Когда Поттер на завтраке осмелился поднять на неё голос, Малфою показалось, что он сам сейчас отшвырнёт от себя тарелку, встанет и уничтожит этого кретина. Неизвестно — как. Всё равно — как. Уничтожит. Разобьёт его физиономию о стол. Врежет хорошенько. Убьёт, если потребуется.
Конечно, не потому, что он орал на грязнокровку. Не потому, что лицо её в тот момент, когда он решился-таки посмотреть на неё, было воплощением тупой, давящей боли, унижения и стыда. Просто потому, что отбить Поттеру башку не требовало какой-либо уважительной причины. Он бы сделал это, получая удовольствие от процесса. Только ради этого. Только ради самого себя.
Как всегда.
Поэтому теперь, когда он наконец-то дошёл до гостиной старост и рухнул на диван, уставший, вымотанный, истерзанный собственными мыслями, откинув голову на спинку, опуская руки, вытягивая ноги, кладя их на журнальный столик... он почувствовал эфемерное облачко покоя, толкнувшегося в груди. Такого мнимого и хрупкого, что захотелось тут же вышвырнуть его из себя. Выплюнуть, выдавить. Чтобы оно не рождало надежду на то, что когда-то всё внутри успокоится.
К чёрту.
Нужно учиться жить с тем, что бросает ему жизнь.
Он прикрыл глаза, прислушиваясь к тому, как потрескивает огонь в камине. Чёрт, пусть так будет всегда. Или не всегда, пусть так будет хотя бы немного. Совсем чуть-чуть. Пять-шесть-семь минут покоя. Он так хотел этого. Прекрасная, идеальная тишина в ушах, нарушаемая лишь легким гулом крови. Осторожными ударами сердца где-то внутри. И здесь, в этой уже-так-привычно-тёплой комнате он вдруг понял, что ему хорошо.
Мерлин, откуда это ощущение?
Потом. Он обо всём подумает потом.
Сейчас он представлял, что не один здесь. Что нежная рука скользит по его лбу, зарываясь пальцами в волосы, отбрасывая их назад. Такая неуместная и нужная. Знающая и изучающая одновременно. Гладит, приглаживает, мягкая, тёплая. Он бы повернул голову ей навстречу, потираясь, благодаря за это прикосновение. И когда его голова действительно легко перекатилась по спинке дивана, будто подаваясь к призрачным касаниям, он застыл.
Открыл глаза, разрушая свою беззвучную иллюзию покоя в голове.
С ума сошёл.
Куда ты лезешь? Чего ты захотел, а, Малфой?
Уж не её ли?
Сердце замерло, когда он услышал тихий голос, произносящий пароль Рвотной Даме. Чёрт. Тебя здесь не хватало.
Драко сел ровно, складывая руки на груди, но не потрудившись снять ноги с угла столика. Бросил взгляд на часы. Девять. Интересно, где она шаталась. Небось, мирилась со своим ненаглядным тупорылым Поттером. Высасывала у него прощение в туалете, стоя перед ним на коленях. А он обхватывал её голову и сжимал свои гадкие зубы, запрокидывая голову от удовольствия. Фу, блять.
Фу.
Малфою стало противно, и он скривился, встречая грязнокровку одним из тех взглядов, от которых шарахались младшекурсники. И она тоже... будто бы шарахнулась, но затем нахмурилась и покачала головой, уставившись на подошвы его туфель, что глядели на неё со столика.
— Не мог бы ты отдыхать покомпактнее, Малфой? Столы не для твоих ног здесь расставлены.
Этот голос его отрезвил окончательно, и он скривил губы, следя за тем, как она проходит к рабочему столу, а затем исчезает из его поля зрения и шуршит бумагами. Поттер, пыхтящий, откинувшийся на бачок унитаза, и она — между его расставленных ног.
— Ты не могла бы пойти на хер со своими замечаниями? — огрызнулся Драко, передёрнувшись от отвращения, отмечая, что шорох пергамента на секунду стих. Фантазия нарисовала её застывшие руки и упрекающий взгляд в затылок, который он почти почувствовал.
— Козёл.
— Сука.
— Высокомерный идиот.
— Заносчивая дура, — и вдруг: — Что от тебя хотел Поттер?
Драко почти услышал, как что-то внутри него с хрустом осыпалось от ужаса. Вместе с картинкой сосущей в туалете Грейнджер.
