Тонкие руки соскользнули с его волос. Сбежали вниз по груди, останавливаясь на несколько секунд, нащупывая прорехи в рубашке. Это совсем не руки Паркинсон. У Грейнджер пальцы приятно-прохладные, и эту прохладу он ощущает тут же, жгущим прикосновением, прямо к коже. Тихое рычание отдаётся вибрацией на языке Гермионы, кончик которого он тут же прихватывает зубами и прикусывает, что заставляет её вздрогнуть.
А в следующую секунду резко выгнуть спину.
Потрясающе-абсолютно-восхитительно.
Её красивое тело.
На мгновение отстранился, чтобы сделать глоток воздуха. И тут же.
— Малфой... я...
Она задыхалась. Он тоже задыхался, будто самим собой.
Наверное, именно это заставило его протянуть одну ладонь к горящему лицу Гермионы и мягко погладить костяшками до виска, обхватить, оглаживая скулу, не давая закончить.
— Ш-ш... Ты сегодня такая восхитительная.
Сказать это вслух. Испытание.
Но получилось... так искренне.
Наблюдать, как она всматривается в него, почти в ужасе. Но затем прикрывает глаза, слегка поворачивая голову к его запястью. Вслушиваясь в сбитый шёпот слизеринца. И бешеная, кипящая волна плавящей нежности, смешанной с желанием, затопила его. Погрузила, накрыла с головой.
— Я хотела... Малфой, пожалуйста, — просьба такая тихая, хриплая. Тягучая, как патока. Драко едва не рычит от мягкости голоса. Бля, этот голос... и стояк в штанах едва не разрывается пульсацией от задыхающегося звучания.
— Что?
— Прости меня.
Он замер. Растерянно моргнул.
— За что? — дыхание касается кожи.
Между ними всего несколько сантиметров. Влажных, пульсирующих нетерпением. А она... извиняется?
— Я должна была сказать... посоветоваться с тобой перед тем, как согласиться. Ведь отец Курта...
Миллер. Господи, о чём ты думаешь?
— Курта? — тупо переспросил Драко.
— Да, — она быстро облизала губы. — Ну, ты же знаешь. Так вот, у меня есть что-то вроде плана. Но для этого мне нужно проводить с ним много времени и...
Блять.
Что-то, отдалённо похожее на злость, начало жужжать где-то в третьем позвонке. Серые глаза прищурились.
Неужели даже сейчас, когда его язык минуту назад был почти на глубине гланд Грейнджер, она собирается говорить с ним об этом придурке? Или это... это появление, поцелуи — что, что-то вроде подготовки? Отвлекающего манёвра?
Малфой напрягся. В глазах Грейнджер вспыхнул страх.
— Нет, погоди...
— Это скоро станет твоей любимой темой для разговора, а? — он отстранился, опуская руку, которая недавно ещё гладила кожу грейнджерской щёки. — Тебе недостаточно того, что ты провела с этим мудилой вечер?
— Нет.
Драко уставился на неё. Растрёпанный, возбуждённый и злой. Грейнджер тут же спохватилась:
— То есть... я не это имела в виду.
— Что тогда?
— Что ты не прав. Я всего лишь хотела попросить прощения. Ты запретил мне общаться с ним, чтобы защитить мать, а я... Да, это было внезапно и несколько необдуманно, но в этом был резон, Малфой. Был и есть, — её голос дрожал, совсем немного. И, кажется, она всей душой верила в то, что городила.
— Отлично... — он сделал шаг назад, тяжело выдыхая и прикрывая глаза. Пытаясь взять под контроль. Слишком много всего сейчас разрывало изнутри. — Просто супер.
Отвернулся и несколько секунд стоял, не двигаясь. А затем снова вперился взглядом в лицо Гермионы. Выражение оного показалось ему... странным. Почему — он не понял. Поэтому просто процедил:
— Знаешь, когда в следующий раз соберёшься заговорить о нём при мне, лучше предупреди заранее.
— Чтобы ты успел убежать подальше?
Драко сощурился ещё сильнее.
Стиснул зубы и сделал один длинный, раздражённый шаг вперёд, который чуть не заставил девушку снова припечататься к колонне. Но она осталась стоять на месте.
И что-то в её глазах...
— Слушай меня, Грейнджер. Не переходи границы дозволенного. Никому нельзя переходить границы дозволенного, поняла? И ты не грёбаное исключение, чтобы...
