«Думаешь, у тебя был выбор? С чего ты взял, что она приняла бы тебя?»

В самом деле. И, может, поэтому он не пошел к Гвиндейл? Потому что знал, что она откажет, – а он тогда не вынес бы отказа? И если задуматься, разве могла бы она не отказать? Разве имела на это право?..

Но теперь он все же шел к ней. Три года спустя он снова ступил на тропу, когда-то соединявшую его любовниц, а теперь – его жену и… стоп, а кто он теперь Гвиндейл? Бывший любовник? Не самый лучший статус. Тропа заросла, местами травой, короткой, густой и пахучей, а кое-где – мелким ломким кустарником, рассыпавшимся от малейшего прикосновения. Этот бурьян довольно легко извести, но уже само его наличие наталкивает на определенные мысли, верно?..

Что если тропа, соединявшая их, тоже заросла бурьяном? И что если Гвиндейл не захочет выкорчевать сорняки? Что будет значить желание Дэмьена перед ее волей – тем более что он снова хочет использовать Гвиндейл в своих целях, хотя и не знает как. И… разве ему неизвестно, что она привыкла требовать плату за ответы?

Сосновая ветка хрустнула под его ногой. Дэмьен остановился, посмотрел вниз, нагнулся и поднял с земли зарывшуюся в палые листья шишку. Стряхнул с нее приставшие рыжие иглы, сдул землю, повертел в руках. Шишка была большой и кособокой; асимметричная форма и выпуклая черная макушка делали ее похожей на одноглазую старуху. Дэмьен слабо улыбнулся, сунул шишку в карман и пошел дальше.

Раньше эта дорога отнимала у него не более часа. Сегодня он, кажется, шел немного дольше. Наверное, из-за бурьяна. Наверное.

Серые стены вынырнули из стройных рядов сосновых тел. Похоже, они еще больше обветшали за эти три года. Неровные глыбы выпуклых камней кладки покрылись мхом почти полностью, только кое-где среди грязно-зеленого влажного ковра еще просвечивали серые пятна; появилась плесень. Почерневшие ставни, оккупированные древесным грибом, похоже, не раскрывались несколько лет, и было очень сомнительно, что их закостеневшие от проржавевших насквозь петель створки можно будет раздвинуть без помощи лома. В расщелинах потрескавшегося и подгнившего дерева деловито копошились муравьи. В целом огромное и некогда внушительное здание напоминало вывороченный из земли грязный валун, словно в насмешку брошенный посреди залитой солнцем поляны.

Зато дорога, ведущая к аркообразной двери со стороны, противоположной той, из которой пришел Дэмьен, была по-прежнему ровной и утоптанной. Эта дорога никогда не зарастет. Пройдут еще сотни и тысячи лет, Серый храм развалится, превратится в бесформенный курган, потом и вовсе сравняется с землей, но люди будут идти и идти в это место, потому что, пока стоит мир, ничто не в силах отбить у человека желания задавать вопросы. А потому единственный, кого никогда не забудут,– это тот, кто умеет на них отвечать. И ему, ввиду его божественного происхождения, в общем-то все равно, как вы– глядит место, отведенное под дом его материальной оболочке. Хотя Дэмьен никогда не переставал искренне возмущаться поведению жрецов Серого Оракула, которое не мог списать ни на что, кроме вопиющей лени и безалаберности. В самом деле, неужели так трудно изредка приводить в порядок помещение, хотя бы из элементарного уважения к его хозяину, чьими слугами они являются? Гвиндейл когда-то пыталась объяснить ему, что дом ответов не может выглядеть иначе, потому что запустение – неизменный спутник вечного, но он отмахивался от таких отговорок, хотя и не возражал вслух. В конце концов, как раз Гвиндейл была единственным человеком в этом месте, старательно и качественно делавшим свою работу.

Тропа обрывалась, не дойдя до кромки бора. Похоже, паломники о ней не знали, иначе давно предпочли бы ее гораздо более долгому и трудному пути через лес и перевал. Дэмьен ступил в сухую траву, вышел на дорогу у самого входа в храм и на миг остановился у пустой черной арки, вглядываясь в легкий туман, клубящийся за ней. Сквозь дымку смутно виднелись очертания внутренних стен, мозаика на полу и крупные барельефы на вогнутом потолке. Там тоже все осталось прежним? Только больше мха, больше паутины, сильнее запах затхлости, более холодно? А дальше по коридору – как? За той, главной дверью – главной не для паломников, не для жрецов, для него, только для него – как? Как и прежде? Только… только более холодно?..

