. Учился он в Оксфорде, держался скромно, жил с родителями в великолепном поместье Эбни-Холл, одном из крупнейших в Большом Манчестере.
Семья его состояла сплошь из творческих личностей. У брата Хамфри был собственный театр, брат Лайонел стал лондонским актером, покойный дедушка прославился ораторским даром на посту лорд-мэра Манчестера.
Но у Джеймса-младшего не было времени на артистические забавы, он унаследовал от отца любовь к бизнесу, а именно к складскому делу Офис компании W&J.Watts располагался в богато украшенном здании на Портленд-стрит, в центре Манчестера. Там были великолепные широкие лестницы и хрустальные люстры. Скорее всего, Джеймс покорил сестру Агаты не белокурой солнечной шевелюрой и не тихим ласковым голосом, а своим талантом финансиста. Со дня официального знакомства прошло меньше года, он приехал на лето в Торки и вскоре сделал Мэдж предложение. Та приняла его как нечто само собой разумеющееся и явно не собиралась тянуть со свадьбой.
В былое время Клара конечно же призвала бы дочь не торопиться. Но после смерти мужа у нее не осталось сил ни на споры, ни на мудрые советы. Ей приходилось каждый день бороться за выживание, и это было непросто при крайне ограниченных средствах. Фредерик оставил ей все свое имущество, но оно порождало больше расходов, чем прибыли. Гарантированный пенсион Клары составлял 300 фунтов в год, каждому из детей, по завещанию отца, полагалось 100 фунтов в год. В пересчете на нынешний долларовый эквивалент расклад был таков: 30 000 долларов ежегодно – Кларе и по 10 000 Мэдж, Монти и Агате.
Мэдж, разумеется, видела, как мать экономит каждый пенни, как сокращает количество еды, как закрывает целые отсеки дома, чтобы поменьше топить. Клара дала расчет садовнику, прослужившему у них пятнадцать лет. Опытных горничных сменили неумехи, потому что им можно было меньше платить. “Да, конечно да”, – ответила Мэдж Джеймсу, с облегчением сжимая его руку, радуясь так, словно сбылись давние ожидания. Джеймс был послан небом в ответ на горячие молитвы о помощи.
Поженились они в сентябре, свадьба была – насколько это возможно – скромной. Ведь семья соблюдала траур, а по обычаю он должен длиться год. Но и в викторианской Англии даже в пору печали любящим не возбранялось вступать в брачный союз. Церемония венчания происходила в старой церкви Торки. Когда Мэдж, теперь уже миссис Джеймс Уоттс, вышла из врат храма, то выглядела она восхитительно, словно приехавшая на свой первый бал дебютантка. Агате доверили роль главной подружки невесты, и, как все остальные подружки невесты, она была в белом наряде и в венке из ландышей. Клара устроила в Эшфилде свадебный завтрак, сама она оставалась в черном. На торжественном застолье присутствовали братья жениха, Лайонел (он был шафером), Хамфри, Майлз и сестра Нэн, которая слыла настоящим сорванцом, лихо лазила по деревьям и стреляла из рогатки. Еще были приглашены подруги Мэдж, Нора Ньюитт и Констанс Бойд, и сестра Джеймса, крошка Эйда, которую его родители удочерили.
В день заключения этого союза (оказавшегося счастливым и прочным) Агата обрела замечательную подругу – в лице Нэн Уоттс. По характеру они были очень разные, и взрослые твердили: “вот, Агата, бери пример с Нэн”, “вот, Нэн, бери пример с Агаты”. Однако сразу же обнаружилось и общее – страсть к проказам, обе вмиг додумались напихать рису в дорожные чемоданы молодоженов.
Наутро после свадьбы Клара прошлась по просторным помещениям Эшфилда. Раньше они казались величественными и уютными, а теперь стали хранилищем воспоминаний, мемориалом утерянного счастья. И ведь всего-то год назад все было иначе. Теперь, когда рядом не было любимого мужа, эти огромные пространства угнетали могильной тишиной.