Чтобы.
Губы с привкусом пунша закрыли ему рот.
Малфой оторопело замер. Моргнул. Что ещё за?..
Пару секунд — он резко отвернул голову, всё ещё не до конца осознавая — показалось ему или в самом деле Грейнджер только что использовала его способ окончить ссору.
— Какого хера ты...
Ты. Снова.
Рука скользнула на затылок, привлекая к себе.
И на этот раз язык прочертил быструю влажную полоску по контуру его губ, а затем исчез в горячем ротике, который тут же обхватил подбородок, заставляя резко выдохнуть.
Она с ума сошла? Что ещё за игры? Двинулась крышей на почве неудовлетворённого... ох, блять.
Зубы нежно прикусили кожу над кадыком.
Драко сжал челюсть. Не смей поддаваться этому, Малфой. Не смей, понял?
Старательно игнорируя терпкое возбуждение, текущее по животу в пах, он облизал губы, когда неровная дорожка поцелуев оставила за собой влажный след на шее, к воротнику, а руки нырнули глубоко под пиджак, оглаживая напряжённые плечи. Слегка скребя ногтями по материи. Возвращаясь к груди.
Что она делаетЧто она задумалаЧего она этим добьетсяЧто...
Вопросы вынеслись из головы, когда он ощутил, что руки мягко толкают его и тело бессильно приваливается спиной к стене.
Мерлин.
Пальцы уже расстёгивают первую пуговицу его рваной рубашки, а слюна отказывается проходить в раскалённое, как песок в пустыне, горло.
— Грейнджер, какого чёрта...
Она только целует его горячую кожу, часто дыша, разнося этими быстрыми прикосновениями жар по каждой вене, впитывающий и разрывающийся на кончиках пальцев.
Мерлин.
Она, кажется, возбуждалась не меньше, чем он сам.
Он следил взглядом, как горячий рот жмётся к нему сквозь рубашку. Словно пытается ощутить вкус кожи, пробиваясь для этого к самому его существу.
Пальцы нетерпеливо дёргают пуговицы.
И он... что?
Помогает. Так же нетерпеливо освобождая себя от одежды, заражённый этим безумием, чувствуя учащающуюся пульсацию в штанах. Чувствуя, как медленно едет крыша.
Сумасшедшая... блин... сумасшедшая девчонка.
Это было то, против чего нельзя было пойти. Тот самый обезоруживающий приём. Она хотела его. И это было сильнее чего-либо другого. Хоть и невыносимо нечестно.
Было почти больно смотреть, как губы Гермионы оттягивают ткань рубашки на уровне его пупка. Драко подавил стон, торопливо переводя взгляд. Не собирался он кончить в штаны, просто глядя на то, как Грейнджер блестит своими глазами, лихорадочно, возбуждённо, бросая на него взгляды снизу вверх.
И — да, ей пришлось почти сесть на корточки перед ним.
Так, что тонкий позвонок отчётливо проступил на хрупкой спине, не прикрытой платьем.
Блять. Она перед ним. У его ног. Господи, безумие...
— Нет... Грейнджер, встань...
— Тише, — сбитый очередным поцелуем шёпот достигает горящего мозга не сразу. — Пожалуйста, я очень хочу...
Она хочет.
Он не сдерживается: низкий стон пролетает жаркой пылающей птицей, отбиваясь от стен и постепенно умирая в огромном холле. Грейнджер вторит ему, но намного тише. Нежнее. И от этого.
В животе закручивается огромная, давящая, дрожащая пружина. Закручивается и набухает.
Он еле заставил себя отвести глаза. До боли вдавил затылок в стену. Бездумно смотрел перед собой, в полутьму альковов на другой стороне холла, где-то внизу, не соображая, чувствуя лишь, что рубашка распахивается под торопливыми пальцами, а любопытные губы скользят по животу, от чего каждая мышца напрягается.
Это похоже на лихорадку, самую невыносимо-жаркую и сильную, от которой спина уже покрыта потом, а ткань липнет к коже. И он почти не думает, не соображает, когда несколькими судорожными движениями стаскивает одежду с плеч, оставаясь в одной бабочке на голое тело. Блять, так нелепо... но эта мысль не задерживается в голове надолго: он чувствует прикосновение, от которого мутнеет в голове.