Какого хера он спросил это?
— Что, прости?
Да, мне тоже интересно, что.
Мозг лихорадочно работал. Думай, блять. Думай.
— Он тыкал в мою сторону своими ладошками, когда верещал что-то тебе за завтраком, — до охерения неубедительно.
Грейнджер вновь зашелестела своими бумажками. Немного нервно.
— Не твоё дело, — голос приглушён, и Малфой почувствовал раздражение где-то совсем близко к глотке. Резко обернулся, закидывая руку на спинку дивана и глядя на девушку, сидящую за столом, лихорадочно листающую книгу.
— А мне кажется, что моё. Раз я был в этом замешан.
— Ты не был замешан, Малфой. Не вокруг тебя вращается вся наша планета, — с расстановкой произнесла она, прожигая его взглядом и вновь опуская глаза на страницы книги. — И как тебя касаются наши темы для обсуждения я тоже не представляю, знаешь ли.
Он сжал зубы, кляня себя за то, что вообще заговорил с ней. Задал вопрос о грёбанном Поттере. И за то, что его это интересовало.
Интересовало.
Драко ещё не распробовал это слово, чтобы сказать наверняка.
Несколько секунд смотрел на грязнокровку, чувствуя её отстранённость. Она будто была потеряна. Отвечала слабо, без прежнего запала. Вспомнилось её утреннее состояние — практически уничтожена. Рыдающая, бесшумно, со спиной, ровной, как игла. На мгновение ему стало не по себе оттого, что Грейнджер, мятежная, с выпяченной грудью и горящими глазами могла сломаться, оттого, что у какой-то Лори Доретт из Пуффендуя погибли родители. Оттого, что и её семье тоже могла грозить опасность.
Нет.
Нет, блин. Она не сломлена. Он знал. Он знал её уже столько времени, что мог поклясться — она по-прежнему упрямая, не поддавшаяся. Он не позволит сломить её кому-то... кроме себя, конечно. Не позволит лишить себя этого удовольствия, а значит, нужно вернуть её. Он вернёт её к той кондиции, на которой заканчивается жалость и появляется желание уничтожить.
— Грейнджер, а может быть, кто-то донёс ему о том, что здесь происходит? — сладким голосом протянул, зная, что вот так, с ходу, ступает на опасную для них обоих почву. И это лишний раз подтвердили её вздрогнувшие ресницы.
Ничего. Бить, так по больному.
— Здесь?
— В гостиной старост.
— Не имею понятия, о чем ты.
— О твоих домогательствах меня, конечно же.
Она застыла. Давай, злись.
Тёмные глаза сверлом впились в его лицо, а пальцы сжались на страницах учебника.
— Ты не в своем уме, Малфой.
О, да. Уже давно.
— Не прикидывайся, что не понимаешь, Грейнджер, — губы растягиваются в усмешке. Дразня, играючи. — Тот поцелуй.
Она сжала губы, не опуская глаз. Процедила:
— Тот, которого не было, а? Я-то уже и думать о нём забыла, — и снова осторожно уткнулась взглядом в книгу.
«Ты врёшь, маленькая сучка»
— Я не верю тебе.
— Зря.
— Я бы не сказал. Что, призналась Поттеру, что он — ничтожество по сравнению со мной? — Малфой пошевелил бровями и растянул губы в самодовольной ухмылке.
Она захлопнула книгу и отшвырнула её, грохнув тяжелой обложкой по столу.
— Что ты нафиг несёшь?
— Правда глаза колет?
— Заткнись и хватит говорить этот... бред! — она сделала шаг к нему, остановилась, сжав кулаки.
Хорошо.
Хорошо, Грейнджер, умница. Злись.
Малфой прищурился, не сводя с неё глаз. Молчал.
— Мы с Гарри... никогда бы не поссорились из-за тебя.
«Мы с Гарри».
Какого хера это укололо его?
— М-м, — протянул, глядя с насмешкой. Заставляя себя лениво откинуть голову.
— Да, чёрт возьми. Ты не достоин даже... даже его взгляда, ясно? — Грейнджер сделала еще шаг, уничтожая его своими глазами. Повышая тон. — Ни одного взгляда, недоумок!
Он выглядел спокойным, и это сбивало её с толку. В груди же ревела ярость. Настоящая, просыпающаяся ярость. Не от её последних слов, нет.