Милена молча смотрела на меня. Не прониклась новостью?

– Понимаешь, мы здесь уже несколько дней, а там, снаружи, прошло всего пара часов.

– Да что ж непонятного? Время на Полигоне, – Резак сменил магазин, – движется не так, как снаружи.

Очень захотелось окоротить его, сказать, что вовсе не с ним разговариваю и лучше бы ему заткнуться, но…

– Что ты сказал?

– Умник, ты не только тупой, но еще и глухой? Повторяю: время здесь движется не так…

– Это я услышал. Откуда знаешь?

Резак рассказал, что об этом вроде как упоминалось в учебном фильме, но он в конце уже невнимательно смотрел, скучный ведь фильм, он чуть не заснул. А вообще да, он припоминает… Согласно экспериментам ученых, нельзя достоверно установить, когда человек, посетивший Полигон, вернется в обычное пространство – вчера, через год или через сто лет, хотя для него лично, для этого посетителя, пройдет, к примеру, пять минут.

– Так что еще неизвестно, куда мы попадем – точнее, когда попадем, – если выберемся с Полигона.

Это был удар под дых.

Все было плохо, а стало еще хуже.

– Край, во что ты втянул нас?! – Милена, до сих пор молчавшая, бросилась на меня с кулаками.

Я схватил ее, прижал крепко к груди и позволил бить себя по спине. Пусть даст волю гневу, пусть выплеснет злость. Не напомнил ей даже, что запретил идти со мной и что она сама, опередив меня, с шумом прорвалась на Полигон.

– Кстати, в фильме вроде бы было чтото насчет постоянной связи. – Резак выглядел абсолютно спокойным.

– Что это значит? – Милена опередила меня с вопросом.

– Я не совсем понял, и это неточно вроде бы, теория не подтверждена…

– Не тяни мутанта за хвост! – взорвалась моя супруга.

– Разброс по времени между теми, кто в пределах Полигона, и внешним миром будет минимальным, если есть постоянная связь с внешним миром. Надо просто находиться рядом с источником связи.

– То есть, ты намекаешь?.. – я мягко отстранил от себя Милену, которая больше не пыталась сделать из моей спины отбивную, затем вытащил из кармана мобильник и показал его Резаку.

– Да, – кивнул «африканец».

– А если связь оборвется…

– Сочувствую. – Резак отвел глаза. – Мнето все равно, у меня снаружи семьи нет…

Слишком это было фантастично, – выверт с течением времени на Полигоне, – но обстоятельства вынуждали поверить в то, что обычный смартфон способен управлять течением времени. Наверное, я с самого начала подозревал, что с телефоном не все в порядке, что он попал ко мне не случайно, раз так бережно относился к нему. Я ведь категорически не желал расставаться с девайсом: не отдал бармену Эрику, не оставил его среди вещей, когда на нас напал слонопотам после долгой страсти под воздействием «казановы», и потом, едва не свалившись в разлом, я первым делом позаботился о сохранности телефона. Интуиция меня никогда и нигде не подводила. Не подвела и на Полигоне. Так что принимаем за аксиому: смартфон – ниточка, соединяющая нас с тем временным отрезком, в котором существует Патрик. Сломайся телефон, попади мы в зону вне сети или сядь аккумулятор – и ниточка порвется. И тогда…

«Тогда» не будет, я не допущу сбоя. Кстати, насчет аккумулятора… Я зашел в настройки, ткнул пальцем в надпись «Батарея». Итак, имеем 42 % заряда. Негусто. А значит, надо снести все, что жрет энергию и без чего можно обойтись. Снес. Заодно уменьшил яркость экрана до еще функционального минимума и врубил режим энергосбережения.

– Любимая, нам надо избегать низин.

– Край, когда мы из всего этого выберемся… если мы выберемся… Я с тобой разведусь!

– Только через мой труп, любимая.

– Считай, что ты уже мертв.

Я хотел сказать ей, что все будет хорошо, мы вызволим Патрика, ничего плохого с ним не случится и что с Новаком я…

И тут меня накрыло.

Давно такого не было. С самого Чернобыля.

Я так это называю – накрыло.

…В центре богато украшенного зала стоит Новак. Он чисто выбрит. На нем дорогой костюм. Он подтянут и просто пышет энергией. Он способен крушить города, но построить даже домик из песка не сможет.