Наверняка. Ведь он не приходил так долго. Дольше, чем когда бы то ни было. Время облепляет мхом не только камни.

Дэмьен тихо вздохнул, коротко улыбнулся и вошел в храм.

Диз стояла в десяти шагах от входа в Серый храм и смотрела вверх.

Странное строение. В высшей степени странное. Больше похоже на тюрьму, чем на храм полубожества. Нагромождение грубых, плохо отесанных камней в форме усеченной пирамиды, почти без окон, с одной только дверью, вернее дверным проемом в виде арки. Все давно поросло мхом и бурьяном, у самого входа буйные заросли чертополоха. К тому же совершенно пусто. Ни звука, ни шороха. Ни пятнышка света. Но ведь у Оракула есть культ, следовательно, должны быть жрецы. Что-то непохоже… А если и есть, они достаточно вольно трактуют свои обязанности.

«Какая разница? Какое все это имеет значение? Я ведь приехала задать вопрос. Просто задать вопрос. Не все ли равно, кому и где?»

Да, но только она ждала чего-то… другого. Ждала могущества, всесилия, мощи, ждала ослепительной роскоши, отображающей хотя бы тень того бесконечного знания, которым обладает живущее здесь существо.

«Ты в самом деле на это рассчитывала, Диз? Что в сельской глуши, в скалах, раскинулись райские сады? Ну и с чего ты это взяла?»

А ведь действительно… Никто никогда не рассказывал, как выглядит Серый храм. Как и сам Оракул. О нем вообще мало говорят. Достоверно известно одно: он всегда отвечает. И этого достаточно. Ведь, по сути, это все, чего от него хотят.

Диз нерешительно тряхнула головой, отбросила пальцами с лица непослушную прядь, привычно выбившуюся из косы, положила ладонь на рукоятку меча. К Серому храму было принято приходить пешком, и сейчас она жалела, что оставила кобылу в той деревенской гостинице, где обещал ждать Глодер, вбивший себе в голову, что он должен увидеть ее по– сле визита к Оракулу. Почему-то Диз казалось, что, сидя верхом, она чувствовала бы себя увереннее… может, потому, что могла бы потрепать по холке лошадь, делая вид, будто успокаивает ее, а на деле успокаивая саму себя.

Неужели она начинает злиться?

«Да. Да, мне кажется, что меня обманули. Там никого нет. А если и есть, то он ничем не сможет мне помочь. Что может знать существо, дом которого так… так жалок?»

– Эй! – неожиданно для самой себя крикнула она.– Э-эй!

Нет даже эха. А вот это странно – здесь ведь повсюду скалы.

– Есть кто живой? Я пришла к Оракулу!

Чего она ждала? Что из арки проступит тень, закутанная в серебристый туман, и скажет замогильным голосом: «Входи, смертная, тебе позволено»? Почему бы просто не войти? Ведь, кажется, ничто не мешает? Так отчего же она стоит здесь как вкопанная и словно ждет торжественной встречи?

– Диз.

Снова она. Опять она.

Теперь эта девочка стоит у входа в храм. На ней по-прежнему длинная синяя туника, слишком большая для нее, с волочащимся по земле подолом и закрывающими ладони рукавами, подпоясанная кожаным ремешком, белое покрывало, накинутое на волосы и плотно закутывающее голову, как это принято у незамужних девушек из дворянских семей, – так, что видно только лицо. Снова эти огромные, словно нарисованные глаза неопределенного цвета, снова заостренные, как у мертвеца, черты, карикатурно темные и крупные веснуш– ки на вздернутом носике, сухие, плотно сжатые губы. И снова этот голос. Очень детский, выдающий ее настоящий возраст,– и очень печальный. Этой печали так много, что она кажется наигранной.

– Ну что опять? – раздраженно спросила Диз, в который раз тщательно пряча за маской неприязни жгучее любопытство и уже почти привычный страх.

– Ты просто боишься войти.