Клара решила, что имение нужно продать, сейчас же, не только потому, что на него уходит уйма денег, но и ради собственного здоровья и душевного покоя. “Можно переехать в Эксетер, это всего в семнадцати милях отсюда, но все равно там начнется иная жизнь”, – подумала она. Пологие холмы и бодрящий воздух расположенного чуть севернее Девоншира на самом деле нравились ей гораздо больше, чем приморье. К тому же в Эксетере великолепный кафедральный собор. Соборы Клара очень любила. Эксетерский готический собор, построенный в 1400 году, поражал изумительными ажурными сводами, самыми красивыми в Англии. И наверняка по соседству найдутся подружки для Агаты. Да, решено. Эксетер.
Как только Мэжд вернулась из свадебного путешествия, Клара сообщила ей о своем намерении. Мэдж, обычно бурно реагировавшая на любую неприятность, на этот раз сохранила спокойствие, но, когда заговорила, в голосе ее звучала твердость:
– Если дело только в деньгах, может быть, Джеймс поможет. Уверена, что поможет.
А тихая и скрытная Агата, напротив, дала волю негодованию.
– Уехать из Эшфилда? Но ведь это наш дом! – воскликнула она и разрыдалась. Глаза ее были полны отчаянной мольбы. Конечно, этот бунт был проявлением детского эгоизма. Позже в своей “Автобиографии” Агата напишет, что “никогда не страдала от ощущения бездомности, отсутствия корней”. Но эти корни имел лишь один дом, единственный на свете. Ласково обняв свою младшую, Клара гнала прочь мечту о коттедже в Эксетере (разумеется, неподалеку от собора), тайком утирая не желавшие униматься слезы.
В Эшфилде произошли существенные перемены. Новую горничную рассчитали, теперь на все хозяйство была одна служанка и миссис Роу, которую просили экономнее расходовать продукты. Старой кухарке, привыкшей готовить человек на десять всякие деликатесы вроде омаров, трудно было смириться с меню, где главенствовали макароны с сыром. Она старалась, но иногда по инерции заказывала восемь рыбных филе, хотя достаточно было двух.
Несмотря на столь кардинальные меры, материальное благополучие оставалось шатким. Не проходило дня без волнений по поводу денег или здоровья. Деньги на счете были, но их хватало только на самые насущные нужды, и то лишь благодаря щедрости зятя. А здоровье у Клары было сильно подорвано жизненными невзгодами. То одно болело, то другое. Боль в груди объясняли сердечными приступами, боль в желудке – язвой. Боль в бедре одни врачи считали следствием ревматизма, другие – косвенным симптомом желчнокаменной болезни.
Став теперь для Клары единственной в доме родной душой, Агата часто спала в папиной гардеробной, по соседству от маминой спальни, чтобы, если начнется приступ, оказаться поблизости. На столике у Клары всегда были коньяк и нюхательная соль. Приступы учащались, и Агата каждый раз боялась, что случится самое страшное.
Она так писала об этом времени: “Мы не были больше семьей Миллер; просто остались вдвоем два человека: немолодая женщина и маленькая наивная девочка, еще не знавшая жизни”. Да, Агата была наивна, но не глупа, она с удвоенным рвением читала, черпая опыт из книг и рассказов окружающих.
Кстати о рассказах. Ей посчастливилось познакомиться с семейством Льюси, новые подруги Бланш, Марджи и Нуни были старше Агаты, еще у них был брат Реджи. У их двоюродного деда имелось в Уорвикшире прекрасное фамильное поместье Чарлкот с оленьим парком. А уж тем для захватывающих историй у новых знакомцев Агаты всегда было в избытке. Ведь их предки прибыли в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем. Сам Уильям Шекспир однажды тайком подстрелил оленя во владениях Льюси. Реджи клялся, что это выдумки, но легенда, конечно, хороша, признавал он.