Сразу видно: Новак тут хозяин.

Его гости выглядят иначе. Почти все они – бородатые мужчины в арафатках. Их лица расплываются, я не могу сконцентрироваться ни на одном. Их лица – сплошь телесного цвета пятна с уродливыми наростами вместо щек, носов и лба.

– Введите товар! – слишком громко командует бывший капитан ОМОНа.

Его голос врывается мне в голову и эхом отражается от костей черепа.

Внутри у меня все холодеет от страшного предчувствия.

И, к сожалению, я оказываюсь прав.

Чопорные дамы в возрасте, среди которых я с удивлением – как она здесь оказалась?! – вижу тетушку Милены, вводят в просторный зал мальчиков и девочек. Дети – нет никого старше десяти – идут парами, держась за руки и затравленно глядя по сторонам. Одна пара, вторая, пятая, еще и еще… Сколько же тут детишек?!

– Фас, профиль, зубы – не стесняйтесь, смотрите! Покупатель всегда прав, покупатель наш хозяин. Но помните, у нас только самый качественный товар! – голос бывшего мента вновь вибрирует у меня в башке.

Новак напрасно напрягает голосовые связки, да и роль рыночного зазывалы дается ему с трудом – в его рекламных выкриках отчетливо слышатся лязг затвора, взрывы гранат и крики жертв. Или мне это кажется? Как бы то ни было, гости Новака не из стеснительных. Они пристально рассматривают детей, разрывают пары, заглядывают во рты, щупают ручки и животики. Кого то почти сразу покупают. Для этого гостю надо всего лишь указать пальцем на ребенка, и выбранный товар тут же уводят в сторону. Помощник покупателя направляется к неприметному столу в углу зала, за которым сидит неприметный человечек, эдакая конторская крыса в очках поверх плоского лица и в нарукавниках, спасающих пиджак от дыр. Помощник покупателя кладет на стол кейс, открывает его, извлекает пачки купюр. Конторская крыса принимает, пересчитывает, затем деньги будто растворяются в воздухе. Только что были – и нет их. Сделка совершена. Ребенка уводят из зала. И уже следующий помощник подходит к столу, и еще… Конвейер. Движения отработаны, никакой суеты. Но кого то бракуют – мол, товар сомнительного качества. К такому малышу уже никто из покупателей не подойдет. И я даже не знаю, радоваться ли за него. Прекрасно, что он не попадет в руки недочеловеков. Но ведь каждый раз, когда кого то бракуют, чопорные дамы мрачнеют, – думаю, они на проценте, и потому заработка у них будет меньше, – а на лице Новака появляется жестокое хищное выражение, он становится похож на пса, отведавшего человечины и пристрастившегося к ней. Как бы они потом не отыгрались на ребенке…

Но где же Патрик?! Я выискиваю среди детишек сына. Где мой сын?!

Сколько ни вглядываюсь, его нигде нет. Детей в центре зала становится все меньше, кое кто из покупателей уже торгуется между собой за право обладать заинтересовавшим товаром…

И вдруг Новак оказывается рядом со мной, хотя только что находился бог знает где.

Он говорит мне:

– Давно не виделись, Макс. Ты пришел таки обменять сына на деньги, как мы договаривались? Что ж, я держу свое слово офицера. Приведите сюда малыша…

– …Край, что с тобой?! Ну же, Край!.. – слышу я издалека, и лицо Новака становится расплывчатым, оно меркнет, будто только что горел свет, а теперь его выключили, и просторный зал затягивает темно серым, почти черным туманом, и…

Я вновь посреди Полигона.

Лежу в траве, куда меня оттащили от поляны, полной трупов.

Резак в стороне. На меня не смотрит, вертит головой, автомат уткнулся прикладом в плечо. Надо мной нависает Милена. Лицо у нее крахмальнобелое, глаза – два блюдца.

Боль в голове чуть отпускает. После того, как накрывает, всегда ломит в затылке. Еще несколько лет назад в подобной ситуации я пригубил бы перцовки. Алкоголь ведь был для меня не развлечением и не способом забыться, а лекарством! Хорошо, что у нас нет выпивки, а то не удержался бы сейчас…